Страница 70 из 91
— Спасибо, старик, да я повидал нынче такое, что ничего в горло не лезет.
— А я говорю — ешь. Силы тебе еще пригодятся!
— Скажи, варяг! Не встречался ли тебе некто Ругивлад? Такой высокий, худой, бородатый? Весь в черном… Его сцапали пару дней назад, — бросилась Ольга к раненному.
Тот удивленно глянул на девушку и промолвил:
— Знал я одного Рогволда. Росли вместе. И встретились давеча на беду. Жаль! Принял он лютую смерть! Но звали его всегда Ольгом, а второе имя получил он за тридевять земель — в самой Артании. Мы столкнулись неожиданно, — продолжал Фредлав недавно прерванную историю, — Спутников моих, забыл сказать, убили там же, на берегу. Но я — счастливчик. Когда толстый смуглый степняк уж наклонился ко мне перерезать горло — его окликнул предводитель: «Постой, то видать сам купец будет! За него мы получим неплохой выкуп!». А затем он спросил, путая печенежские и наши слова, могут ли мои родичи отсыпать им за жизнь и свободу один-другой мешок золота. Я ответил, что они не столь богаты, но серебра не пожалеют. Наверное, этот ответ был так похож на правду, что они решили оставить меня до поры до времени. «Везите этого к Горе, в Ильдеев шатер! Да передайте на словах, что торговля пленными все-таки выгоднее, чем закапывать их заживо в песок!» — велел предводитель степняков. Меня хорошенько связали да бросили поперек какой-то норовистой кобылы. Сколько ехали — не ведаю, я часто терял сознание. Видать, мы не сразу двинулись в обратный путь, а еще долго кружили в ожидании новой поживы. Помню, что ночевали раза два, а то и три. Словом на третьи или четвертые сутки, когда я совершенно обессилел, мы очутились близ громадного вала. Песок высился на сотни саженей. Наверное, то и была знаменитая гора Куря, которую в Киеве зовут стеной отчаявшихся.
Ильдей пировал, потому меня швырнули к иным пленникам, что валялись напротив ханского шатра. Предводитель отряда приказал напоить нас. Наверное, не хотел, чтобы загнулись на глазах владыки. Подбежала чернобровая печенежинка … Тут я и углядел своего дружка. Он гордо шествовал по Стану, а за ним два степняка волочили здоровый мешок. Вот уж не знал, не гадал, что Ольг тоже в варяги подался!? Впрочем, он был не похож на себя, и я сдуру окликнул человека. Но тот и не вздрогнул. Ну, думаю, почудилось!
— Можно и выпить, — ответил хану Ругивлад, чуя, как подкравшийся полозом холодный, словно лед, дар Седовласа, едва касаясь кожи, режет толстые веревки.
— Изволь, последнее желание обреченного — для меня закон! — сказал печенег и подозвал слугу, чтобы тот наполнил зловещую чашу.
В тот же миг волхв резко выпрямился за его спиной, сжимая в руке колдовской меч. Слуга от неожиданности аж выронил кувшин и попятился, ахнули гости. Невозмутимые доселе телохранители бросились к возвышению, но словен предупредил их. Он схватил низкорослого хана за волосы. Клинок оказался у горла Кури, там, где ходил кадык.
— Скажи своим жлобам, пусть убираются вон.
— Убейте его! — прохрипел Куря.
— Смелым у нас почет, — похвалил волхв печенега, — Ты сам этого хотел.
Сталь взвизгнула, предвкушая богатую жатву. Клинок вскрыл ханское горло от уха до уха. Все произошло очень быстро, мгновенно! Вряд ли кто ожидал от пленного, еще миг назад связанного по рукам и ногам, такой прыти.
Пихнув еще трепещущее тело в одну сторону, словен бросился в другую, швыряя в воздух яростные слова заклятья Ругевита, безжалостного семиглавого бога ругов. Он ощутил на губах солоноватый привкус. Он всегда жалел, что не научился хранить одежды в чистоте. Вся грудь, весь его доспех, все лицо было в крови врага. Но сейчас это казалось даже приятным.
Очутившись в самой гуще печенегов, из которых во всеоружии были разве стражи, черный витязь Арконы не испытывал стеснений. Пред глазами так и стояла нищенка с мертвым младенцем на руках и ее муж со стрелами под сердцем. Со сверхестественной быстротой клинок рванулся к долговязому степняку, распарывая грудину и живот. Наскочивший второй получил рукоятью по зубам. Хрустнуло. Степняк рухнул с переломанной челюстью. Третьего достал в пах. Прыгнул, опрокидывая светильни.
Он давно заметил, злодейский меч живет особой жизнью! Казалось, ничто не способно устоять пред мощью Седовласовой стали. Когда воин колол, меч был длинным, когда обнажал — он становился короток, когда поднимал — легок, и уж если рубил — клинок казался тяжел, словно датская секира.
Вкруг волхва завертелась кровавая бойня. Еще один враг поскользнулся в луже крови. Удар меча пришелся на затылок. Обезглавленный труп покатился вниз. Кто-то схватил словена за ногу, и он едва не прозевал яростное движение сулейманового меча сзади. Присел — выдох, задержка, вдох! И с разворота всадил клинок в живот бойкого противника. Тут же искоса повел железо — его окатило кровью, отпихнул мертвеца ногой.
Падали раненные да изувеченные, громоздились трепещущие тела. Ругивлад исступленно валил печенега за печенегом. Степнякам чудилось, неуловимый чужак танцует, выбирая себе пару, каждый раз, когда пляска смерти того требовала. Да он уж был не один, этот дикий свирепый воин с искаженным лицом. Семь проклятых чернецов! Похожие один на другого, словно вороны на поле брани, семь смертей в едином клинке! В роковые минуты сечи руг был сильнее, быстрее, искуснее, изощреннее. Сам Перун не справился бы с ним!
— Арррха! — издал он леденящий кровь боевой крик ругов, и зловещий меч Седовласа раскроил еще одну неразумную голову от макушки до губ.
Отталкивая друг друга, басурманы повалили к выходу. Навстречу им продиралась внешняя стража, заслышав шум сквозь толстые войлоки. Снаружи могло показаться, что в шатре печенежского вождя идет веселый пир. Гости вынесли воинов назад…
Но один степняк все-таки остался. Он прикрывал резвое отступление сородичей, направив в сторону чужеземца плоский изогнутый сулейманов меч. Ругивлад поспешил покончить с печенегом, но опытный воин неожиданным, поистине звериным движением, избежал удара и сам перешел в наступление. Обманным секущим ударом словен заставил противника податься влево, а затем один за другим сделал два страшных выпада. И все же клинок степняка отразил и эти колющие движения с не меньшим изяществом. В следующий же момент разве Удача спасла Ругивлада от стремительной стали. Кончик вражеского меча чиркнул от виска до подбородка, щеку залило соленой влагой. Печенег отскочил, и тут дар Седовласа сам кинулся к врагу, ловко обогнув защиту, клинок на половину ладони вошел в горло.
Черный волхв наклонился и поднял с залитых кровью персидских ковров то, за чем явился сюда. Верх черепа был снесен по самый лоб, внутренность блистала серебром. Пустые впадины глаз позволяли владельцу, обхватив чашу ладонями, удобно припадать к плескавшейся внутри хмельной влаге. В верхней челюсти мертвой головы еще чудом держались остатки почерневших зубов, нижняя — вообще отсутствовала, а вместо нее там было золотое предчашие.
— Не обижайся, Святослав! — он бесстыдно пропустил сквозь мертвые глазницы ремень и через плечо приторочил чашу к спине.
Ругивлад ринулся к выходу. Он столкнулся с двумя столь же рослыми степняками. Едва бросив взгляд на чужеземца, враги подались назад и кинулись наутек. Ярость Нави переполняла его. Волхв рубанул мечом по какому-то столпу, что поддерживал своды. По дереву поползла трещина, словно оно было давно трухлявым изнутри. Не успел словен выбраться наружу, как шатер за спиной стал медленно складываться и оседать.
— Я опешил, когда он возник рядом и одним рывком освободил меня от пут. Среди этого песка и пыли не хотелось уже ничего, кроме смерти. И тут — на тебе, как снег на голову!
…Ольг обернулся, — продолжал рассказ Фредлав, — У него было лицо одержимого, ужасное лицо. И я понял, такого уже ничто и никто не остановит на пути: «Здоров будь, друже! Времени нет! … У тебя один жребий из тысячи! … Попробуй рвануть через стену, когда я начну…» — так говорил он, отражая удары.