Страница 5 из 56
– Святилище Аполлона в Дельфах, – сказал царь.
– Или, лучше сказать, тамошние жрецы и правящий ими совет.
– Я знаю, – согласился Филипп. – Кто контролирует святилище, тот в большой степени контролирует политику греков. Сейчас совет попал в трудное положение: он объявил священную войну против фокийцев, обвинив их в обработке земель, принадлежащих Аполлону, но фокийцы мановением руки завладели сокровищами храма и с этим богатством навербовали тысячи наемников. Теперь Македония – единственная сила, способная разобраться с этим конфликтом…
– И ты решил ввязаться в войну, – закончил Парменион.
– При условии: если победа будет за мной, я получаю место фокийцев и таким образом стану председательствовать в совете святилища.
Антипатр и Парменион поняли: у царя не просто имеется план – он исполнит задуманное любой ценой. И потому военачальники Филиппа даже не стали пытаться отговорить его.
Конфликт продолжался долго и бурно, с переменным успехом. Когда Александру исполнилось три года, Филипп потерпел первое серьезное поражение и был вынужден отступить. Его враги говорили, что он бежал, но царь отвечал:
– Я не бежал – просто отошел, чтобы боднуть противника с разбегу, как разъяренный баран.
Таков был Филипп. Человек невероятной решительности и силы духа, неукротимой жизненной силы, с острым и пылким умом. Но люди такого склада всегда оказываются в одиночестве, поскольку им трудно посвятить себя окружающим.
Когда Александр начал догадываться, что происходит вокруг, и отдавать себе отчет, кто такие его отец и мать, ему было около семи лет. Он уверенно говорил и вполне понимал сложные рассуждения.
Узнав, что отец во дворце, мальчик оставлял царицыны комнаты и шел в зал собраний, где Филипп устраивал совет со своими военачальниками. Отмеченные следами бесчисленных битв, они казались стариками, хотя всем было чуть больше тридцати, за исключением изрядно поседевшего Пармениона, который приближался к пятидесяти. Увидев его, Александр принимался распевать детскую считалочку, которой его научила Артемизия:
А потом под улыбки присутствующих сам падал на землю.
Но больше всего он наблюдал за отцом, изучал его поведение, его обыкновение двигать руками и обводить всех глазами, тон и тембр его голоса, манеру, с которой он одной силой взгляда подавлял самых сильных и властных людей в своем царстве.
Шаг за шагом мальчик потихоньку приближался к председательствующему на совете царю и, когда тот особенно увлекался беседой или спорами, пытался залезть к отцу на колени, словно думая, что в этот момент никто его не увидит.
Филипп будто бы только теперь замечал сына и прижимал его к груди, не отвлекаясь от дела и не теряя нити разговора. Конечно, он прекрасно видел, что поведение военачальников менялось, их глаза не отрывались от мальчика, и на лице македонского владыки начинала проявляться улыбка, какой бы вопрос он ни обсуждал. И даже Парменион улыбался, вспоминая о считалочке Александра.
Порой мальчик удалялся в свою комнату, надеясь, что отец придет к нему. Иногда, после долгого ожидания, Александр выходил и усаживался на каком-нибудь балконе дворца, уставившись на горизонт, и так сидел, безмолвно и неподвижно, зачарованный безграничностью неба и земли.
Если в это время легкими шагами подходила мать, она видела, что тень, зачернявшая его левый глаз, медленно сгущается, как будто на душу маленького царевича опускается какая-то таинственная ночь.
Его зачаровывало оружие, и не раз служанки заставали его в царской оружейной палате, когда он пытался вынуть из ножен какой-нибудь из тяжелых мечей царя.
Однажды, благоговейно взирая на гигантскую бронзовую паноплию[3], принадлежавшую его деду Аминте III, Александр ощутил на спине чей-то взгляд. Он обернулся и увидел перед собой высокого сухопарого мужчину с козлиной бородкой и глубокими живыми глазами, который назвался Леонидом и сказал, что будет его учителем.
– Почему? – спросил мальчик.
И на первый же вопрос своего ученика учитель не нашелся что ответить.
С тех пор жизнь Александра коренным образом переменилась. Он все меньше стал видеться с матерью и сестрой и все больше с учителем. Леонид начал с изучения алфавита и уже через день увидел, как мальчик кончиком стилоса правильно выводит на золе очага свое имя.
Он учил его читать и считать, чему Александр научился быстро и легко, но без особого интереса. Когда же Леонид стал рассказывать ему истории о богах и героях, о рождении мира, о борьбе с гигантами и титанами, то увидел, как лицо мальчика просветлело. Царевич слушал, затаив дыхание.
Душу Александра неодолимо влекло к таинствам и религии. Однажды Леонид отвел его в возвышавшийся близ Фермы храм Аполлона и позволил окурить статую бога фимиамом. Мальчик набрал полные руки благовония и бросил на курительницу, подняв целое облако дыма, но учитель выбранил его:
– Этот фимиам стоит целое состояние! Ты сможешь расточать его таким образом, когда завоюешь те страны, где он растет.
– И где же они находятся, эти страны? – поинтересовался мальчик, которому показалось странно, что можно проявлять скупость по отношению к богу. Потом он спросил: – А правда, что мой отец – большой друг бога Аполлона?
– Твой отец победил в священной войне и стал главой совета в Дельфийском святилище, где находится оракул Аполлона.
– А правда, что оракул говорит всем, что должно произойти?
– Не совсем так, – ответил Леонид, взяв Александра за руку и направившись вместе с ним к выходу. – Видишь ли, люди, когда собираются сделать что-то важное, просят у бога совета и спрашивают: «Должен я это делать или нет? А если сделаю, что будет?» Что-то в этом роде. И есть жрица, которая называется пифией, и бог отвечает через нее – он пользуется ее голосом. Понимаешь? Но она всегда произносит загадочные слова, которые трудно растолковать. Для этого существуют жрецы – чтобы объяснять слова пифии простым людям.
Александр оглянулся на бога Аполлона, выпрямившегося на постаменте, сурового и неподвижного, со странной улыбкой на губах, и понял, зачем богам нужны люди – чтобы говорить.
– Видишь ли, – попытался объяснить Леонид, – боги – это не статуи, которым ты поклоняешься в храмах. Настоящие боги живут в вышине, в невидимом чертоге. Там бессмертные сидят на пиру, пьют нектар и вкушают амброзию. А молнии мечет Зевс собственной рукой. Он может поразить кого угодно и что угодно – где угодно на земле.
Александр, разинув рот, смотрел вдаль, на величественную вершину.
На следующий день один из стражников обнаружил мальчика далеко за городом, на дороге, ведущей в горы.
– Куда идешь, Александр? – спросил он, соскочив с коня.
– Туда, – ответил мальчик, указывая на Олимп.
Стражник взял его на руки и отвез к Леониду, который позеленел от страха и уже представлял, какие страшные наказания наложит на него царица, случись что-нибудь с его воспитанником.
В тот год у Филиппа возникли большие проблемы со здоровьем из-за страшных лишений, что он выносил в походах, и из-за беспорядочной жизни, которую вел в остальное время.
Александр был доволен этим, потому что чаще видел отца и проводил с ним больше времени. Здоровьем государя занимался Никомах. Он привез из своей клиники в Стагире двух помощников, которые помогали лекарю собирать лекарственные травы и коренья в лесах и на окрестных горных лугах.
Царя посадили на строжайшую диету и почти совсем лишили вина, отчего он пребывал в лютом настроении, и только Никомах осмеливался приближаться к царю, пока тот находился в таком состоянии духа.
Одним из двоих помощников врача был двадцатилетний юноша, которого тоже звали Филиппом.
– Избавь меня от этого, – велел царь. – Не хочу, чтобы у меня перед глазами торчал еще один Филипп. Лучше уж я назначу его врачом моего сына – под твоим присмотром, естественно.
3
Паноплия – доспехи и вооружение гоплита, тяжеловооруженного пешего воина.