Клеймо сводного брата

Внезапно тишину комнаты сотрясает резкий стук в дверь. А внизу воют сирены. Суки. Нашли значит. Неужели Гром сдал все явки и пароли?

Этот самый Гром вдруг вваливается в комнату в коммунальной квартире, где я прятался. Не мог заставить себя свалить из города.

Отец. здесь. Бля, как я его ненавижу. Я так на него похож. До тошноты, а если еще и стану таким же вышколенным, то проще убить себя.

— Что приперся?! Гром, что они сделали… — наблюдаю, как лучший друг в крови захлебывается. А Отец над ним стоит. А за ним Петечка живой, здоровый. Одетый с иголочки. Ну, конечно. Только рожу свою морщит. Не нравится ему, видите ли, место моего обитания. А мне срать. Я бы прямо на него нассал, как однажды в тачку отца. Долго они потом разбирались, почему новое феррари не заводится.

На всех них срать.

Только одна мысль не дает покоя. Если муж Сони здесь, то где она?

— Прости, брат, они меня вынудили, — проныл Гром, и я зло посмотрел прямо.

— Эти могут… Чего надо, я спрашиваю. Если в тюрьму, то где наряд?

— Где София?

— Что? – вот тут я и сам реально опешил. Я был уверен, что она останется в богатом доме. Станет женой этого лощенного придурка, а потом будет таскаться по любовникам, как мать. До сих пор не по себе от ее приставаний.

Такой и должна была стать жизнь Сони в этом мире лицемерия, лжи и грязи.

— Где София, я тебя спрашиваю? Она точно к тебе сбежала, дрянь мелкая.

— Потерял дочку, а плакаться пришел в эту дыру?

Он сокращает расстояние и дает мне в челюсть. С размаху, так, что в глазах плывут круги, а кровь шумит в ушах. Отличный удар. Чего бы не ударить алкаша.

— Последний раз я видел ее две недели назад, — сплевываю кровь на свой лежак и вдруг втыкаю.

Она сбежала. Она сбежала от этих уродов. И меня пробивает на ржач. Такой дикий и бешенный, с болезненным кашлем, что все пятятся к двери.

Моя девочка сбежала от этих богатеев. Смогла вырваться. И теперь свободна. Она ведь мечтала летать. Часто говорила о крыльях. Рисовала удивительные картины о полетах.

— Эй, эй, а как же тюрьма? — все еще отсмеиваясь и откашливаясь, кричу им вслед. А отец на меня как на червяка смотрит.

— Она заявление забрала. Так что ты свободен. На наследство можешь даже не рассчитывать. У меня больше нет сына.

Судя по всему, и дочери.

Пока осознаю сказанное, дверь хлопает и почти валится с прогнившей петли. Медленно поднимаюсь, разминаю челюсть и помогаю Грому сесть.

Он нормальный чел, кстати. Задрот правда, зато в компах шарит как бог. Чем я периодически и пользуюсь. Тачки угонял благодаря ему. Телок на раз разводил. Ну а что, хочешь жить – умей вертеться.

Тем более отец достаточно часто лишал доступа к деньгам. Пришлось стараться самому. Но ладно я. Но, чтобы Соня. Без денег. Без возможностей. Да еще и совершила побег. Это надо было постараться. Это надо было решиться.

— Ты как, брат?

— Живой. Только срать хочется.

— Толчок знаешь, где. Кстати, — останавливаю его. – Поможешь мне Соньку мою найти?

— Не вопрос, только тебе бы помыться, — морщится он. – От тебя разит на пару метров.

Глава 10.

Я был уверен, что она поехала в Питер. Затерялась именно там. Ей всегда почему-то казалось, что именно в этом городе каналов и музеев люди обретают счастье. Глупая.

Счастье оно в нас, в той жизни, что мы сами для себя выбираем. Я избрал однажды путь зла. Делал все, чтобы отец отправил меня обратно. В грязь. В табор. Дрался в кровь, зажимал по углам девок, материл учителей. Получал пизды от отца, но продолжал упорно делать все, чтобы меня вернули в ту свалку, с которой он меня забрал.

Пришел значит тогда, осмотрелся и просто сказал: «пойдем, ты мой сын».

И я бы уже сбежал, я почти довел отца до белого каления, до той точки невозврата, когда даже собственные дети становятся в тягость, как вдруг из отпуска с мачехой возвращается ОНА.

Рядом с тобой хайп,

Твоя любовь – мой кайф,

И взорвется квартира,

Когда держу твое тело.

В пышном платье лимонного цвета, как воздушное пирожное безе, которое тут же захотелось надкусить и обязательно облизать пальцы.

Я хотел вести себя как подонок, очень хотел, но одна ее улыбка, взгляд голубых глаз из-под чисто черных ресниц напрочь сбивали желание быть плохим. Рядом с ней хотелось быть только идеальным.

И пока она росла, я был таким рядом с ней. Только с ней. Хорошим с ней, отвратительным снаружи. Брал девок, трахал, а на их месте снова и снова представлял ее. Фантазировал, что еще немного и я решусь сделать то же самое со своим ангелом.

Но кроме духовной любви во мне жила низменная. Материальная. Я полюбил деньги. Ту власть и возможности, что они давали. Отец знал это и заражал меня этой любовью все больше, как ядовитой заразой. В какой-то момент она даже перевесила одержимость к Соне.

Страх остаться без бабла сделал свое дело. По итогу я остался без денег и без Сони.

И сейчас мечусь не только ради того, чтобы выжить, но и чтобы ее найти. А судя по словам Грома, она этого не хочет. Провалилась сквозь землю.

Но как бы у нее вышло? Ведь нужно сменить документы, внешность, нигде не появляться.

Иногда, лежа в своей комнатушке, меня до костей пробирает страх, что она уже мертва. Что ее тело доедают червяки и что я больше ее никогда не увижу.

Приходится курить и прокручивать в голове снова и снова ее улыбку, ее смех, ее картины и фантазии о ней, которые всегда делали мой член твердым. Он и сейчас такой.

Быстро вскакиваю с кровати, одеваюсь, надо сказать, уже в чистое, потому что пришлось стать почти человеком, чтобы взяли на работу.

Выскакиваю в дверь и сбегаю по лестнице на самый первый этаж. Страх узлом тошноты сдавливает внутренности, и мне реально становится нечем дышать.

Даже воздух, уже сбрызнутый дождем, не помогает. И я бегу, бегу, задыхаюсь, до адской боли хочу ее увидеть.

Господи, просто дай мне увидеть Софию. Полгода поисков впустую. Я должен знать, что все не зря. Что она здорова, жива, счастлива.

Я не буду, не буду к ней приближаться. Ведь я обещал. Я поклялся, что не трону ее, пока она сама не придет ко мне.

Пока не решит, что простила мой проступок.

Простила, конечно, иначе почему бы забрала заявление? Почему дала мне свободу, вместо положенных нескольких лет в тюрьме.

Останавливаюсь на мостовой. Наклоняюсь через парапет и смотрю в темную, колышущуюся гладь воды.

Она бы могла поглотить меня. Раз и нет человека.

Но я еще не загладил свою вину перед крошкой, я должен ее найти и помочь стать счастливой. Не со мной, так с кем-то другим.

Отклоняюсь от парапета резко и вдруг ударяюсь плечом о что-то твердое.

Передо мной извиняются, и не дают мне возможности сматериться. Приходится только смотреть вслед парочке влюбленных, у которых, судя по всему, первое свидание.

И я бы пошел так и дальше, мимо людей, мимо домов досыпать, чтобы с утра отправляться на дежурство. Меня взяли штатным хирургом в областную клинику. И я бы пошел так и дальше, если бы не смех.

Тихий. Почти неслышный. Такой, как будто перезвон колокольчиков.

Но дал он мне по мозгам, как будто звон колокола в церкви.

И все воспоминания, все картинки из прошлого хлынули сплошным потоком в сознание, вызывая жуткую головную боль. Адскую смесь желания и чувства вины.

И я развернулся, посмотрел на девушку. Она была ниже парня, хрупкая, с короткой стрижкой, легкая походка, неуверенные движения рук.

Она всегда не знала, куда их деть, а засовывать в карман мама запрещала.

Нашел.

Жива.

Здорова.

Ты засыпай, у меня на руках,

Ты засыпай у меня на плече,

Ты засыпай, я ловлю кайф,

Я даже счастливей чем…

И судя по тому, что на свидании – счастлива. Я стряхнул с себя адскую пелену ревности, которая мигом застлала мне глаза красным цветом, и выдохнул. Это просто свидание. Она просто решила прогуляться со знакомым парнем. Ночью.