Страница 38 из 56
– Но ты его сын.
– Что ты хочешь сказать?
– Ничего. От унижения я потеряла рассудок.
– И все же, что я, по-твоему, должен сделать?
– Ничего. Теперь ничего сделать нельзя. Но я хочу сказать тебе: будь начеку, потому что не сегодня завтра может что-то произойти.
– А она действительно так красива? – спросил Александр.
Олимпиада опустила голову, и было видно, чего ей стоило ответить на этот вопрос:
– Ты даже не можешь себе представить как. Аттал попросту подложил ее Филиппу в постель. Очевидно, он тщательно все продумал и знает: многие знатные македоняне последуют за ним. Тебе известно, как они меня ненавидят.
Александр встал, чтобы попрощаться.
– Ты не останешься поужинать? Я приготовила твои любимые блюда.
– Я не голоден, мама. Страшно устал. Извини. Скоро увидимся. Постарайся успокоиться. Не думаю, что мы можем много что сделать.
Он ушел, но разговор с матерью смутил его. Его не покидала мысль о том, что отец в одно мгновение исключит его из своих замыслов. И надо же было такому случиться как раз после того, как он проявил доблесть в решительном сражении при Херонее и выполнил деликатную дипломатическую миссию в Афинах!
Чтобы отогнать эти мысли, Александр спустился в конюшню повидаться с Буцефалом. Жеребец сразу узнал его голос, забил копытами и заржал. Конюшня содержалась в безупречном порядке, и там стоял запах свежего сена. Черная шкура коня лоснилась, грива и хвост были расчесаны, как девичьи волосы. Александр подошел и обнял его, гладя по шее и морде.
– Вернулся наконец! – послышался за спиной голос. – Я знал, что найду тебя здесь. Ну что? Как тебе твой Буцефал? Видишь, как я холил его для тебя? Как возлюбленную, говорю тебе.
– Гефестион, это ты!
Юноша подошел и хлопнул его по плечу:
– Эй, разбойник, я скучал по тебе.
Александр хлопнул его в ответ:
– И я по тебе тоже, конокрад.
Они бросились друг другу в объятия и сжали друг друга крепко и сильно, сильнее дружбы, сильнее времени, сильнее смерти.
Александр вернулся к себе поздно и на полу перед дверью, рядом с погасшей лампой, обнаружил спящую Лептину. Он нагнулся и молча заглянул ей в лицо, а потом осторожно взял на руки, положил на кровать и поцелуем коснулся ее губ. В этот вечер Кампаспа дожидалась зря.
Филипп вернулся через несколько дней и немедленно вызвал к себе Александра. Завидев сына, он сразу нетерпеливо обнял его:
– Клянусь всеми богами, ты прекрасно выглядишь. Как тебе понравилась поездка в Афины?
Он почувствовал, что объятия сына не очень крепки:
– В чем дело, парень? Или тебя размягчили эти афиняне? Или влюбился? Только ради Геракла не говори, что влюбился! Ха! Я подарил ему такую искусницу в этом деле, а он влюбился в… в кого? В прекрасную афинянку? Не говори, сам знаю: никто не сравнится с очаровательными афинянками. Ах, это здорово, я должен рассказать об этом Пармениону.
– Это не я влюбился, отец мой. Говорят, это ты влюбился.
Филипп тут же посерьезнел и большими шагами начал мерить комнату.
– Это все твоя мать. Это твоя мать! – воскликнул он. – Она разъярена и ревнует. Хочет настроить тебя против меня. Что, неправда?
– У тебя другая женщина, – ледяным тоном проговорил Александр.
– И что с того? Не первая и не последняя. Это просто цветок, она прекрасна, как солнце, прямо Афродита. Еще прекраснее! Я нашел ее голой у себя в объятиях, с грудями как две спелые груши, мягкую, с выщипанными на теле волосами, благоухающую, и она раздвинула для меня бедра. Что мне оставалось делать? Твоя мать меня ненавидит, я ей отвратителен, она плюет мне вслед каждый раз, когда видит. А эта девочка сладка как мед.
Он опустился в кресло и быстрым жестом накинул на колени плащ, что всегда было признаком ярости.
– Не надо мне рассказывать, кого тебе подсунули в постель, отец мой.
– Прекрати звать меня «отец мой»: мы одни!
– Но моя мать чувствует себя униженной, брошенной, и она озабочена.
– Понятно! – вскричал Филипп. – Все понятно! Она определенно старается настроить тебя против меня. И без всяких причин. Пошли, пошли со мной! Посмотришь, какой сюрприз я тебе приготовил, прежде чем ты испоганил мне день этими глупостями. Пошли!
Он увлек Александра за собой по лестнице, а потом вглубь коридора, где располагались мастерские, и распахнул дверь, словно вламываясь в помещение.
– Смотри!
Александр оказался посреди комнаты, залитой светом из большого бокового окна. К столу был прислонен глиняный диск с профилем, изображавшим его с лавровым венком на голове, как бога Аполлона.
– Нравится? – раздался голос из темного угла.
– Лисипп! – воскликнул Александр, резко обернувшись и обнимая мастера.
– Нравится? – спросил Филипп у него за спиной.
– Но что это?
– Это макет монеты, золотого статера Македонского царства, который будет чеканиться с завтрашнего дня, чтобы запечатлеть твою победу при Херонее и твое достоинство наследника трона. Он будет ходить по всему миру десятками тысяч экземпляров, – ответил монарх.
Александр пристыженно опустил голову.
Жест Филиппа и присутствие при дворе Лисиппа слегка разогнали тучи, омрачившие отношения между отцом и сыном, но очень скоро Александр лично убедился, насколько прочные узы связали отца с юной Эвридикой.
Однако неотложные политические дела отвлекали как царя, так и сына от придворной жизни.
Пришел ответ от царя персов Арзеса, и ответ этот был еще более пренебрежительным, чем письмо Филиппа. Евмен прочел его царю, как только получил от гонца.
Арзес, царь персов, Царь Царей, Свет Ариев и Владыка Четырех Сторон Света – македонянину Филиппу.
То, что сделал мой отец Артаксеркс, третий с таковым именем, сделано хорошо, а ты, будучи нашим подданным, должен платить дань, как платили твои предшественники.
Царь тут же позвал Александра и дал ему просмотреть послание.
– Все идет так, как я и предполагал: мой план воплощается в точности. Перс отказывается возместить ущерб, причиненный его отцом, а этого более чем достаточно, чтобы начать войну. Моя мечта сбывается. Я объединю всех греков в метрополии и восточных колониях. Я сохраню эллинскую культуру и буду повсюду ее защищать. Демосфен не понял моего намерения и сражался со мной, как с тираном, но посмотри вокруг! Греки свободны, и македонский гарнизон стоит лишь в акрополе предателей-фиванцев. Я охраняю аркадцев и мессенцев, я не раз отстаивал права Дельфийского святилища.
– Ты действительно хочешь идти в Азию? – спросил Александр, выделив среди всего отцовского хвастовства лишь это заявление.
Филипп взглянул ему в глаза:
– Да. И в Коринфе объявлю это союзникам. Я попрошу всех прислать воинские контингенты и военные корабли для предприятия, которое никому из греков не удалось довести до конца.
– И думаешь, они пойдут за тобой?
– Не сомневаюсь, – ответил Филипп. – Я объясню им, что цель похода – освобождение греческих городов в Азии от господства варваров. Они не смогут остаться в стороне.
– А это – истинная цель похода?
– У нас самое мощное в мире войско, Азия безгранична, и нет пределов славе человека, который ее завоюет, сын мой, – ответил царь.
Через несколько дней в Пеллу прибыл другой гость – Апеллес, которого многие считали величайшим художником во всем современном мире. Филипп позвал его, чтобы сделать свой портрет вместе с царицей – естественно, с должными поправками и приукрашиваниями, в официальном виде, чтобы повесить в святилище в Дельфах, – но Олимпиада отказалась позировать рядом с мужем, и Апеллесу пришлось наблюдать за ней издали, делая предварительные эскизы.
Конечный результат все равно привел Филиппа в восторг, и он попросил изобразить также и Александра, но юноша отказался.
– Я бы лучше хотел, чтобы ты изобразил мою подругу, – попросил царевич. – Обнаженной.
– Обнаженной? – переспросил Апеллес.