Кость от костей

Может, если она сделает так сейчас, зверь не увидит ее? Не почувствует рядом теплую искру живого существа.

Вдруг зверь зарычал, коротко фыркнул несколько раз и начал рыть лапой землю.

Мэтти не знала, правильно ли поступает, но все же посмотрела в его сторону. Она должна была знать, заметил ли ее монстр, хочет ли напасть. Мэтти рискнула взглянуть. Лишь темный силуэт вырисовывался во мраке; кажется, зверь ложился на берегу.

«Неужели он укладывается спать, – встревоженно подумала Мэтти. – Нет, не может быть. Мне надо домой!»

(Нет, тебе надо бежать.)

Теперь неважно, чего она хочет или не хочет. Если зверь лег спать, Мэтти застрянет здесь, пока он не проснется и не уйдет.

Вдруг у нее заурчало в животе – звук был долгим, протяжным, и в ночной тиши прозвучал громко, как выстрел из ружья.

Зверь насторожился. Мэтти услышала, как он принюхался, а сама сжалась в комок, уткнулась лицом в колени, попыталась уменьшиться и стать невидимой.

Через некоторое время зверь закряхтел, снова начал рыть землю и устраиваться поудобнее.

Пожалуйста, уходи. Боже, если ты слышишь, сделай так, чтобы он ушел.

Но Бог никогда не слышал ее молитвы. Сколько раз Мэтти умоляла, чтобы муж прекратил ее мучить, но Бог никогда не слышал. И не помогал. Не наказывал Уильяма, а ведь мог бы.

Мэтти сидела, сжавшись в комок, дрожала, а дыхание зверя тем временем замедлилось и выровнялось – видимо, он глубоко уснул. Теперь ей ничего не оставалось. Надо было возвращаться в хижину. Пока зверь спит на берегу, пойти вниз по течению, откуда дует ветер, она не сможет. Даже если через час или два зверь проснется, ничего не получится. Если Мэтти хочет сбежать от Уильяма, нужно время, как можно больше времени. Нужно сделать так, чтобы муж не догнал ее, а она еле ходит.

Это знак: нельзя уходить от Уильяма.

Что это еще, если не знак? Почему, когда она впервые за долгие годы – столько лет, что она уже считать перестала, – задумалась о побеге, на ее пути возникли все возможные препятствия? Бог ненавидел ее. Иначе быть не могло. Должно быть, она действительно плохая, она грешница, как Уильям всегда и говорил, иначе ничего этого бы не случилось. Мэтти крепко зажмурилась, чтобы не заплакать, но затекший левый глаз пронзила резкая боль, и слезы все равно полились.

Она долго так сидела и беззвучно плакала, прислушиваясь к дыханию чудища, спавшего совсем рядом, так близко, что, если бы он проснулся и захотел убить ее, ему бы ничего не помешало.

Потом Мэтти уснула, хоть и не собиралась.

Вздрогнув, она проснулась, шумно выдохнула, правый глаз в панике распахнулся. Как можно было уснуть, когда опасность так близко?

Стояла глубокая ночь; Уильям наверняка рассердится.

Мэтти взглянула туда, где лежал зверь. Узкий месяц скрылся за облаками; звезд тоже не было видно. Над головой чернильным пологом раскинулось небо.

Мэтти прищурилась, пытаясь что-то рассмотреть во тьме, прислушалась изо всех сил. Она не улавливала ни дыхания зверя, ни движения. Не видела его силуэта на фоне теней.

Он ушел. Пока она спала, зверь ушел.

Мэтти разогнула затекшие конечности, вытянула ноги, расправила руки. Болели все мышцы, возобновившийся кровоток после долгого пребывания в одной позе лишь усилил боль, а синяки заныли еще больше. Она коснулась левого глаза; тот по-прежнему был весь опухший, ничего не изменилось. Ее припорошило тонким слоем снега; снег не проник сквозь толстую шерстяную одежду, а вот холод проник: она промерзла до костей.

Мэтти не знала, сможет ли встать, но должна была хотя бы попытаться. Нельзя же вечно сидеть на берегу ручья и ждать, пока Уильям или зверь ее найдут.

Она долго возилась в снегу, пыхтела и шаталась на нетвердых ногах, но наконец встала, хотя тут же покачнулась – кровь отхлынула от головы. Мэтти так проголодалась, что была готова съесть что угодно; даже сосновые иголки выглядели аппетитными. Мэтти несколько раз глубоко вдохнула и выдохнула, восстановила равновесие. Голодная слабость не прошла, но голова кружилась уже меньше; видимо, силы немного восстановились после сна.

«Долго ли я спала?» – в панике подумала женщина. Раз она чувствовала себя настолько лучше, значит, пробыла в отключке довольно долго – возможно, слишком долго.

Мэтти сделала осторожный шаг, проверяя, достаточно ли хорошо держит равновесие. Один глаз у нее не видел, и идти было трудно. Тело кренилось на правую сторону, как корабль с брешью в корпусе.

«Тихонько, тихонько», – повторяла Мэтти про себя. Надо бы перейти ручей, а она плохо видит и не сможет разглядеть сухие камни; впрочем, ей и проворства не хватит, чтобы по камням перебраться на противоположный берег.

Ничего не оставалось. Придется идти вброд и надеяться, что ручей неглубокий и промокнут только ботинки.

Войдя в воду, Мэтти поморщилась. Тишина во сто крат усиливала все звуки, и еле слышный плеск вполне мог привлечь внимание зверя, которого она всеми силами пыталась избежать. Зверь мог быть еще рядом. Возможно, он проснулся всего за минуту до нее.

Ледяная вода залилась в ботинки; толстые шерстяные носки вмиг промокли. Обычно Мэтти особенно не старалась, когда вязала носки себе, не то что Уильяму; вязать она ненавидела. Так что носок был связан рыхло, вода проникала сквозь дыры и обжигала холодом голую кожу. Когда Мэтти добралась до противоположного берега, она вся дрожала и не чувствовала ног. Держаться вертикально по-прежнему удавалось с трудом. Колени дрожали с каждым шагом; она шла не как взрослая женщина, а как ребенок, учащийся ходить.

Мэтти вскарабкалась по берегу ручья, опираясь на руки и барахтаясь в снегу. Ей казалось, что подъем занимает очень много времени, но наконец она взобралась на холм. Она стояла на том берегу, где была оленья тропа, ведущая к дому.

К дому. Только не к моему дому. К дому Уильяма.

Мэтти ковыляла вперед, с трудом отрывая ноги от земли. Ей как будто две тяжеленные глыбы льда привязали к лодыжкам. Под деревьями, где луна еще пряталась в облаках и ветки нависали над тропой, словно руки великана, тьма была совсем непроглядной.

Эти руки могут схватить меня и забрать, забрать далеко отсюда.

Мэтти была на грани истерики – усталость, страх и боль опустошили ее, и она не могла рационально думать.

Весь этот бред про Саманту – это фантазия, сон. Нет никакой Саманты. Есть только Марта.

Левый глаз пульсировал от боли. Шумело в ушах, и сквозь этот шум она слышала хруст снега под ногами и свое тяжелое дыхание.

Где-то рядом треснула ветка; звук громом прогремел в ночной тиши.

Мэтти остановилась, прислушалась, закусила губу, чтобы дышать потише.

«Он там», – подумала она, и ни малейшего сомнения у нее не возникло; никакой это был не олень, никакая не белка. Это именно он. С каждым испуганным биением сердца Мэтти понимала, что это зверь.

Она вгляделась в просветы между деревьями, пытаясь различить другой силуэт, помимо высоких узких стволов, но одним глазом толком ничего не видела.

Может, он стоит совсем рядом со мной, а я не знаю. Увижу его, только когда повернусь.

Несколько секунд Мэтти не шевелилась. Однако вокруг было тихо, и она осторожно шагнула вперед, стараясь не шуметь. Она слышала каждый шорох, даже шелест своей длинной косы, трущейся о шерстяное пальто, даже скрип кожаных ботинок – и громкие грубые выдохи.

Но нет. Так дышала не она.

Глава пятая

Мэтти снова остановилась; от ужаса онемели губы и язык. В этот раз она услышала и шорох когтей по снегу, раздавшийся через долю секунды после того, как она остановилась.

Он идет за мной.

В груди расцвел страх. Пот покатился по вискам.

Он идет за мной. Играет со мной.

Мэтти не сомневалась, что такой огромный зверь может убить ее одним небрежным ударом. Ему даже не пришлось бы за ней охотиться.