Страница 35 из 56
Священный отряд сомкнул ряды, и воины уперли древки копий в землю, грозно выставив наконечники навстречу цели, но турма Александра, приблизившись на расстояние броска, выпустила тучу дротиков и устремилась прочь; вскоре последовала вторая волна, потом третья, а потом опять первая. Многие фиванцы были вынуждены опустить щиты, утыканные вражескими дротиками, и потому остались неприкрытыми. Тогда Александр построил «Острие» к атаке, сам встал во главе и повел его прямо на вражеские ряды, направив Буцефала в самую гущу Священного отряда. Он разил врагов сначала копьем, а потом, отбросив щит, мечом.
Рядом появился Гефестион – он поднял щит, чтобы защитить царевича.
Все воины Священного отряда, что еще оставались в строю, быстро перестраивались, как тело, на котором мгновенно зарубцовываются раны, и восстанавливали сплошную стену щитов, отвечая ударом на удар с неистощимой энергией, с безграничным упорством и отвагой.
Александр отъехал назад и позвал Гефестиона:
– Веди своих на этот участок, пробей брешь, а потом атакуй с тыла фиванский центр. А Священный отряд оставь мне!
Гефестион повиновался и вместе с Пердиккой, Селевком, Филотой, Лисимахом, Кратером и Леоннатом устремился вперед, вклинив конницу между Священным отрядом и остальным фиванским войском. Потом совершил широкий маневр – как в тот день, когда они устраивали перед Александром парад, – и зашел противнику в тыл, прижимая его к лесу копий неодолимо надвигавшейся фаланги.
Воины Священного отряда под продолжавшимися наскоками «Острия» сражались с отчаянным мужеством, но в конце концов полегли все до последнего, верные данной клятве: не отступать ни на шаг и ни в коем случае не поворачиваться спиной к врагу.
Прежде чем солнце поднялось до половины, сражение было выиграно. Александр предстал перед Парменионом с мечом в руке и в еще покрытых кровью доспехах. Даже грудь и бока Буцефала были мокрые.
– Священного отряда больше не существует.
– Победа по всему фронту! – воскликнул Парменион.
– Где царь? – спросил Александр.
Парменион повернулся к равнине, над которой все еще стояла пыль сражения, и указал на одинокую фигуру, которая, прихрамывая, неистово приплясывала среди множества убитых.
– Вон он.
В битве пало две тысячи афинян, множество было взято в плен. Среди пленных оказался оратор Демад, которого привели к царю еще в доспехах, с кровоточащей раной в груди. Демосфен спасся бегством и укрылся за перевалами, ведущими на юг, в Левадию и Платею.
Но наибольшие потери понесли фиванцы и их союзники-ахейцы, стоявшие в центре. Конница Александра, разгромив Священный отряд, зашла им в тыл и прижала к стене острых копий фаланги, вызвав страшное побоище.
Гнев Филиппа обрушился больше всего на фиванцев, к которым он посылал переговорщиков. Царь продал пленных в рабство и отказался выдать тела убитых для захоронения. Александру пришлось уговаривать его.
– Отец, ты сам говорил мне, что нужно проявлять милосердие при каждой возможности, – заметил он, остыв после восторга победы. – Даже Ахилл вернул тело Гектора старцу Приаму, который слезно умолял его. Эти воины сражались как львы и отдали жизни за свой город. Они заслуживают уважения. И, кроме того, какой смысл вымещать злобу на мертвых?
Филипп ничего не ответил, но было видно, что слова сына проникли в его душу.
– И еще: один пленный афинский командир просит о встрече с тобой.
– Не сейчас! – буркнул Филипп.
– Он говорит, что, если ты его не примешь, он может умереть от потери крови.
– Прекрасно! Одним меньше.
– Как хочешь. Тогда я сам займусь им.
Александр вышел и подозвал двоих щитоносцев:
– Приведите того человека в мой шатер и велите прийти хирургу.
Солдаты повиновались приказу, и афинянина, раздев и обмыв, уложили на походную койку.
Вскоре вернулся один из щитоносцев:
– Александр, все хирурги заняты с нашими солдатами, стараются спасти самых тяжело раненных, но, если ты прикажешь, врач придет.
– Не надо, – ответил царевич. – Я сам им займусь. Принесите инструменты и иголку с ниткой, вскипятите воду и достаньте чистых бинтов.
Солдаты посмотрели на него удивленно, а пациент – еще удивленнее.
– Ты должен быть доволен, – сказал Александр. – Нельзя давать умереть македонскому солдату ради спасения врага.
Тут вошел Каллисфен и увидел, как Александр надевает передник и моет руки:
– Что ты делаешь?
– Пусть это останется между нами, но ты можешь мне помочь. Ты ведь тоже посещал уроки анатомии у Аристотеля. Промой рану вином и уксусом, а потом вдень нитку в иголку: мне пот заливает глаза.
Каллисфен, проявляя определенную сноровку, сделал, как было велено, и царевич стал осматривать рану.
– Передай мне ножницы: она рваная.
– Вот они.
– Как тебя зовут? – спросил Александр пленного.
– Демад.
Каллисфен вытаращил глаза.
– Но это же знаменитый оратор, – шепнул он на ухо другу, до которого это как будто не дошло.
Демад сморщился от боли, когда его неожиданный хирург обрезал живую плоть. Александр взял иголку с ниткой, подержал иголку над огнем лампы и начал зашивать рану, в то время как Каллисфен придержал ее края, чтобы не расходились.
– Расскажи мне про Демосфена, – между делом попросил царевич.
– Это… патриот, – сквозь сжатые зубы выдавил Демад, – но у нас с ним идейные расхождения.
– В каком смысле? Приложи палец сюда, – велел Александр своему ассистенту, – чтобы можно было завязать нитку.
– В смысле… – объяснил раненый, задержав дыхание, – в том смысле, что я был против развязывания войны вместе с фиванцами и публично об этом говорил. – Он глубоко вздохнул, когда Александр завязал узел.
– Это правда, – шепнул Каллисфен.
– Я закончил, – объявил царевич. – Можно бинтовать. – И обернулся к Каллисфену. – Завтра покажи его врачу: если рана распухнет и загноится, придется делать дренаж, и лучше, если это сделает настоящий хирург.
– Как я могу отблагодарить тебя? – спросил Демад, садясь на койке.
– Благодари моего учителя Аристотеля, который научил меня и этому. Но кажется, вы, афиняне, не очень старались удержать его у себя…
– Это была внутренняя проблема Академии, город не вмешивался в это.
– Послушай меня. Может ли собрание войска принять постановление прямо здесь и дать тебе политическое поручение для всех афинян?
– Теоретически – да. Возможно, сейчас граждан с правом голоса здесь даже больше, чем в Афинах.
– Тогда иди поговори с ними, и пусть они дадут тебе поручение – договориться с царем об условиях мира.
– Ты это серьезно? – ошеломленно спросил Демад, одеваясь.
– Можешь надеть чистые одежды из моего сундука. Об остальном я договорюсь с отцом. Каллисфен найдет тебе место для ночлега.
– Спасибо, я… – только и успел пробормотать Демад, но Александр уже ушел.
Он вошел в шатер отца, когда Филипп ужинал вместе с Парменионом, Черным и несколькими командирами.
– Перекусишь с нами? – спросил царь. – У нас как раз куропатки.
– Их тут тысячи, – объяснил Парменион. – Утром они поднимаются с озера Копаида и весь день кормятся на реке.
Александр взял табурет и сел.
Царь успокоился и как будто пребывал в хорошем настроении.
– Ну, как тебе показался мой мальчик, Парменион? – спросил он, похлопывая сына по плечу.
– Великолепно, Филипп: он справился с задачей, как не справился бы и ветеран гетайров.
– Твой сын Филота тоже проявил в бою большое мужество, – заметил Александр.
– Что ты сделал с тем афинским пленником? – спросил царь.
– Знаешь, кто это оказался? Демад.
Филипп вскочил на ноги:
– Ты уверен?
– Спроси Каллисфена.
– Ради всех богов, пошлите скорее хирурга, пусть позаботятся о нем: этот человек в своих речах всегда отстаивал нашу политику.
– Я зашил его рану, иначе он бы сейчас уже истек кровью. Я предоставил ему некоторую свободу передвижения по лагерю. Полагаю, завтра он передаст тебе свои соображения по условиям мирного договора. Если я правильно понял, ты не хочешь войны с Афинами.