Страница 24 из 25
Стрелы летели сплошным огненным ливнем, и скоро вся куча мусора полыхнула одним могучим костром, ведь по приказу новоиспеченного воеводы селяне набили возы всем, что только могло гореть: деготь, земляное и растительное масло, даже сало и смалец – все пошло в дело. И огонь, благодарный за столь щедрое угощение, яростно полыхнул и принялся жадно пожирать людское подношение. От нестерпимого жара лопались горшки, разбрасывая огненные капли на голые волосатые тела. Огромный столб черного дыма с грозным гудением поднялся к небу. Тела дикарей, густо намазанные жиром, тотчас же вспыхивали, загораясь и чадя, как факелы. Горящая заживо орда издала рев боли и отчаяния такой силы, что задрожали даже неподъемные глыбы древнего святилища.
Сивый же, набрав полную грудь воздуха, начал выдувать его на этот огненный смерч, смешно раздувая щеки, как малый ребенок, распаляющий грудок. И тогда огненный смерч обратился волной бушующего огня, которая с воем и ревом обрушилась на застывших в ужасе зверолюдов. А вслед за этой волной нестерпимого жара в самый глаз огненного шторма бросился, скинув доспехи, голый, с одним лишь мечом в руке, воевода людского ополчения. При виде такого распалились сердца защитников святилища, и все они, как один, похватав оружие и отринув всякий страх, с воинственным кличем бросились вслед за своим вождем в самый огонь сражения, в самое пекло. Никто из них в этот миг не был трусом, но все они в едином порыве ринулись в бой, не помышлял о смерти, а лишь горя отвагой и желанием истребить врага.
А со стороны леса в лоб бегущим нелюдям неожиданно ударила пестрая стая, привлеченная к месту сражения эхом нечеловеческих воплей, столбом черного дыма и приторно-сладким запахом горелой плоти. Люди быстро взяли в «клещи» охваченное паникой разобщенное стадо и перебили зверолюдов столько, сколько успели до захода солнца, пока не устали их натруженные руки…
Пестрый тогда не просто спас ему жизнь, но и, несмотря на протесты своих боевых товарищей, принял в стаю, и даже посадил подле себя в круг – как равноправного воина. Не все из его бойцов были довольны таким решением вождя. Тогда он, в ответ на ворчание соратников, встал в самой середке круга, спокойный, суровый и властный, и очень тихим голосом прорычал:
– Нас здесь, в кругу, ровно восемь. И, стало быть, наш круг замкнулся, а бойцы нам более ни к чему. Но вы ведь знаете, друзья, что для нашей стаи до сих пор так и не нашлось талисмана. Волки! Посмотрите на знаки и шрамы, что покрывают тело этого отважного воина. Он молчит. К чему слова, если отметины говорят нам сами за себя? Вы же видите знаки сокола и медведя, а это значит, что вместе с нами в кругу сидит наш потерянный, но вновь обретенный брат. Впрочем, может быть, среди вас найдется какой-нибудь особо упертый ревнитель старых поконов, который посчитает, что я выжил из ума, и на этом основании захочет оспорить мои слова? Что же, вы все прекрасно знаете, как я отношусь к открытому и честному столкновению мнений, особенно в условиях боевого похода. Так что пусть этот достойный человек не лает из-за чужих спин, как брехливый пес из подворотни, а выходит с оружием в руках в круг, и честный поединок решит, кто из нас – я или он – освободит место в стае для новичка.
Желающих принять вызов отчего-то не нашлось, и в пестрой стае появился новый боец – Седой Лунь. Под этим прозвищем будущий Ведун и прошел через все горнило гражданской войны, никогда – ни на миг – не заставив Шатуна пожалеть о своем решении.
Друзья встретились. Молча встали, обнявшись за плечи, в единый круг и соприкоснулись головами: образовали над костерком как бы живой купол, выделив своими тенями на гладкой черной поверхности древней скалы пространство для встречи. Все трое в молчании вдохнули в себя жар веселого костерка, в этот миг ставшего для них очагом, и разом выдохнули его обратно, смешав свое дыхание с силой живого огня. Не прерывая торжественного молчания, Ведун пальцем пробил крышку дубового бочонка и, отхлебнув из него прямо через край, пустил братину вкруг – посолонь. Когда же все соучастники приложились по разу к медовому напитку и соединились в пище, он разомкнул круг и, указав на камень у костра, несколько церемонно сказал:
– Милости прошу, гости дорогие, отведать нашего хлеба-соли! Закусим, чем Бог послал. – И с озорной искоркой в глазах присовокупил: – Бог послал, а принесла Яга. Налетайте, други! Таких пирогов, как она печет, вам никто и на княжеских пирах не подаст! Давайте рассаживайтесь в кружок потеснее да наедайтесь посытнее! Разговор у нас с вами пойдет долгий и на пустое брюхо неприемлемый…
И друзья поспешили отдать честь стряпне странной гостьи, что так по-хозяйски вела себя в урочище Ведуна.
Когда первый голод был утолен, а бочонок с медовухой опустел уже наполовину, Ведун собрал обратно в короб остатки трапезы, подкинул в костер дубовых поленьев и отер лицо и руки вышитым рушником. Гости поняли, что наконец-то наступило время беседы. Они также отложили еду, ополоснули и отерли лицо и руки и подобрались, приготовившись внимать словам побратима.
– Послушайте, друзья мои, что я вам скажу, – начал Ведун. – Есть у меня к вам две просьбы. Первая просьба простая, что называется, не в службу, а в дружбу. Суть ее состоит в том, что не далее как сегодня в полдень меня придут убивать. Попробовали проделать это со мной прошедшей ночью, исподтишка, но не получилось. Значит, непременно продолжат сегодня, и уже при свете дня доведут задуманное до конца. Мнится мне, что само убийство обставят как судебный поединок, разыграют все так, как положено в подобных случаях: с обвинениями в оскорблении чести и достоинства, которое не смывается ничем иным, как одной только кровью, и с непременным требованием принесения немедленного удовлетворения пострадавшему для восстановления его поруганной воинской чести. Да только там, где у воинов честь, у этих душегубов уже давно хрен вырос. Одним словом, внешне, со стороны, все должно будет выглядеть как судебный поединок. Так вот… Прошу я вас, друзья мои, соприсутствовать на этом поединке и проследить за тем, чтобы и правда все прошло честь по чести, а заодно – глянуть на одного паренька, которого я вернул с того света: все ли с ним подобру-поздорову. Вот, собственно говоря, и вся моя просьба. А вторая просьба – это даже и не просьба вовсе! Просто суждение ваше по одному вопросу услышать хочу. Совет ваш нужен. Так что давайте оставим ее на потом? Сначала с поединком разберемся, а уже после вечерней трапезы все вместе над задачкой моей и поразмыслим.
– Кто же это твоей смерти ищет? Живешь ты сейчас, насколько я знаю, тихо-смирно, сидишь себе на своей скале, как мышь под веником, носа не высовываешь, – задумчиво удивился Белояр. – Кто заказчик, кто исполнитель? Ведь такое дело, как поединок с птенцом Орлиного гнезда, далеко не каждому по плечу будет!
– Заказчик и исполнитель – оба одно лицо, и это лицо Серого Полоза, моего давнишнего соратника в Битве Народов. Это его ученика я намедни вернул с того света. Распустил язык воевода, сболтнул лишнего за хмельной чашей. То сболтнул, что моим ушам слышать было вроде бы как и не положено. Вот он и решил лишить меня ушей, а заодно – и языка, да вместе с головой, чтобы уже совсем наверняка. Одним махом, так сказать, разрешить все свои вопросы. Он ведь видит во мне только деревенского колдуна-погодника, знахаря-зелейника да еще воя-ополченца, по какому-то недоразумению носящего воинский пояс. А про Орлиное гнездо и все остальное ему неведомо. Вот и думает себе наш великий воин, что с таким деревенским увальнем, как я, он справится, как говорится, одной левой: даже не глядя.
– Чтобы Змей, да еще в достоинстве хозяина горы, сболтнул что-то лишнее?.. – с сомнением покачал лохматой головой Шатун. – Пусть его язык и раздвоен, но зато крепко-накрепко узлом завязан, и на устах его печать. Да и мастерству наводить тень на плетень их в ордене с малолетства обучают… Он же врет как дышит! Может быть, он тебе, Сивый, просто голову морочит?