Страница 12 из 46
Они, грозные и внушающие в сердца людей страх, рядом с ним превращаются в игривых щенят, коль он того захочет. Барабанят хвостами, скулят и тявкают, выпрашивая ласки. И он треплет их по холке с тёплым смехом. И сам кажется в такие моменты ещё более притягательным и совсем не отталкивающим.
Вот и теперь он спешивается, заводит Аду свою в стойло, кормит, поит и оставляет там.
Нет, про псов люди погорячились так говорить. Лошадь свою Карсон любит куда сильнее.
Он расчёсывает ей гриву, проводит там какое-то время, убеждается, что всё в порядке и направляется к дому. У высокого крыльца которого сверкают оранжевые глаза и блестят чёрно-белые шкуры. Псы тянутся к нему, стараясь лизнуть его руки, но Карсон лишь рассеянно, мимоходом проводит ладонью по голове одного из них. И скрывается за тяжёлой дубовой дверью.
В прихожей он вещает светильник на крюк на стене, сбрасывает сапоги, зачерпывает кружкой из ведра прохладной, колодезной воды и шумно пьёт её, не обращая внимания на стекающие по подбородку и широкой шее прозрачные ручейки.
Рукавом небрежно вытирает рот и чёрную аккуратную бородку, отчего-то устало вздыхает и проходит к себе в комнату, где валится в постель прямо так, не снимая одежды.
День выдался без особых происшествий, но отчего-то Карсону неспокойно.
Или дело в той девчонке? Женя... Странное имя.
Странно и то, что не выходит она у него из мыслей. Такая необычная, будто чужая здесь, будто замёрзшая, растерянная, бедная... Голодная.
Ему не нравится то, что лезет в голову. Раз уж думать о ней, думать о том, как красив её голос, какая она нежная, как соблазнительно выглядит...
Но мысли вновь возвращаются к страшной корове, нелепой матери и полуразрушенному дому. А ещё к лисьей шкуре и лесорубу.
Что там у них вообще происходит?
Карсон словно в другом мире побывал. Он осматривал территорию, пытался найти хоть что-то, за что мог бы зацепиться его ищейкин взгляд, на что могло бы указать чутьё. А в итоге стал свидетелем глупой, жаркой ревности, убийства лисы, падающих без чувств девиц и мелких да крупных бытовых проблем...
Будто не знают люди эти, что вокруг пропадают девушки и юноши. Почти дети. Что Карсон, в недалёком прошлом известный охотник за головами, пытается выяснить, кто виновник. А ему ни слово почти об этом, ему чарку наливают да одаривают! И зачем, почему?
Он горько усмехается, во взгляде начинают плясать черти.
Потому что наверняка хотят, чтобы вернулся. На девчонку ещё раз посмотреть вернулся!
Только это заботит их. Что ж...
Он поворачивается на бок и закрывает глаза, ухмыляясь своим мыслям.
Что ж, понять можно. С одной стороны, может и лучше, что паники нет. Проще будет заметить что-то или кого-то, кто выбивается из привычного уклада вещей. Проще в порядке обнаружить нужную тебе деталь, чем в хаосе пытаться углядеть её да схватить.
Только вот завтра праздник в честь первого дня лета.
Местные наверняка, как и каждый год, устроят гулянья. Глупые...
Карсон всем естеством своим чувствует, что добром это может не кончиться.
Глава 14. Спасение коров — дело рук попаданок!
Взвинченное состояние не даёт Жене долго спать. Ей снится дом, одногруппник, сестра, театр, снег... Снится список с бобами, рогатым скотом, дровосеком, великаном и кем-то там ещё. В мыслях то и дело мелькает: «как бы не испортить сказку, как бы не опоздать...».
Так что нет ничего удивительного в том, что она встаёт раньше матери и сестры Джилл и выбирается на улицу, чтобы найти Джека.
Пока солнце не стало палить, стоит вновь попытать счастье с Мурёнкой. Или как там её?
Джек выбирается из-под крыльца сразу же, как слышит её шаги. Навостряет уши и смотрит вопросительно, отчего-то то и дело вглядываясь в её руки и заглядывая ей за спину, словно Женя могла там что-то прятать.
— Ну?
— Что? Пойдём? — она зевает и передёргивает плечами. Пока не сошла прохлада, но прогулка должна согреть.
— Какое ещё пойдём? Куда? Ты... понимаешь, — понижает он тон, теперь уже с опаской косясь на дверь дома, — что я дико голоден?
В ответ в животе бурчит и у неё.
Так называемая мать вчера ведь кучу всего надавала Карсону, а остатки спрятала (хоть тут ума хватило!). Впрочем, даже если бы еда была на виду, дикая антисанитария и её воплощение — мухи, отбивали любой аппетит.
— И что? — хмурится она. — Ты ведь животное, сам сказал. Поймай себе кого-нибудь.
— Так я животное по твоей вине, — тявкает он, — так что не надо тут слова мои выворачивать! Я не собираюсь сырых белок есть! А даже если поймаю, приготовить не смогу, у меня... лапки! — выпаливает он и поднимается на задние лапы, чтобы показать ей передние в качестве наглядности. — Не видишь?!
— Ладно, перехватим что-нибудь на рынке, — присаживается она, чтобы погладить лиса между ушей. — Я воровать особо не умею, но надо же входить в роль... Потерпишь?
— В какую роль? — не понимает он. — И какой рынок? Сегодня рынок закрыт. В смысле, будет праздник, конечно, там много кто продаёт всякое, но не потянешь же ты туда корову свою! Тебя прогонят просто, помяни моё слово.
— Как закрыт? Опять? И какой ещё праздник? Слушай, я не могу тут так долго торчать...
— Ты, — вздыхает он, — как с луны свалилась. Первый день лета празднуем! Хотя, — тянет с сомнением и оборачивается, будто отсюда надеясь разглядеть приготовление к торжеству, — не уверен, будет ли народ на площади собираться... Время неспокойное. Но всё-таки, чует моё сердце, никого это не остановит.
— Да, Сон говорил про девушек, которые пропадают. Жуть какая. А кто он такой, кстати? Такой, ну, красивый, с чёрной лошадью. Из Ада.
Она выпрямляется и начинает нарезать вокруг Джека круги, заламывая руки.
Он поначалу следит за ней взглядом, но затем, видимо, его начинает мутить и Джеку приходится опустить голову.
— Бывший охотник за головами. Очень грозный тип, опасный. Несколько лет уже как встал на сторону закона и следит теперь за порядком. Все эти земли, можно сказать — его ответственность. Люди его обожают настолько же, насколько опасаются. Ты бы близко к нему не подходила от греха подальше.
— Раз он такой крутой, почему до сих пор не поймал маньяка?
— В том-то и дело, сложно всё и загадочно! Зацепок почти нет, говорят, — таинственным тоном отвечает ей Джек. — Да и времени прошло ни так много... Не вовремя ты здесь оказалась, вот, что я скажу! Так что... Давай-ка решай, что делать будем. Я ещё свой облик вернуть хочу! — торопит он, а сам сглатывает голодную слюну и косится на дверь дома уже иным взглядом, раздумывая, не разорить ли его, как лисы разоряют курятники.
— Да принесу я тебе, принесу! — всплёскивает Женя руками. — Только это... может потом всё же в город? Там просто встретить кое-кого надо.
— Да ладно, пойдём. Мне уже всё равно. Я очень хочу есть, Жела, — пытается он задобрить её, вспомнив то странное имя, и морщится, надеясь, что произнёс правильно.
Она кивает, улыбается скомкано и тихо заходит в дом. В закромах находит копчёный окорок и кусок чёрного хлеба. Сглатывает слюну и собирается выйти, но дорогу преграждает пошатывающаяся мать.
— Куда это ты, а? Воровать у родной семьи вздумала? — упирает она руки в бока.
— Чего? — Женя хлопает ресницами. — Поесть нельзя?
— Это ты одна слопать столько собралась? А о сестре подумала?! А обо мне? А ну, положи, откуда взяла! Это я на случай гостей припрятала. Вдруг, — срывается с её губ мечтательный вздох, — вернётся ещё? Праздник же.
— Значит, кого попало мы кормить будем, а себя — нет? Там ещё есть. Для сестры. Ты... что с тобой не так вообще? Живёшь в хлеву, последнее раздариваешь, корову до полусмерти довела!
— Поговори мне тут! — наступает она угрожающе. — Пигалица, это ж надо, упрекать меня вздумала! И человек тот, не абы кто! Я ж для тебя, дурёха, стараюсь.
— Мамочка, — раздаётся слабый голосок Анны, — Джилл, вы опять ругаетесь?