Клеймо сводного брата

Быстро стираю слезы, тут же набежавшие, и спрашиваю:

— А вы… Не общались? Он говорил обо мне?

— Он говорит о сыне. Ты тема закрытая.

Закрытая. Да. Но я ведь сама толкнула его. Сама. Сама. Сев на диван, я вся сжалась, понимая, что могу окончательно потерять Германа. А я ведь только хотела, чтобы он вырос. Стал мужчиной. Совершенно не заметила, как сама превратилась в капризную девушку, перебирающую варианты. Хотя, какие там варианты. Один. И тот потерян.

Но отступать нельзя. Я должна показать, что он может ко мне еще вернуться. Что…

Именно поэтому я решила его встретить во всеоружии. Дать понять, что я не только мать его ребенка, но и женщина, которую он хочет. Ну или хотел. Мне нужно подтолкнуть его к тому, что я не прочь видеть его чаще. Возможно даже каждую ночь. Должна дать понять, что ему не нужно искать секс на стороне. Я здесь, и я готова быть с ним. Теперь слова о том, что я не знаю, кажутся мне глупыми. Бессмысленными. Ведь расти он мог и в семье. Мы вместе можем развиваться и перестать быть детьми. Ради Славки.

Надеваю новое, заказанное белье из шелка с кружевами. Подкрашиваю лицо, чтобы оно было не таким бледным. И, конечно, не убираю волосы как обычно в хвост, распуская их по плечам. Мне нравится, как я выгляжу. Особенно в этом новом халате, что красиво облегает тело.

Звонок в дверь заставляет меня вздрогнуть, и я улыбаюсь Славке, что тоже одет к приезду папы.

— Ждешь папу? Я тоже. Надеюсь, он не сможет устоять, и ты сможешь видеть его постоянно.

Бегу открывать двери и улыбаюсь, когда Герман вносит корзину с фруктами и новую игрушку для Славки. Он не смотрит на меня ровно до того момента, как ставит это все на пол, а я закрываю двери. Замечаю, что он замер на моих ступнях. Сегодня я намазала ногти на пальчиках лаком и даже убрала лишнее между ног. Просто на всякий случай.

Герман сжал челюсти, и раздул ноздри как бык перед нападением, и озноб прошелся по позвоночнику. Не помню, чтобы он хоть раз так смотрел. Его взгляд скользил все выше и выше, пока не уперся в мой. И я даже отступила, каким пламенем он в меня полыхнул.

— Как дела? – спрашиваю осторожно. Но он, кажется, не в духе. Потому что отворачивается и бурчит:

— Заебись.

Он прямиком идет в комнату сына, а мое настроение падает так стремительно, как валуны валятся с горы. Что же не так? Ему не понравилось? Я для него стала недостаточно хороша? Или в нем еще свежа обида от моих слов.

Нужно спросить, но он уже занят. Играет со Славой, что заливисто смеется. Я поджимаю губы, потому что Герман даже не обратил внимание, что я в комнате.

— Его нужно покормить, — говорю я тихо. – Хочешь сам?

— Хочу, — подбрасывает он его и идет на кухню, где берет с плиты овощное пюре и принимается подносить ложку к маленькому рту. Но так и не смотрит на меня.

Начинаю злиться. Неужели все зря. Неужели я недостойна даже комплимента. Разговора? Неужели он больше меня не хочет.

— Сделать тебе чаю? – делаю я попытку, пройдя мимо него и намеренно коснувшись мускул, обтянутых кожей. Только вот его реакция стала последней каплей.

Он дернулся и буркнул

— Обойдусь.

— Уложи его, пожалуйста, спать, — прошу я сиплым голосом и быстро сбегаю с кухни в ванную. Там задыхаюсь, словно мне не хватает воздуха.

Все закончилось. Я ему больше не нужна. И никакие уловки не помогут его вернуть. Никакие уговоры. Я сама оттолкнула его. Потеряла то, что было между нами. Потеряла нас из-за своего поведения.

Включаю воду, брызгая на разгоряченную кожу. Теперь можно не беспокоиться о макияже. Можно переодеться и забыться сном, чтобы не ощущать боль в душе от собственной глупости.

Сглатываю комок в горле, тяжко вздыхая, и берусь за ручку двери ванной.

Хочу толкнуть, но она сама рывком открывается.

А на пороге Герман. И на лице маска злобы и жестокости. Мне не по себе. Мне кажется, что именно с таким лицом убивают.

— Сука…

Что?

Он толкает меня внутрь и пятерней хватает за волосы, шипит в лицо…

— Для кого ты так оделась. Ищешь новый член? Может быть побогаче? Или папу для Славы.

— Герман, нет!

— Заткнись и слушай. Я его отец! И только мой член ты будешь держать во рту. Я скорее сдохну, чем отпущу тебя на свидание.

— Герман, — пытаюсь я вставить слово, но он разворачивает меня к зеркалу и хватает за шею одной рукой, перекрывая дыхание, а другой забирается под халат и тянет резинку кружевных трусиков.

— Трахать тебя могу только я. Запомни это…

— Герман…

Ничего и сказать не могу, как ткань впивается в кожу и с треском рвется. Господи, ну как можно быть таким ревнивым дураком! – говорю ему взглядом в зеркало. Но сейчас он не в себе и просто не прошибаем. Возмущенно мычу, когда он в рот пихает мои же трусы, а халат просто разрывает на плечах, спустив остатки ткани к ногам.

— И слушать ничего не хочу, — рычит он мне в скулу и прикусывает, а я прогибаюсь и закрываю глаза от боли. Животное! — Хрена с два я тебя кому-нибудь отдам.

Его член уже упирается мне между ног, которые он пинком раздвигает шире и рывком прогибает мне поясницу, заполняя меня одним четким, ювелирным толчком.

Глава 45.

Внутри пульсирует. На стенки влагалища давит. Огромный. Твердый. Раскаленный. И я дышу, ощущая себя в огне.

На костре, где жгут все нервные окончания. Ведь совсем недавно было. Совсем недавно он трахал меня. Три недели всего, но сейчас как впервые.

Как будто чувство, что насквозь его плотью проткнута. И эмоциями захлебнуться можно.

Закрываю глаза, больше не в силах долго выносить его гневный бархатный взгляд. Наказывает.

На самом деле дарит себя. Мне. Без остатка.

Сработало? За что настойчиво боролась, на то и напоролась. На член, который как на кол меня насадил, а теперь только разбухает.

Эмоции срывает, и я закидываю голову на плечо Германа и униженно прошу, чтобы он продолжил.

Мысленно. Чтобы двигаться начал. Потому что невыносимо. Потому что внутри все жжет, потому что еще мгновение и умру.

Его бедра спешно двинулись назад, а рука сжала шею.

— Члена хотела, тварь. Сейчас получишь. Месяц думать про секс не сможешь. А потом снова приду я, — шепот. И он только сильнее голову кружит, пока член как наждачкой мягкие стенки трет.

Выходит, почти до конца, и обратно с размаху, головкой в матку бьет. Я в крике беззвучном захлебываюсь. Теряюсь в бесконечном пространстве. Земля под ногами кружится. Мир на осколки рассыпается. Хватит. Хватит. Неужели ты не понимаешь, что я твоя. Твоя без остатка.

Но Герман не слышит. Как рубанком по чувствительной коже член вытаскивает и снова гвоздем загоняет.

Раз. Другой. Третий. Пока я не взрываюсь красочным фейерверком, пока не сотрясаюсь от неожиданного вагинального оргазма, как будто в воду погружаюсь. Глубже и глубже.

А Герман смотрит, смотрит и внутри меня легонько двигается. Но стоит мне чуть приоткрыть глаза, как он резко наклоняет меня над раковиной и рычит в спину.

— Надеюсь, понравилось кончать? Потому что теперь кончать буду я. За все три недели, что ты меня от себя отлучила. За все то время, что жил без тебя. За каждую пролитую не в твой рот каплю спермы.

Его движения из мерных, грубых превращаются в звериные рывки. Он придушивает шею. Он давит на поясницу и врезается. Врезается. Вколачивает меня в раковину, кусает шею.

И я схожу с ума. Меня уносит. И я мычу. От удовольствия. От боли. Жду, когда он кончит, но он словно робот, которому дали установку затрахать меня до смерти.

Дали установку убить от очередного оргазма.

Его движения сильные, грубые, его руки держат меня как куклу в тисках. И я не могу дышать. Перед глазами круги и я почти…

— Ну уж нет… Теперь кончаю только я, — рычит он, вытаскивая член с пошлым звуком, и меня трясет от нехватки воздуха.

А он елозит членом по мокрым, распухшим, необычайно чувствительным губам. Вверх-низ. Все чаще. Пока головка нее упирается в кнопочку попки.