Страница 108 из 122
Тут же Руссо обложил всю святую троицу сразу. Он связался с остальными машинами, отправил их в погоню и спросил, как идет радиослежение.
Никто ничего не услышал.
— Эти ублюдки нас облапошили!
Руссо корчился на стуле так, словно его укусила бешеная собака.
— «Ланча» миновала площадь Кеннеди, — доложила машина номер два.
Машина номер пять доложила, что она тоже идет вслед за «ланчей», медленно направляющейся к улице Гизалло.
Никаких радиосигналов так и не поступило. Если туман усилится, то следить за «ланчей» станет совсем трудно.
— «Ланча» выехала на автостраду, — сказал Пьерантони. Они склонились над картой, сличая маршрут.
— Бульвар Чертоза, теперь направляется к площади Аккурсио! — прокаркало радио.
— Площадь Аккурсио. Но, значит, она возвращается к центру!
Поступило еще несколько сообщений. Площадь Фиренце, теперь, кажется, движется к проспекту Семпионе. А потом серая «ланча» исчезла. Буквально растворилась в тумане.
Не переставая чертыхаться, Руссо запрашивал по радио одну за другой все пять машин слежения. Приказал продолжать патрулирование зоны и сообщать о любых подозрительных фактах.
— Поднимитесь в дом, Пьерантони. Скажите все Шпаге.
Сам он так и остался сидеть, согнувшись, на заднем сиденье машины, пытаясь понять, куда, черт побери, могла деваться серая «ланча».
Едва Пьерантони появился на пороге гостиной, четыре пары глаз впились в него испытующим взглядом. Он ощутил себя лично виновным перед ними за исчезновение «ланчи» и Валенцано.
— Мы… — начал он было. Но потом подумал, что нелепо обелять эту группу кретинов, потерявших из виду машину на широченном проспекте Семпионе.
— Они упустили из виду Валенцано на проспекте Семпионе.
— Так ведь за это время можно было бы… — еле слышно проговорил Шпага. Ему, бедняге, показалось, верно, что прошла целая вечность. — Они заставили Валенцано совершить полный круг. Вначале он направился к Северной автостраде, а потом ему приказали вернуться назад, в центр, не так ли, Пьерантони? Не дадите ли мне чего-нибудь выпить?
От волнения у него пересохло во рту. Пьерантони налил ему в бокал вина, но Шпага отрицательно покачал головой.
— Синьор Шпага, я сварю вам кофе? — робко предложила Анджела.
— Свари его моей теще.
Теща перестала молиться, сидела не шевелясь возле дочки, ошалевшей от транквилантов. Пьерантони сел рядом и ободряюще улыбнулся старой даме.
— Ничего плохого они ему не сделают.
— Увы, господь ниспослал нам это испытание, — ответила она с неожиданным смирением. — Все мы великие грешники.
Пьерантони заерзал в кресле. Он этих божьих испытаний не принимал, как не принял и утешений сестер-монахинь, когда ему в больнице «чинили» печень. «Господь выделил вас, господин лейтенант, раз подверг такой муке!» Нет, он не хотел, чтобы господь его выделял тем, что обрекал на инвалидность. А теперь он всем сердцем отвергал божье испытание для трехлетнего малыша за то, что Шпага, его жена и благочестивая теща совершают или совершили в прошлом грехи.
— Ну, возможно, и так, — пробормотал он, увидев, что старая богомолка ждет от него одобрения.
— Но вы делаете все возможное, да? — с тревогой спросила она. — Вы, карабинеры, смело выполняете свой долг… Ведь всевышний охраняет вас с небес!
— Возможно, и так, — повторил Пьерантони. Он не очень-то верил и в эту божественную защиту. И потом, ему вовсе не понравилось, что его приняли за карабинера. Ведь полиция делилась в стране на презираемые всеми органы государственной безопасности и корпус карабинеров.
Только всевышний не презирал ни тех, ни других и беспристрастно распределял неприятности между двумя соперниками. Вдобавок ко всему, он, Руссо, Фоа, Салуццо и их друзья почем зря честили и мадонну, и самого господа бога. Пьерантони подумал, что если б набожная старуха узнала об этом страшном богохульстве, она бы потеряла всякую веру в бравых полицейских.
Он вздохнул и улыбнулся ей открытой улыбкой карабинера. Потом налил себе виски и сел «дежурить» у телефона.
Оставалось только ждать. Оружие сильных духом и полицейских — терпение.
Обжигающий пламенем «Джон Уокер» и полная тишина помогли ему сосредоточиться.
Итак, безработный, друг Риккардо Гаффури, к похищению отношения не имел. Но, может, он участвовал в убийстве Пиццу?
Да, но тогда это два отдельных, не связанных между собой случая.
Ну а то, что супруги Гаффури и Джанни Кормани жили в районе Пальманова, могло быть простым совпадением. Там полно огромных домов, населенных эмигрантами. Может, Эфизио Пиццу отправился навестить односельчанина? На улицу Эстерле? Нет, скорее на улицу Камбини.
Что ему все время приходит на ум улица Эстерле? Он отпил еще глоток. Резко поставил фужер на столик, и тот глухо звякнул. Пьерантони схватил трубку и вызвал Салуццо.
— Послушай, сержант… да, да, майор мне все рассказал, но сейчас речь идет о другом. Сходи в мой кабинет, вызови Шпагу по телефону и свяжи его со мной. Похоже, я кое-что понял.
— Мне вот что пришло в голову, — объяснил он Шпаге, — политические взгляды Пиццу. Вы знали, что ваш шофер — фашист?
— Предполагал, — признался Шпага. — Ведь его рекомендовал депутат от неофашистской партии. Но если не считать его островной, что ли, горячности, мне ни разу не пришлось…
Его прервал телефонный звонок, и Шпага, извинившись, отошел к другому телефону. Тем временем Пьерантони стал давать инструкции Салуццо.
— Ты сидишь за моим столом, да? Очень хорошо. Возьми стопку бумаг — я их накрыл пепельницей, и разыщи среди них белую программку… Какая она по размеру? Ну, вдвое больше открытки. Это программа телеконцерта.
Он подождал. Салуццо перелистывал бумаги. Слышно было, как они хрустят. Но вот хруст и потрескивание прекратились, и в трубке раздался радостный голос Салуццо.
— Кажется, нашел. Читаю…
Да, да, это та самая! — воскликнул Пьерантони. — На последней странице я сделал пометки. Прочти мне их, пожалуйста.
Послушав с минуту, он возликовал.
— Вот, вот! Улица Эстерле. Все сходится. Возьми программу и приезжай.
Пьерантони посмотрел на часы — четверть десятого. Салуццо еще сидит у него в кабинете. Не исключено, что дело с выкупом и к ночи не закончится.
— Нет, не бери, сержант, бумаги, а оставь все на моем столе… Да, — и протокол допроса друга Коррадо Гаффури, и телекс депутата парламента.
Салуццо подтвердил, что так и сделает, и спросил, как идут дела.
— Секретарь Шпаги отвез выкуп четверть часа назад, — ответил он. — С минуты на минуту ждем его возвращения. Всего наилучшего, Салуццо! — оборвал он сержанта, не дав ему спросить, проследила ли оперативная группа за «ланчей».
15
Все кончилось внезапно.
Балайка вдруг вскочила и бросилась в коридор. Восклицания, вскрики, голос Анджелы! Голосок Тео. Все стояли у порога, смеялись, плакали, спрашивали и не получали ответа, отвечали, не дожидаясь вопроса.
Валенцано держал Тео на руках. Он был закутан в плед в желтую и коричневую клетку, и вид у малыша был такой, будто он только что проснулся — розовое личико, всклокоченные белокурые волосы, чуть капризный голос — ему хочется спать, а все кричат.
Бабушка взывала к потолку, благодаря всевышнего за чудо, отчего Пьерантони испытал к ней чувство брезгливой жалости.
— Вызови доктора Фассио, — сказал Шпага Анджеле, заливавшейся слезами. — Пусть немедленно приезжает.
Он взял сына из рук Валенцано и передал Паоле. Потом сел рядом с ней на диван и стал гладить ножки сына, вылезавшие из-под пледа.
Руссо говорил по телефону с Фао, агент в штатском пытался привлечь внимание Шпаги, подсовывая ему записку, но тот всякий раз отгонял его как назойливую муху.
У входа на виллу гул раздраженных голосов ясно свидетельствовал об отчаянной борьбе полиции с корреспондентами и фотографами, которым удалось прорваться через заграждение перед воротами. Валенцано о чем-то спорил с Пьерантони.