Страница 15 из 19
– Лев Парацельса вступит в союз с турками, если это понадобится, чтобы разрушить Romisches Reich, империю Рима.
Под львом он имел в виду пфальцграфа Фридриха и его глашатая Кристиана фон Ангальта, политического инициатора всего этого предприятия. Тогда я еще не знал, что начиная с этой фразы, моя жизнь сделает очередной крутой поворот.
Дело в том, что один из тех двоих, которых принимал в тот вечер Газельмайер, был не кто иной, как этот князь Кристиан фон Ангальт, непримиримый враг Габсбургов. Высокий, коренастый, слегка сутулый, с бородой, закрывавшей почти все его лицо, кроме глаз, метавших искры сдержанного гнева, он прибыл сюда в сопровождении своего лекаря, малорослого и хилого Освальда Кролля, который, как я узнал впоследствии, написал трактат «De Signatura rerum» [16], где он проявил свои мистические и алхимические способности, посвятив их благородному жителю Богемии Петеру Боку фон Розенбергу, чей брат покровительствовал англичанину Джону Ди во время пребывания последнего в Праге. Вот в какую среду я тогда случайно попал, оказавшись в самом сердце гигантского заговора, направленного против сил Контрреформации, которые в то время были воплощены в личности императора Матьяша.
В тот вечер князь фон Ангальт очень долго меня расспрашивал. Я ничего не скрыл от него ни из своей жизни, ни из своих взглядов. Однако более всего он интересовался моей жизнью в Стамбуле и вовсе не потому, что ему показались увлекательными мои амурные похождения с султаншей, а потому, что он уже видел меня в роли посланника, отправленного к туркам, союз с которыми представлялся ему необходимым и неизбежным в борьбе против Антихриста – папы, против развращенного Вавилона – Рима и против поклонников Зверя – Габсбургов. Послушать этого человека, так я воистину был посланцем Божиим. Мне предстояло как можно скорее отправиться в Англию, где уже в течение двух месяцев находился пфальцграф Фридрих, получить из рук этого князя верительные грамоты, которые официально представят меня султану, чтобы я провел с ним переговоры о дальнейшем прибытии самого Ангальта в роли чрезвычайного представителя протестантских князей.
Голова у меня закружилась. Все эти политические хитросплетения казались мне непроходимыми дебрями. Конечно я готов был стать на защиту духовной свободы, но как художник, а не стратег. Я плохо представлял себя в шкуре посланника. И к тому же планы этого Ангальта казались мне чрезмерными. Однако я ничем не выдал своих колебаний. Идея отправиться в Лондон пришлась мне по душе, и поэтому я принял предложение встретиться с пфальцграфом Фридрихом, будущим зятем короля. Таким образом, через несколько дней моя небольшая семья и я снова отправились в дорогу, на этот раз в Амстердам, откуда корабль должен был доставить нас в Англию.
Поскольку все мои дорожные издержки уже были оплачены, у нас не возникло никаких трудностей во время этого путешествия, если не считать усталость детей. Теодора любила созерцать красоту природы, восторгаясь цветами или животными, встречавшимися на нашем пути. Из этой идиллической любви рождались чудесные сказки, которые Гаспар и Эльзбета всегда слушали с восторгом. В своей молодости моя жена играла на сцене одного из пражских театров, и ей очень нравилось изображать различные голоса персонажей той или иной истории, чему безумно радовались дети.
Во время морского переезда на задней палубе корабля я рисовал свою жену, рассказывавшую одну из этих сказок детям, когда возле нас остановился какой-то английский джентльмен – послушать и посмотреть на мою работу. Мне показалось, что он высоко оценил наши таланты в обеих сферах. Между нами завязалась непринужденная беседа, как это всегда бывает во время путешествий – сначала мы болтали обо всем и ни о чем, потом стали пытаться обнаружить общих знакомых. После нескольких бесплодных попыток нам это удалось. Ему приходилось встречаться с моим старым наставником герром Фушем в Ганновере, куда тот переехал жить. Мой дорогой учитель, кажется, еще был жив, волоча ногу, которую он повредил упав с лошади. Мы выпили за его здоровье. Я узнал, что этот любитель живописи – актер и играет в театре «Глобус» в Лондоне. Звали его Чемберс, и он возвращался из Утрехта, куда ездил на похороны матери. Как для островитянина этот человек был удивительно разговорчив. Он позабавил Теодору, мимику которой оценил очень высоко. Когда мы распрощались вечером в этот день, мы уже стали неразлучными друзьями.
Не удивительно, что когда мы прибыли в Лондон, Чемберс пригласил нас к себе. Он обладал значительным состоянием, которое получил в наследство, это позволяло ему отдаваться своей страсти к театру, не ожидая другого вознаграждения, кроме славы. Он вступил в труппу Шекспира, как вступают в монастырь, но, прибавил он тотчас же, «этот монастырь очень напоминает удивительно замысловатый непотребный дом». Каждый приходил туда со своими идеями и своим вдохновением, и репетиции представляли собой какую-то невообразимую путаницу вплоть до того момента, когда руководитель труппы собирал все обломки этого кораблекрушения и заполнял ими страницы рукописи, создавая высокохудожественную вещь в стиле барокко, которую после этого они ставили на сцене в наилучшем возможном виде.
Теодора как будто очнулась от длительного сна, когда познакомилась с Чемберсом. Ее театральные амбиции вмиг возродилились. А следует признать, что наш гостеприимный хозяин имел что рассказать, дабы до крайности возбудить наше воображение. То, что он поведал нам о театре «Глобус», производило впечатление чего-то грандиозного и в то же время чрезвычайно смешного. Уже на следующий день мы присутствовали на представлении «Бури» и были глубоко потрясены. Именно тогда Чемберс познакомил нас с архитектором Айниго Джонсом, создавшим декорации к пьесе «Олимпия», которая произвела настоящий фурор в Уайтхолле. Так вот этот Джонс, узнав, что я работал с Арчимбольдо, преисполнился большого энтузиазма. Не соглашусь ли я сотрудничать с ним? Я не посмел признаться ему, что меня направили в Англию для исполнения совсем другой миссии и пообещал обдумать его предложение, такое для меня лестное, справедливо напомнив ему, что мы только что прибыли.
А случилось так, что пока мы пересекали Ла-Манш, чтобы встретиться с пфальцграфом Фридрихом, этот последний отправился в противоположном направлении – в Германию. Я узнал об этом только тогда, когда был представлен некоему Путнею, с которым Газельмайер мне посоветовал встретиться в первую очередь. Словом, мой приезд в Лондон не имел больше цели, и это дало мне повод поразмыслить о том, как легко судьба иногда путает наши карты. Меня послали сюда, чтобы я встретился с князем с целью склонить оттоманских турок к союзу с протестантами, а я оказался среди людей театра и твердо решил с ними остаться. Я уже вспоминал о том, что политические происки, откуда бы они ни исходили, всегда, как мне казалось, приводили к противоположному результату. И в конце концов, что мне больше всего нравилось в Рудольфе, так это те черты его характера, которые делали его похожим на сумасшедшего. Разве выдумка не казалась ему гораздо важнее реальности? И, конечно же, он прекрасно осознавал, что реальность никогда не может быть достигнута.
Итак, я стал сотрудничать с Джонсом, разделив с ним его мастерскую, показав ему, как мы работали в Праге, что привело его в настоящий восторг. Этот выдающийся мастер, ученик Альберти, высоко ценил флорентийцев Вазари, Буонталенди и Париджи, повлиявших на его манеру оформлять спектакли. Имея большое пристрастие к маске, он с возбуждением слушал мои рассказы о том, как Арчимбольдо создавал вращающиеся декорации, которые по ходу действия пьесы открывали закулисное пространство, о существовании которого публика сначала даже не догадывалась. Но больше всего объединила нас наша общая увлеченность линией штриха. В Италии, где он трижды подолгу жил, он изучил творчество Палладио и приобрел в Венеции его «Quatro Libri dell'Architettura» [17], к которым написал примечания, сравнивая его стиль со стилем Витрувия. Некоторое время он работал в Дании, а потом королева Анна пригласила его в Англию, где он поставил «Маску черноты» вместе с Беном Джонсоном. Здесь он и остался.
16
«Об обозначении вещей» (лат.).
17
«Четыре книги об архитектуре» (ит.).