Чернозимье

Туман сжимал меня, словно удав жертву. То и дело перед моими глазами всплывало лицо — на этот раз приобретшее насмешливое выражение. В голове возникали обрывочные образы и фразы: «Бороться бессмысленно!», «Есть только тьма и покой!», «Никто не оценил тебя здесь, пора уйти совсем!». Я пытался гнать их из головы, но с ужасом ощущал все явственнее их правоту. Я действительно никому не нужен здесь. У этого мира есть другой спаситель — герцог, а мне можно отдохнуть, уснуть в белой тьме.

Руки слабели, все тело покидали силы, словно высосанные холодной пустотой. Шевелить ими становилось все тяжелее, да и смысл телодвижений ускользал от моего сознания, почти угасшего.

Все было зря. Мне стоило погибнуть в башне Луциана. Или во время битвы за Кернадал. Теперь я бы уже точно знал, что ждет меня за гранью.

Может быть, давно уже оказался бы дома. Впрочем, ничего не стоит исправить ошибку теперь. Я закрыл глаза и приготовился к тому, что сейчас все закончится.

Грохот выстрела, раздавшегося совсем рядом, вывел меня из оцепенения. Там, за пределами, очерченными белым туманом, все еще шел бой, и гибли люди, командование над которыми я принял.

Я вдруг отчетливо понял, что не могу их бросить. Не могу дезертировать в небытие. Я должен досмотреть это кино до конца и убедиться, что конец будет хорошим. Собрав последние остатки воли, я сжал левую руку, призвав лезвие.

Сейчас оно показалось мне кошмарно горячим — я едва не вспыхнул от жара, который обдал сперва руку, а затем все мое тело.

Туман вокруг лезвия вспенился, словно мгновенно вскипевшая вода. Оно прорезало в самом воздухе полосу, сквозь которую я увидел заснеженное поле и солдат, отчаянно тычущих пиками в повалившегося на землю баркера. Я дернул рукой сильнее, расширяя надрез.

Лицо, выступавшее из тумана, исказилось гримасой боли и отчаяния, рот раскрылся в немом крике. Белый туман стал распадаться на клочья и таять в воздухе. Еще секунда, и я осознал, что лежу на холодном снегу в стороне от дороги, рядом со мной лежит в алой луже тело мушкетера с оторванной рукой, а вдалеке, на правом фланге все еще кипит бой.

Я схватился за край подводы и приподнялся. Ко мне со всех ног бежал хорунжий в кирасе, испачканной кровью — скорее всего, чужой.

— Вы там как, ваш высокоинородь! — крикнул он, запыхавшись. — Вас вдруг туман окутал — я думал, магия егерьская какая.

— Все… в порядке, — ответил я, растирая посиневшие руки. — Буду жить. Наши как?

Хорунжий зло сплюнул на землю.

— Марека убили, Гальбу Черного, Винса с Миком, раненных человек с десять, — проговорил он. — Но отбились.

Я снова взглянул туда, где еще несколько секунд назад слышались звуки боя. Последний баркер рухнул черной бесформенной кучей, а вокруг него собрались солдаты, опершиеся на пики и дымящиеся ружья. Один, кажется, решил закрепить победу, помочившись на то, что осталось от противника.

И в тот момент, когда, казалось, можно уже было расслабиться, где-то слева, далеко за поворотом тракта, грохнул пушечный выстрел, а затем послышалась трескотня мушкетов. Хорунжий повернул голову и вопросительно взглянул на меня. Что там, дальше по дороге? Уж точно наших впереди нет.

— Тим! — крикнул я, и парень подбежал ко мне, все еще разгоряченный недавним сражением. — Бери коня, езжай вперед. Надо понять, что там. Только ради всех Мучеников — осторожно. Ни в коем случае на глаза не попадись.

Тим козырнул и бросился к своей лошади, привязанной к одной из обозных телег, и минуту спустя уже скрылся из виду. За него я особенно не волновался: навык скрытности, прокачанный трижды, позволял ему передвигаться с фантастической бесшумностью, а в глазах нежелательных наблюдателей превращал его — хоть и ненадолго — в расплывчатое пятно, слившееся с фоном. Не хуже зимнего призрака.

В ожидании я сел на скрипучую подводу и стал давно доведенными до автоматизма движениями заряжать крикет. Солдаты вокруг тоже расслабились: кто-то закурил, другие собрались группами и стали вполголоса травить байки. Хорунжий достал из-за пазухи помятую металлическую фляжку и сделал большой жадный глоток, выдохнул, крякнул и протянул мне.

Я тоже отпил, но самую малость. Дешевое пойло напоминало вкусом текилу, только щедро сдобренную сивухой, запах которой попытались забить чем-то остро пахнущим — вроде тмина — но так и не сумели отбить до конца.

— Хороша, — соврал я, протягивая фляжку назад хорунжему.

— И кто ж это там палит? — спросил он, сделав еще один глоток и убрав свой самогон обратно за пазуху.

— Да уж можно долго не гадать, — ответил я. — Королевские войска прибыли спросить, какого хрена мы шляемся по землям его величества и за проход не платим.

— Стало быть, битва будет, — одобрительно произнес хорунжий, сплюнув в снег. — Это дело хорошее. Это правильно.

— Может, и не будет, — ответил я. — Герцог не затем в Крюстер приплыл, чтобы с живыми людьми драться. Глядишь, договорятся как-нибудь.

— Эт вряд ли, — протянул хорунжий. — Как есть, драться будем, ваш высокоинородь. И победим, конечно. С нашим-то орлом и не победить.

Он достал из кармана серебряную монету и продемонстрировал профиль герцога, изображенный на аверсе, словно я без этого не понял, какого орла он имел в виду. Я в очередной раз подивился тому, до какой степени все они очарованы этим Рихардом. Нет ничего удивительного в том, что и Кира…

Последнюю мысль я, впрочем, предпочел не додумывать до конца.

Вернувшийся вскоре Тим полностью подтвердил мою догадку. Впереди по дороге стоял крупный отряд: навскидку — тысяч пять, из которых тысяча — конница. Знамена королевские и орденские.

Они заняли старую почти полностью разрушенную крепость на холме, который огибал тракт — судя по карте, она называлась Люр. Укрепили вал, отрыли заново ров, перегородили дорогу баррикадами, разослали разъезды и явно готовились встать тут насмерть. Сейчас крепость напоминала растревоженный улей: там явно тоже слышали нашу пальбу и поняли, что мы рядом. Возможно, их разведчики уже следили за нами из кустов.

— Скачи в ставку, — сказал я ему. — Герцога нужно известить. Ну, теперь начнется.