Грани жизни

Ему не пришлось заходить за Галиной. Еще не дойдя до заводского жилого дома. Петя увидел, как Галина выбежала из подъезда. Она выглядела точь-в-точь- так же, когда он познакомился с ней в дни Всемирного фестиваля молодежи и студентов в Москве.

«Батюшки, да ведь это было как раз в сегодняшнее число — тринадцатого июня!» — вспомнил Петя. Пока он шагал навстречу Галине, ему вспомнился незабываемый фестивальный день их первой встречи. Петя стоял тогда в густой толпе зрителей на Манежной площади и смотрел на сменяющие одна другую пестрые группы танцоров и певцов. День был жаркий. Петя задыхался, однако уходить не хотелось: так красочно и отрадно было зрелище этих разноплеменных и дружественных талантов. Пока певцы уходили с высокой эстрады, знакомый голос громко окликнул Петю. Он обернулся и увидел широкополую белую шляпу Петра Семеновича. Рядом с ним, тоже в белом костюме, стояла красивая черноволосая женщина южного типа. А несколько в стороне от них, обмахиваясь цветистым китайским веером и легко приподнимаясь на носках, стояла девушка, очень заметная даже здесь, среди радостного буйства красок. Тонкий стан ее облегала белая блузка без рукавов, украшенная только ниткой крупного желтого янтаря. Оранжевая ситцевая юбка с черным узором открывала стройные загорелые ноги в простеньких черных туфлях. Весь ее недорогой наряд показался Пете прекрасным, потому что его украшала ее девичья красота и прелесть. Таких девушек он еще не видал никогда и нигде. Все лица и глаза, ранее знакомые ему, потускнели и мгновенно были забыты. Когда Петр Семенович познакомил его со своей дочерью Галиной, Петр с каким-то сладким ужасом пожал ее маленькую, детски мягкую руку.

С тех пор, как они стали встречаться, Галина часто надевала свой «фестивальный ансамбль», как назвала она наряд того незабываемого дня. Сегодня ее оранжевый ситец выглядел особенно многозначительно, будто говоря Пете: милый, смотри, праздник для нас продолжается.

Он ответил ей благодарно-счастливым взглядом и прижал к себе девичью нежную руку. Он понимал, что женское чутье подсказывает Галине, как приятно возобновлять первые впечатления, с которых началась их любовь. А еще более радостно было ему воочию убедиться, что эти воспоминания дороги Галине. Он шел рядом с ней и любуясь и гордясь се красотой, а сам снова и снова думал: как это может быть, что Галина не все время с ним вместе? Когда же наконец она согласится стать его женой?

Этот вопрос Петя повторил и сегодня, когда они гуляли по тенистым аллеям Нескучного сада.

— Целый год прошел, Галиночка. Я думаю, что ты уже успела испытать меня… Ты Ясе видишь, я не представляю своей жизни без тебя!..

— Да, да, милый… конечно! Я знаю, какой ты умный, добрый… никого нельзя сравнить с тобой! — словно заворковала Галина.

— Галиночка, погоди… Оставим пока похвалы по моему адресу… — остановил ее Петя. — Ты вроде лукавишь со мной: вместо ответа на мой вопрос ты говоришь совсем о другом!

— Я говорю именно о том самом! — горячо заспорила Галина и, быстро оглянувшись, поцеловала его. — Я хочу показать, как я тебя ценю, как я верю тебе! Но, Петя, милый, дорогой… зачем нам торопиться? Так чудесно нам встречаться, всюду бывать вдвоем, только ты и я… Мне всего девятнадцать, а тебе двадцать третий… Мы еще такие молодые!.. Тебе-то хорошо… ты уже закончил институт, а я вот опять готовлюсь в этот ужасно строгий Бауманский институт.

— Но ведь и замужем женщины могут учиться, Галиночка!

— Ах, нет… я так не смогу, Петя! Я буду слишком счастлива, и мне ничего не пойдет в голову. Нет, мне нужно обязательно сейчас попасть в Бауманский, проучиться хотя бы год, перейти на второй курс… Ну и тогда мы с тобой пойдем в загс и такой вечер устроим!.. Что ты молчишь, Петя?

— Ну, что же делать, — сказал он с такой печалью, что Галина испуганно заглянула ему в глаза.

— Ах, Петя!.. Что же мне делать? Ты… разлюбишь меня? — прошептала она таким беспомощным и потерянным голосом, что Петя сразу сдался.

— Что ты, что ты! — И он нежно сжал ее дрожащие тонкие пальцы. — Успокойся, милая, родная, успокойся… Я не буду пока спрашивать тебя об этом. Я должен больше думать теперь о твоих экзаменах… Прости, что я стеснялся спросить тебя, не нужна ли тебе моя помощь. А теперь вижу — даже очень нужна.

— А я, вообрази, стеснялась тебе признаться, вдруг ты подумаешь: наверно, в школе троечница была, несчастная!..

— Нет, нет… Я же чувствую, ты способная, надо только уметь подойти к тебе… И давай немедленно приступим к делу!..

— Приступим, приступим! — согласилась Галина и состроила такое отчаянное, серьезное лицо, что Петя с трудом удержался от желания обнять и расцеловать ее. Но он сказал только, уже тоном педагога:

— Вот шалунья! Лучше скажи мне: что тебе кажется самым трудным?

— Что? Математика и литература! — быстро ответила Галина.

— Вот с этого завтра и начнем, — решительно заявил Петя.

Это решение оба дружно и утвердили.

— Я уверена, что нынче осенью с твоей помощью сдам в институт! — шептала Галина, сжимая Петину руку

— Слушай, Галиночка, пойдем скорее к набережной… вон там, в уголке под березами, еще никого нет.

— Пойдем!

Галина прибежала первой и ждала его, широко раскинув стройные руки на перилах балюстрады.

— Ах, как здесь красиво, Петя!

Некоторое время оба смотрели, как менялись вокруг краски летнего вечера. В темной, как сусло, реке золотыми мазками растекались отблески вечерних огней. На берегах, сколько можно было охватить глазом, сияли бесконечными россыпями огни прибрежных кварталов, поднимались алмазными дугами отсветы высоких фонарей на мостах, сверкали звездными каскадами на аллеях Парка культуры и отдыха. Старые деревья, сливаясь вершинами с черно-синей тьмой неба, просвечивали золотыми бликами в узорных прорезях листвы. Где-то в вышине шелестели листья, мягко шумел ветер и временами сквозь отголоски парновых оркестров слышны были сонные переклики птиц и всплески невидимых волн под взмахами чьих-то весел.

— Как хорошо! Как я тебя люблю! — прошептала Галина, прижавшись к Пете горячей щекой.

— Да, да! — ответил Петя и стиснул ее легкую, нежную руку.

Он чувствовал такую полноту и чистую сладость счастья, что у него даже не стало слов, чтобы это выразить. И это счастье, казалось ему, пробудет с ним Вечно, пока бьется его сердце. Он не мог знать, что пройдет не так уж много времени, когда он с горечью и болью будет вспоминать этот блаженный час в Нескучном. Он также не мог знать, что вскоре начнется новая полоса его жизни, полная тревог, борьбы, разочарований и небывалого напряжения всех его молодых сил.

*

Однажды вечером у Мельникова собрались те семеро, которые и должны составить первую комсомольско-молодежную бригаду в помощь будущей автоматической линии на заводе. Кое-кого из этих, как утверждал

Гриша Линев, «стоящих ребят» Петя знал, и даже по-дружески, с другими был не знаком.

Вечером первым пришел Гриша Линев. Новенькая голубая футболка шелковисто лоснилась на его широкой груди: легкие серые брюки своей безукоризненно проглаженной острой складкой могли вызвать зависть любого франта; светло-коричневые полуботинки посверкивали добротной, мягкой кожей — все в его подтянутой фигуре как бы подчеркивало серьезнейшую, почти торжественную важность сегодняшней встречи. В сравнении с Гришей худой и жилистый брюнетик Сева Огурешников сильно проигрывал из-за своего явно небрежного вида. Наверно, только сейчас он сообразил, что не следовало бы ему для такой ответственной встречи прийти к Мельниковым совсем по-домашнему: в старенькой рубашке-сеточке, из коротких рукавов которой вытягивались его угловатые сильные руки. Сева Огурешников изредка помещал в многотиражке свои юмористические стихи и частушки на злободневные темы, считал себя заметным человеком, был мечтателен, самолюбив и потому сейчас чувствовал себя неловко. Пощипывая жидкие черные усики, он пока что с благодарной улыбкой пробовал пирожки и ватрушки, которыми радушно его угощала Петина мать, Марья Григорьевна.