Монстры под лестницей

– Хватит прикидываться, Атта, вставай уже… Монстры так просто не сдаются!

Нос предательски щипало. Но вот веки Атты дрогнули и приподнялись. Оранжевый глаз вспыхнул огнем, но тут же стал фиолетовым.

Дрыгнув лапками, бедный монстр, пошатываясь, уселся и принялся икать, пуская пузыри.

– Ты жив! – радостно воскликнул я и сгреб Атту в охапку.

– Жив, – тихонько повторил монстр и рыгнул.

– Тебя надо прополоскать от порошка. Прости, но будет еще немного мокро.

– Мокро-о-о, – страдальчески завыл Атта, закрывая голову когтистыми лапами.

– Потерпи немножко, – поскальзываясь, я потащил монстра к душу, оборудованному тут же, в углу.

Аккуратно поддерживая вялое тельце, я поливал его из лейки, пока полностью не промыл от химии. Затем, укутав в огромное полотенце, усадил Атту в пустой сухой тазик и принялся убирать следы «отмывания» монстра.

К тому времени как я закончил, Атта пришел в себя и, выбравшись из махрового кокона, встряхнулся по-собачьи, обрызгав меня и стены.

– Ну, что? Ты как? – виновато спросил я.

– Как-как, – проворчал монстр, обхватил голову лапами и дико завращал глазами.

– В следующий раз прячься. Хотя, думаю, Кэр тебе больше не угроза, как и стирка.

Я посмотрел на Атту. Вся пыль и грязь сошли с монстра. Оказалось, что под ними скрывается существо с шерстью волшебного аквамаринового цвета на концах и аметистового у корней.

– Хотя водные процедуры пошли тебе на пользу.

Похоже, Атта и сам удивился, так как, рассмотрев лапы и погладив пузо, принялся изучать пушистый хвост.

– Крррасивое, – подытожил он.

– И правда, красивый, – охотно согласился я. – Вот, смотри.

И, подняв зверя, поставил его на старую тумбу у огромного зеркала. Увидев свое отражение, Атта, как кот, выгнул спину дугой. Оскалился, поднял шерсть дыбом и зашипел. Чужак в отражении сделал все то же самое. Тогда Атта, чтобы казаться выше, встал на задние лапы и выпустил когти, не забывая продемонстрировать оба ряда острых, как иглы, зубов. Он даже издал утробный звук, одновременно похожий на гудение труб и плач гризли на рассвете. Но противник и тут не сдавался. И зубы, и когти у него были не менее страшны.

– Ты чего, чудило? Это же зеркало, – рассмеялся я и показал на свое отражение.

Монстр обернулся, недоверчиво глянул на меня, а затем вновь посмотрел в зеркало. Шерсть на загривке все еще топорщилась. Атта вытянул шею и шумно втянул воздух. Раз, другой. А после подошел впритык к зеркалу, ткнулся лбом в отражение и тут же отпрыгнул, чуть не свалившись на пол.

Бочком подойдя вплотную к зеркалу, Атта осторожно дотронулся до моего отражения:

– М-а-акс.

Монстр в зеркале тоже вытянул лапу и дотронулся до Атты. Атта шлепнул по зеркалу, и монстр на той стороне остановил его ладошку своей. Атта проделал этот же трюк задними лапами, пока не свалился.

– Атта! – довольно подытожил мой зубастый друг.

– Да, это ты и твое отражение.

Я подошел и приложил свою ладонь к прохладному стеклу зеркала. Нашел взглядом фиолетовые глаза Атты и улыбнулся. Но монстр в отражении вдруг пошел рябью. Подушечки моих пальцев защипало, а рука стала медленно погружаться в вязкое прозрачное желе.

Мир по ту сторону был иным. Серым и неприветливым. Кафель с трещинами, краска висит лохмотьями, ванна облезла… В нашей прачечной не было ванны. Я смотрел на отражение, как в экран плохо настроенного телевизора – сквозь мутную картинку и помехи. И этот мир затягивал меня в себя, поглощал на ту сторону, где ждал другой Атта и… другой Макс. Мое отражение прищурилось, чуть склонило голову на бок и сжало пальцы, взяв в замок мою руку. Сильный рывок, и вот я стою по ту сторону. Звенящая тишина, нарушаемая лишь редким звуком капающей воды. Кап. Стены увиты корнями, которые, разбив кафельный пол, выныривают из недр земли. Кап. Узловатые корни ползут к ванне, карабкаются и переваливаются через бортик. Кап. У моего двойника лицо бледное, как мел, у него нет век, а рот словно у старой марионетки с подвижной челюстью. Кап. Тот Макс зовет меня за собой, к ванне, на что-то указывает. Кап. Ноги деревенеют, но я иду. Шаг. Кап. Другой. Кап. Шепот. Я слышу голоса, но не могу разобрать слов. Это похоже на шелест листвы и шипение змеи, на помехи в радиоэфире, на приглушенный разговор за стеной… Чем ближе я подхожу, тем больше становится ванна. Теперь, когда я стою возле нее, мне не хватает роста, чтобы заглянуть внутрь. Приходится цепляться за скрученные корни и лезть. Кап-кап. Вода словно отмеряет время. В пальцы впиваются занозы, но когда я оглядываюсь назад, то вижу лишь пропасть. Воздуха не хватает. Сердце колотится как безумное. Кап-кап-кап-кап. Я почти добрался до вершины, подтягиваюсь, переваливаюсь и оказываюсь на краю обрыва. Корни тут стали багрово-черными, тошнотворный запах выедает глаза, миазмы вырываются облачками и плывут, разбавляя уголь и киноварь. Молочный туман. А среди него пустые глазницы кукол, они больше, чем я, они словно великаны. Огромные, до ужаса человечные и вместе с тем неживые. Я как лилипут в стране гулливеров. Всматриваюсь в застывшие лица и узнаю черты живых… Кэр, Ви, Марго, Бочка… И все они оплетены корнями, как черными полусгнившими кишками. Бугристые отростки то показываются, но ныряют, пропадая в телах, тумане, бурой жиже на дне бесконечной ванны.

Живот сводит, я с трудом сдерживаю внутри пироги Марго. Пытаюсь закрыть глаза, но не выходит. Кап-кап. Ощупываю их руками, с ужасом обнаружив, что у меня больше нет век. В порыве оборачиваюсь к двойнику и вижу лишь, как где-то вдали он злорадно улыбается по ТУ сторону зеркала.

Крик вырывается из груди, я ору что есть мочи, но в этом мире нет других звуков, кроме мерного капанья времени-воды. Нет других запахов, кроме зловония тлена. Нет надежды. Нет жизни. Я стою на краю и не знаю, что мне делать, где укрыться. Смотрю в черные провалы глаз гигантских кукол, ища спасения во тьме. Но и тьма не желает принять меня, она вырывается сотнями черных пятен, бесшумной стаей ночных птиц, которые рождаются от ветвей мертвых деревьев, выходят из потухшего сознания големов и питаются душами, полными страха.

Птицы кружат вокруг меня, вьют кокон из клювов и перьев, и золотым росчерком в разорванном разуме я читаю слова:

«Это место называют Вороний Погост. Может, от того, что тут полно черных птиц, а может, и нет. Есть одна история… О дубе, что растет через два мира, и черные птицы лишь его часть, способная летать с ветви на ветвь, с жизни на жизнь…»

Первая птица вонзается острым, как нож, клювом мне в плечо, вырывает кусок и уносится прочь, вторая делает то же самое. Боль столь велика, что перестает существовать, мир съеживается до точки, и эта точка горит янтарной искрой.

Я знаю, что птицы хотят добраться до нее, очистить от плоти, от костей, выпить мои слезы и кровь, а после и пожрать эту искру.

Я больше не чувствую себя, лишь безвольно смотрю на трепещущий огонек. Кап.

Если он погаснет, то ма не нужно будет жертвовать собой. Просто дай ему погаснуть.

Может, и так. Кап. Может, эти пляшущие слова верны… Но я не успеваю сдаться. Фиолетово-аквамариновая молния прорезает тьму, рвет клыками и когтями на куски, алые капли падают на черные перья, время останавливается, а в прореху бьет яркий свет, заставляющий меня зажмуриться.

Когда я открываю глаза, то стою в прачечной своего дома. А в зеркале всего лишь мое отражение. Мир вновь обрел звуки и цвет, а морок дурного сна-забытья рассеялся. Рядом со мной возится Атта. И чем больше я смотрю на него, тем меньше помню привидевшееся. Как часто бывает с дурным сном, стоит при пробуждении посмотреть в окно и отправить его к облачным китам. Киты расправляются с кошмарами на раз.

– Ма-а-кс? – протянул Атта и шлепнул по моему отражению в зеркале.

Я кивнул:

– Ага.

– Не ага! – возразил монстр, подскочил ко мне, вновь поднялся на задние лапы и шлепнул теперь меня своей лапой. – Ма-а-кс!

Я вновь кивнул, а мой новый друг сдвинул брови, глянул на меня как на полудурка и опять подскочил к зеркалу: