Страница 2 из 39
Лениво направляюсь в гардеробную Матвея, чтобы взять постельное бельё. Хм, забавно, что у него оно довольно аккуратно сверху лежит на полочке, причём глаженное. И да, пьяной мне это скорее забавно. Не знаю, почему. Может, потому что беспечный парень на байке и в кожаной куртке у меня слабо ассоциировался с раскладывающим всё по полочкам? Хотя таким бунтарским он был, когда я совсем маленькой была. Потом, поступив в универ в мои одиннадцать, Матвей уехал в Москву и приезжал лишь периодически, заметно посерьёзнев.
Помню, как я, будучи маленькой и наивной дурочкой, ждала каждый его такой визит, считала дни, прикидывала, когда должен бы приехать… С волнением и чуть ли не трепетом причём. Так глупо было. А ведь искренне переживала, что видела его всё реже. Отчасти поэтому старательно училась, ведь решила тоже поступать в Москву.
У меня жар к коже приливает, когда вспоминаю свой «гениальный» план, придуманный в тринадцать. Я тогда только-только начала носить лифчик и очень взрослой себя сразу почувствовала. Помню, накрасилась, пуш-ап надела и пошла в гости «к подруге», прекрасно зная, что её в этот момент дома не было. Зато Матвей был.
У меня было всё так заготовлено и отрепетировано, что наверняка ненатурально ещё и выглядело, ко всему прочему. Попросила пустить меня, объясняя тем, что мне очень надо Лику дождаться, её поддержка мне очень нужна и я на нервах вся. Матвей пустил, чаем с печеньками угостил, пытался скрасить мне ожидание. И тогда я «не выдержала» и выпалила ему, почему так взволнована. Соврала, конечно. Сказала, что у меня завтра первое свидание. Решила этим сразу двух зайцев убить — и проверить реакцию, и подвести к главному, тому, зачем на самом деле приходила…
Реакция у Матвея действительно была. Лёгкая озадаченность. А потом он улыбнулся так, будто я что-то забавное сказала или странное. Но это я сейчас понимаю, а тогда, в свои тринадцать, решила; что ему было не по себе от того, что я с кем-то другим на свидание иду. Я тогда вспомнила все проявления заботы от этого парня и реально верила, что они были жестами неравнодушия. Потому довольно смело и выпалила, что не целовалась ещё и поэтому нервничала. А потом попросила его меня научить…
И вот дальше пошёл сплошной стыд, о котором даже вспоминать неприятно. Причём и сейчас, пять лет спустя. Матвей тогда снисходительно головой покачал и начал спокойно и мягко объяснять мне, что я ещё совсем маленькая, а он взрослый. Что ему хочется скорее куклу мне купить, чем целовать. Что у нас слишком большая разница, и что мне не стоило торопиться, а наслаждаться детством.
Как же обидно было это слышать… Я ведь оделась, как взрослая, накрасилась слегка и была уверена, что ему нравлюсь. Помню, я тогда вспылила и высказала ему, что вообще-то уже большая и что могу это доказать… И… Сама полезла. Ещё и раздеваться начала, идиотка.
О том, как меня мягко, но настойчиво выпроводили, лучше даже не вспоминать. Это, кстати, была наша последняя встреча с Матвеем. Потом он просто перестал приезжать. Возможно, из-за меня. Даже скорее всего, если уж честно.
Горько ухмыляюсь и собственным воспоминаниям и тому, что от них всё ещё тоскливо сжимается сердце. Буду надеяться, что это от алкоголя так пробирает. Ну не могла же я снова заболеть Матвеем, просто побывав в его квартире?
Одиноко вдруг так становится, что хочется в плед завернуться и жалеть себя под какие-нибудь мелодрамы. Чувствую себя неудачницей. Не удалось поступить на бюджетную основу, еле накопила деньги, чтобы вообще в Москву перебраться, ни работы, ни личной жизни… Я ведь отказывала всем парням даже в свиданиях почему-то. Вот просто мешало что-то внутри согласиться. Не удавалось себя пересилить.
Уныло застелив себе на диване, падаю в кровать. И почти сразу закрываю глаза, проваливаясь в бессвязный сон…
Если первые часы я пребывала словно в коматозе, вообще не помня себя и всё вокруг, то в какой-то момент мой сон будто промежуточным становится. Таким… почти что реальным. Болезненно острым, как наяву.
Мне вдруг снится, как входная дверь отпирается, как комнату наполняют шаги. Уверенные, быстрые, даже будто бы резкие. Слышу шум воды в ванной…
При этом я сплю и проснуться не могу. Да и не пытаюсь. Знаю же, что мне это снится. А всё потому, что знаю, кто мне снится. Чувствую, чьи это шаги. Чувствую его присутствие… Каждой клеточкой чувствую и слегка дрожу от волнения.
Матвей… Неудивительно, что он мне снится. Здесь всё дышит им. И будто бы я, пока тут нахожусь, делаю то же самое. Даже вспоминаю тот его слегка древесный запах одеколона, который уловила, когда полезла в свои тринадцать лет к нему на колени.
Затаиваю дыхание, когда он заходит в гостиную. Не к себе в спальню, а именно сюда. Словно уловил, что я здесь. Хотя, наверное, так и есть — мы же во сне. А здесь возможно всё.
В том числе и то, что Матвей неожиданно садится ко мне на диван и окидывает мою фигуру таким взглядом, что жарко под одеялом становится, и я точно знаю, куда и как он смотрит…
— Мне надо было отобрать у тебя ключи, — недовольно шепчет Матвей, а у меня от его голоса сердце волнительно сжимается.
Давно не слышала его… Теперь он будто мужественнее стал, глубже, совсем взрослый. Хотя Матвей мне всегда казался взрослым, чем особенно манил.
Вот только то, что он говорит, мне не нравится. Получается, даже в моём сне этот мужчина мне не рад. В его словах чуть ли не враждебность, выдающая, что ему претит мысль о том, что я могу перебиваться в его квартире.
— Утром так и сделаю, — в подтверждение моему выводу выдаёт Матвей и неожиданно ложится рядом на диване, соприкасаясь со мной. Места тут, конечно, хватает на двоих, но не так, чтобы оставалось существенное расстояние. — И видеть тебя больше не хочу, — добавляет он сердито.
Но при этом вдруг кладёт руку мне на талию, ведёт по ней, очерчивая пальцами изгибы. У меня мурашки мгновенно активируются, а сердцу тесно в груди становится. Какие острые ощущения… Очень реалистичные. Чувствую вес его руки, её тепло, да само присутствие Матвея, и замираю. Ещё и слишком громко сглатываю. Наверное, если это сон, мне стоит быть посмелее, да и вообще не вникать в происходящее так старательно. Но у меня не получается. Этот человек дезориентирует меня даже во сне, причём ничего особенного для этого не делая. Прижимает меня к себе, зарывается носом в волосы, вдыхает их запах нагло, будто даже привычно. И ведь говорил, что не рад мне.
Не выдерживаю и развиваю тему хриплым шёпотом:
— Тогда почему лёг со мной?
Надо бы, конечно, не только об этом спросить. Но и о том, почему Матвей ведёт себя слишком вольно, будто думает, что раз я в детстве по нему с ума сходила, то меня и теперь трогать можно. Но об этом я спросить не решаюсь. Я вообще едва шевелюсь в его руках, не зная, что и делать. Это ведь самое тесное моё взаимодействие с мужчиной. Пусть и во сне, но таком ярком…
— Сегодня не хочу засыпать один, — заявляет он, и меня чуть опаляет алкогольным дыханием. Как ни странно, не противным, явно какой-то элитный напиток. И крепкий… — Но это последний раз. Спи давай. Завтра свалишь.
Я уже совсем мало что понимаю в этой ситуации, но почему-то и вправду засыпаю, проваливаясь в сон во сне. Как будто даже уютно делать это в мужских руках… И волнительно, и надёжно одновременно.
Вот только потом наступает утро. Быстро так, будто только закрыла глаза и вот уже открываю, просыпаясь после по-настоящему крепкого сна. Но привычно потянуться не получается.
Я не одна.
Чёрт возьми… Меня ведь и вправду обнимает Матвей. Повзрослевший совсем, с щетиной даже, по-мужски красивый и офигеть какой реальный.
Так… Надо собраться с мыслями и…
Нет, не получается ни разу. Что это за фигня вообще? Как это понять?
То есть весь тот полусонный бред реальностью был? И слова Матвея тоже?
Не шевелюсь, не решаясь даже выбраться из-под его рук, пока не разберусь в ситуации. Это получается, Лика ему всё-таки позвонила и рассказала обо мне сразу? А он настолько не хотел меня здесь терпеть, что прилетел обратно?