Страница 1 из 13

Новые семейные обстоятельства

Трауб Маша

Маша Трауб

Однажды мой муж произнес замечательную фразу: «Режиссер всю жизнь снимает один и тот же фильм. А писатель пишет одну книгу, длиною тоже в жизнь».

Эта книга – скорее дневник, очень личный и искренний. В ней ничего не придумано, все честно. Герои названы своими именами – это мои подруги и их дети, знакомые, приятельницы. Через эти крошечные заметки, наблюдения, смешные диалоги я и хотела показать нашу с вами жизнь. Да, бывает страшно, часто падаешь от усталости и груза ответственности, живешь будто на автомате, попадая в день сурка. Но жизнь – очень интересное приключение. Особенно когда в ней есть дети.

Много лет назад. Я, молодой, начинающий автор, приехала на встречу с читателями. В большом зале были заняты два стула в разных углах. Две милые с виду женщины. Они что-то читали и, когда я начала говорить, посмотрели на меня с укоризной – я им явно мешала. Они хотели читать в тишине. Встреча закончилась, так и не начавшись.

Издательство выбрало для меня прекрасный отель, в самом центре. Утром я не могла избавиться от запаха плесени. Перенюхала все – постельное белье, мини-бар, но оказалось, что плесенью или тиной пахну я. Причем вся – с ног до головы, благоухаю так, будто только вылезла из болота. И никакие духи этот запах не перебивают. Я подошла к девушке на ресепшен и спросила, мол, может, что-то с водой?

– Конечно! – радостно подтвердила та. – У нас вода прямо из Невы!

– А почему я пахну канализацией? – уточнила я.

– Душ принимали? Тогда как еще вы должны пахнуть? – удивилась девушка. – Или вам что-то не нравится? – она уничтожила меня взглядом.

Тут я поняла, что да, ничего не понимаю.

Следующий приезд в Питер. Запланировано интервью. Брать его приходит женщина в перчатках-митенках и шляпке с вуалью. Ну да, день, центр города, кафе, как же без вуалетки? Отчаянно надеюсь, что дама не по мою душу, но нет, идет к моему столику. Я специально смотрю на часы – она опоздала на двадцать пять минут. Дама игнорирует намек и сразу же объявляет, что она меня не читала и читать не собирается. Спрашивает, почему я не люблю животных. Отвечаю, что люблю и даже очень. Говорит, что я не могу писать о романах, раз замужем. Отвечаю, что могу, для этого не обязательно иметь связи на стороне. Шляпка презрительно вздрагивает. Спрашиваю: с чего вы сделали такие выводы, раз не читали?

– Мне достаточно на вас взглянуть, – хмыкает дама, будто я на ее глазах поковыряла в носу и вытерла козявку о занавеску. Видимо, отсутствие митенок и шляпки приравнивается к козявкам.

– Простите, мне просто любопытно. Вы опоздали на двадцать пять минут и даже не извинились. Это нормально? – спросила уже я.

– Вы не понимаете и никогда не поймете, потому что вы не писатель. – Вуалетка презрительно вздрогнула.

– Ну а все же? – настаивала я.

– У нас здесь впереди вечность. Она в воздухе, – с вызовом ответила вуалетка и ушла, не попрощавшись.

Интервью, кажется, так и не вышло в печать. А я теперь говорю про тех людей, кто опаздывает, «у них впереди вечность».

Уже в Москве. Прихожу на встречу в темных очках. Миллион раз извиняюсь, объясняю, что у меня воспаление слезных каналов. До этого несколько раз ездила на промывание. То еще удовольствие – будто тебе в мозг заливают воду. А там, в смысле в мозге, и так с утра гулкая пустота. Теперь в этой пустоте еще и плещется что-то, но явно не мозги.

Я считала, что боль в ухе – тяжело. Но нет: когда болят глаза и их хочется вынуть, прополоскать и вставить снова – вот это тяжело. На той встрече я что-то рассказывала, утирая льющиеся слезы и сдерживая желание расчесать глаза.

Уже после, на выходе, слышу разговор женщин, собравшихся кружком.

– Жалко ее, – говорит одна.

– Да ладно, бухает она! – отвечает вторая.

– Может, правда глаза? – предполагает третья.

– Да, глаза и бухает, – ставит диагноз вторая.

Та же история повторилась, когда у меня начались проблемы со связками. Несколько раз выступала с больным горлом, на таблетках. Как назло – встречи одна за другой, некоторые без микрофона, приходилось чуть ли не кричать. После чего я онемела в буквальном смысле слова. Потом начала сипеть. Пошла к врачу. Несмыкание связок. Таблетки, процедуры, занятия со специалистами-фониатрами. Или – низкий голос с хрипотцой. Даже не или – все равно хрип останется. Совет – не шептать, будет хуже. Говорить как можно громче. В молодости у меня был высокий голос. На выступлениях по радио всегда просили говорить на тон или два ниже. Высокие голоса плохо звучат в эфирах. И вот наконец я обрела голос, о котором всегда мечтала. Тот, который называется «радийный» – низкий, вкрадчивый.

– Ты болеешь? – спрашивали знакомые первое время. Потом привыкли.

– Вы простужены? – спрашивали на встречах ведущие, организаторы и прочие лица.

Мне было больно не то что говорить – даже дышать. Я не управляла собственным голосом, который мог пропасть в любой момент. До выступлений, как советовали врачи, старалась молчать. После – если бы и хотела, не могла говорить. Голос пропадал начисто. Даже издать звук была не способна. Но к этому быстро привыкаешь. На очередной встрече я заранее извинилась, если вдруг начну хрипеть, сопеть, неметь и издавать невнятные всхлипы. После услышала разговор.

– Да курит она, как сантехник, – авторитетно заявляла одна из женщин, пришедших на встречу.

Почему как сантехник, я очень хотела уточнить. Обычно говорят, «курит, как паровоз» или «как сапожник». Или пьет, как сапожник? Да, точное выражение – «пьет, как сапожник, ругается, как извозчик, а курит, как старый солдат». О чем я и сообщила женщине. Та посмотрела на меня так, будто я не просто вытерла козявку о занавеску, а съела ее.

На встречах с читателями часто спрашивают, с кем из других писателей я дружу, знакома. Всегда рассказываю эту историю.

Прилетела в далекий северный город. Половина третьего ночи или уже утра – не знаю. В это время суток я даже не помню, как меня зовут. В принципе откликаюсь на все имена и фамилии. По идее, меня должны встречать. Рассматриваю встречающих, которых не много. А с листочком, на котором написаны две буквы – ГБ, всего один. Через полчаса в вестибюле аэропорта я и мужчина с листочком остаемся одни.

– Извините, если ваш пассажир не приехал, может, вы меня довезете? – спрашиваю я, благо знаю, в какой гостинице мне забронировали номер.

– Ну давайте. Что уж. Ждал вот одного из Москвы, так не прилетел. Хоть бы предупредил. Зря я, что ли, машину прогревал? – соглашается мужчина.

– А что означает ГБ? – уточняю я в рамках светской беседы.

– Как что? Государственная библиотека. А что еще может означать?

– Ну, например, для меня это – городская больница или гипертоническая болезнь. Еще головная боль. – В голове еще крутились гигабайты.

Я поблагодарила, решив не признаваться, что мужчина встречал именно меня, но я не догадалась.

В гостинице сонная девушка на ресепшене долго разглядывает мой паспорт, потом так же долго гипнотизирует монитор компьютера.

– На вас брони нет, – наконец говорит она.

– Как нет? Хорошо, давайте вы меня поселите без брони, а утром разберемся, – прошу я, потому что мне уже все равно. Лишь бы лечь.

– Не могу. У нас в городе проходит конференция, поэтому все номера заняты. Остался один, для Трауба.

– Это я! – восклицаю я.

– Нет, вы не Трауб. – Девушка опять сверяется с моим паспортом, где записана девичья фамилия.

– Да, верно, Трауб – литературный псевдоним. Пожалуйста, поселите меня!

– Не имею права. А если приедет Трауб?

– Я вам клянусь, он не приедет! Я вместо него! – чуть ли не кричу я.