Страница 4 из 47
– Как-то все слишком сложно.
– И не говори: чую, эта старая развалина – с душком золотой клетки.
– А призраки в нем есть?
– Пошли, узнаем. Может, хоть познакомишься с дедом.
Ключи, как и было написано в письме (между прочим, с гербом и на благородной бумаге, словно не от деда, а от английского лорда), лежали под цветочным горшком с засохшей сиренью.
Замок щелкнул, и я переступил порог фамильного гнезда.
К удивлению, внутри не было пафосной лестницы с портретами всех родственников в пяти поколениях, не было свисающих на цепях люстр, даже ковра турецкого не было. Довольно сдержанно, однообразно и… Скучно.
– Будь я призраком, еще бы подумал – остаться тут или нет, – скептически заметил я.
Кэр рассмеялась:
– Ну, раз бояться нам нечего, то расходимся и осматриваем территорию?
Я кивнул. Но уходить не спешил. Подозрительный Макс был начеку.
Мама критически осмотрела кухню и столовую, я с интересом – кабинет и библиотеку. Все как в рекламных буклетах: компактно, умеренно, без излишеств, но качественно и добротно.
На втором этаже ряд спален. Боковая узкая лестница на чердак и небольшая мансарда, где был установлен телескоп. Я заглянул и поводил трубой. Аппарат был направлен в самую даль городка. Кроме леса, там был лишь особняк в колониальном стиле. Я посмотрел вверх, через полукруглые окна, наползающие на потолок и открывающие прекрасный вид на небо. Мои познания в астрономии были скудны, но возможность понаблюдать за небом в тиши природы отозвалась зудом в затылке и ребрах. Это легкое покалывание в основании черепа всегда предвещало новое приключение. А про бьющихся в животе и грудной клетке бабочек знают все. Это как голод, только на сытый желудок и в паре со щекоткой.
Что ж. Судя по всему, дом деда стоял практически на отшибе. Немного на возвышенности, что позволяло окинуть взглядом весь городок. Я невольно залюбовался видом: игрушечные домики, зелень лугов, окантовка леса, серебряная змейка реки и зеркальное блюдце пруда. Все выглядело слишком нереально. Не город, а Хоббитон какой-то!
– Смотрю, уже облюбовал себе гнездышко, птенчик.
– Ма-а-ам, не называй меня так, – ненавижу, когда она относится ко мне, как к сопливому младенцу.
Мама подошла к телескопу и заглянула, поводив туда-сюда трубой.
– Твой дед, видно, любил наблюдать за соседями.
– Или за звездами, – пожал плечами я, все еще надувшись.
– Или за всем сразу, – рассмеялась она и взлохматила мне волосы. – Вот теперь – самый настоящий надувшийся воробышек.
– Кэр, кэр, кэрролин, – прокаркал я в ответ.
– Прекрати дразнить свою мать! – она наигранно состроила суровое лицо и уселась рядом со мной у окна. – Прости, что мы опять переехали.
– Все в порядке, ма, – бросил я дежурную фразу, но, подумав, добавил: – Хотя я даже рад: теперь у меня на десять дней больше каникул.
– Ты ж мой ленивый гений, – и она вновь взъерошила мне волосы.
С минуту мы сидели молча, глядя в окно. Она смотрела вдаль, а я – на призрак ее отражения в стекле.
– Все-таки тут красиво.
– Угу, – кивнул я, поймав взгляд двойника мамы – Кэролин, отпечатавшегося на окне. Словно она всегда была где-то рядом – та, другая женщина, которой я никогда не знал.
Может, в этом красивом доме она не будет плакать, а осенью я попаду в школу, в которой не будет Бочки. Неплохой план.
– И бесплатно, – ма нахмурилась. – Сможем поднакопить. Или хотя бы попробовать. Мне нужно лишь найти работу.
– Думаешь, она тут есть? – глядя на низкорослую и редкую поросль домов, усомнился я.
– Работа есть везде, – Кэр передернула плечами. – Хотя, возможно, в этом месте она передается по наследству, и нам придется кого-нибудь за нее убить.
Да, моя мама иногда любит мрачно пошутить. И мне это нравится. Она тогда смеется, и я смеюсь вместе с ней. Но в этот раз я был серьезен, а слова сами выпорхнули изо рта, как черные птицы:
– Ты можешь снова делать кукол.
Улыбка исчезла с лица Кэролин, и на лбу образовалась морщинка, сразу добавив лишних лет.
– Ну, или попробовать, – робко предложил я.
– Можно попробовать, – отстраненно согласилась она. – Но…
Что следовало за этим «но», я так и не узнал. По дому разнеслась трель звонка.
– Пойду, открою, – мама встала, отряхнула джинсы и поспешила вниз.
Это вечное «но». Оно, как стекло, делит ее жизнь на до меня и после. Я так зол на нее за это «но». Я посмотрел на окно в надежде увидеть ту, другую Кэролин, но она тоже ушла.
Я мало знаю о прошлом моей матери. Она когда-то жила в Корвинграде. Может, даже родилась там. Сложно судить. Все, что удалось собрать – добыто в археологических интернет-раскопках, склеено из обрывков фраз и призрачных намеков редких гостей.
Единственный свидетель жизни прошлой Кэр – это Вивиан Пик. Я зову ее тетушка Ви, она почти моя крестная и, зуб даю, не пройдет и недели, как ее невыносимый «миникупер» разорвет серость этой глуши. Она вовсе не тетя мне по крови, не сестра мамы. Но очень давно ее знает. Они познакомились еще до моего рождения. Ви – владелица галереи «Полночь» (пишется как «1/2ночь»). Мы несколько раз в год совершаем бон-вояж на открытия выставок, которые она курирует. Если честно, самое славное в этой галерее – буфет в фойе. Две витрины с пирожными, аромат кофе и шоколада, высокие стулья на тонких изогнутых ножках. Еще там шикарный потолок – диковинный, текучий, словно подтаявшее мороженное. А вот экспонаты и картины… Тут как повезет. Все-таки я пока слишком мал, чтобы здраво оценивать современное искусство. Или уже достаточно взрослый, чтобы открыто говорить о своей нелюбви к нему.
Так вот. Я ведь даже не подозревал, что когда-то в этих залах Кэр выставляла свои работы! Представить только! Моя мать была всемирно известным кукольником! Ну, или около того. С заказами, участием в выставках и постоянной экспозицией в «Полночи». А Корвинград это вам не зачуханный городишко, это огромный город со старыми зданиями, густыми парками, где растут деревья, пережившие столетия. А сколько в этом городе легенд! Что ни шаг, так особое место с особой историей! И моя ма была частью всего этого!
Была.
Сейчас, копаясь в памяти, я вспоминаю это множество застывших лиц – словно существа из волшебной страны, что наблюдают за тобой из каждого угла. В нашем доме раньше было полно кукол. Но я как-то забыл, что она их делала. А может, и не знал вовсе. Или просто это перестало быть важным. Но тогда, полгода назад, это было открытием вселенского масштаба!
В тот день я подслушал разговор Кэр с Ви. Тетушка вышла из себя и выплюнула в лицо моей матери:
– Возьми себя в руки! Мы ждали почти десять лет, но ты продолжаешь жалеть себя! Ни одной куклы, ни одной искры за все эти годы! А они ведь ждут? Ты разве перестала слышать или видеть? Ты не могла утратить свой дар! Ты не имеешь права его закопать! Ты хоть пыталась? Хоть раз садилась за стол?
Воспоминания вернулись, захлестнули безжалостным потоком. Передо мной мелькали картинки того, как мать часами бездвижно сидит за рабочим столом, в своем волшебном мастерском уголке, но даже не берет в руки инструменты.
Все резко обрело новый смысл. Все эти «маме надо поработать» или «иди, поиграй» и десятки других способов отослать меня. А потом, после очередного переезда в еще более убогую нору, не стало места для кабинета, и мы продали стол. И теперь Кэр просто иногда замирала, глядя в окно.
Тот вечер так ярко отпечатался в памяти, словно он был вчера. На столе, на фоне дешевых обоев, светится старенький ноутбук. Смотрю на экран, но вижу лишь битый пиксель, который ползет поверх статьи о моей матери. Я словно провалился обеими ногами в холодную весеннюю лужу, не рассчитав глубины. Зачерпнул полные ботинки и теперь не знал, что с этим делать. Легкий озноб. От холода или от страха, а может – от злости на лужу и наивную веру.
И где-то внутри разгорается ярость. Я мог бы хвастать Кэр перед одноклассниками, а вместо этого она устраивалась на низкооплачиваемые работы, о которых стыдно говорить! Я никогда не просил крутых гаджетов, я знал: мы не можем себе их позволить. Но каждая ее кукла стоила дороже самого крутого смартфона! А она просто сидела за этим проклятым столом, опустив руки! Я из кожи вон лез, чтоб порадовать ее: да, я был одним из первых по успеваемости в школе, но вот только это не добавляет популярности. Я был слабаком и неудачником. Я был никчемным, и в этом была ее вина. Она сдалась. Она тогда ответила Ви: