Страница 33 из 91
…Работы по обороне городища шли своим чередом.
В первый день русальной недели Ругивлад безуспешно искал Ольгу. Только кинув верные руны, он, наконец, получил ответ — куда от него спряталась ненаглядная. Знаки показали, что «молодость идет за жалостью к старым». Не иначе, снова к старой ведунье бегала…
Когда ж черный волхв разложил руны пирамидой, пытаясь проникнуть в завтрашний день, ответ не предвещал ничего хорошего. Священные символы предостерегали владельца! Многие из них оказались перевернуты.
— Доброе утро! Я так соскучился по тебе! Не примешь ли Ярилин знак? Посмотри, как он полноцветен, как душист! — начал Ругивлад, чуть помолчав.
Он, вообще, медлил достаточно и злоупотреблял благоволением Лады, так что «чуть» не считается. Странная слабость в ногах и ватные руки; словен слышал собственный голос как бы издалека.
— Неужто соскучился? Не верю, — ответила Ольга, не принимая венок. — К тому же, сегодня последняя встреча! И я рада…
— Почему?
Ругивлад огляделся, примечая в то же время, как непокорный локон струится по ее виску. Лес был пуст, и даже старуха-ведунья, доселе утешавшая «внученьку», куда-то пропала.
— Скоро узнаешь!
— А сейчас никак нельзя?! — настаивал он.
— Чудной ты.
У иных героев столь сильна мечтательность, что порою притуплен слух и заиндевелое сердце. Они не видят сослепу даже того, что происходит в двух шагах.
— Отец хочет выдать меня замуж, и по законам вятичей дочь не может перечить родителю.
Земля исчезла у него из-под ног. Очнувшись в пустоте, Ругивлад почувствовал, как его легкие жадно хватают воздух.
— И кто ж избранник? — спросил он, задохнувшись глотком и едва сдерживая боль и ярость.
И венок оказался смят и уничтожен, еще мгновение назад радуя глаз. А на кого сердиться, как не на себя?
— Можно подумать, последние дни ты спал, как бер в своем логове! Что тебе его имя?
— Я был слишком занят… Быть битве великой… Не было времени на всякие мелочи… — нервно ответил словен, подбирая слова.
— Ах, вот как! Тогда…
— Ну, что тогда?
— Ничего… — она резко поднялась.
— Подожди! — он схватил девушку за руку: — Я не все сказал! Мне нет дела до того, кто твой жених, но лучше бы ему поберечься.
— Не понимаю!
— Ты все прекрасно понимаешь! Ольга! Я, конечно, не так ловок по части женщин…
— Скорей уж нелюдим, будто филин…
— Я не умею строить глазки и ластиться, когда это необходимо, — продолжил словен.
— Вероятно, зря, и следовало бы поучиться обольщению, — рассмеялась Ольга ему в лицо.
Но Ругивлад прервал ее:
— У меня хватит силы уничтожить всякого, кто смеет встать на его пути, и ты это знаешь. Глупо наступать на одни грабли дважды… Было бы время, я разобрался бы в своих чувствах, — продолжал он. — Но раз такого времени нет… Короче, он будет убит, а за ним любой другой, а дальше — следующий, скольких бы ты не подставила.
— Я? Подставила? — вспыхнула девушка.
— Вспомни слуг Бермяты на дороге! Тут я придумаю что-нибудь разэдакое! Я все сказал.
— Тебе бы колодезной водой обливаться — холодная, она немало помогает! А то мы очень грозные…! И почему ты, чужеземец, вбил в голову, что я тебе принадлежу?!! Иди и разбирайся… Ты мне без-раз-ли-чен. Пусти! Пусти руку! — рассердилась Ольга.
Oх, и не ко времени заиграла кровь гордых вятичей!
— Ну, нет! Другого случая объясниться не будет!
В этом он был прав, сам того не подозревая.
— Отпусти! — прорычала Ольга, — Ищи себя, ищи кого угодно. Жить — это значит желать, а как желать то, чего не знаешь? Трус!
— Я знал, этим кончится. Тихо ты, разъяренная кошка! Девчонка! Что ты видела в жизни? Что ты знаешь о ней? Человек не для того создан, чтобы вот так просто пройти от рождения к смерти! Неужели, ты хочешь быть как твои подруги? Ах, да, они уже все брюхатые ходят. Родят. Воспитают. Однажды вечерком их мужик напьется, да и побьет женушку. Она в слезы. Но против воли рода не попрешь. Стерпится — слюбится. Любовь зла — полюбишь и козла. Вырастит сыночка — уже толстая, руки красные, глаза слезятся. Вот стрелы пролетели — и, ага! Мужика убили. И прямая ей дороженька за ним. И так — каждый раз, каждое поколение. А дите-то, дите! Ну, выросло. О нем уже все наперед известно. Девчонка — играет в куколки, потом хороводики, затем целуется на сеновале, играют свадебку… Пацан — бегает с палкой, потом уже с луком, затем в ночное… Первый поцелуй, свадебка, детишки, надо семью кормить… Пошел к дружкам — выпили. Заявился домой, жена в слезы, но сапоги снимает, и ложится подле него, и жалеет, и плачется в плечо. Судьбина их такая, горькая. Но боги тут ни при чем — это волхвы сочиняют! А я так не могу, и такого я не желаю! Может, нам удастся вырваться из этого круга? Должен ведь его хоть кто-то разорвать!
— Не тебе, чужеземец, сомневаться в мудрости Рода. Как ты, вообще, смеешь кого-то судить? Молодые затем и рождаются, чтобы заботиться о старых. Старые умирают, уступая дорогу молодым. Ты, как жалкий торгаш, боишься прогадать! Я ведаю, может, и меньше твоего, но могу сказать точно, что не будет тебе покоя никогда! Вечным странником, вечным чужаком скитаться тебе до самой смерти, если та пожалеет и явится к тебе, отягощенному ведами, но избавленному от чувства любви. Прощай! — выпалила Ольга.
От неожиданности Ругивлад разжал пальцы, словно выпустил из рук синюю птицу Удачи. Ольга вырвалась и бросилась в лес, роняя на травы тут и там похожие на росу капельки. Они скользили по листьям и, падая, — волхв слышал это — с печальным звоном разбивались о землю…
Еще вчера он мог упивался ее близким присутствием, ловя дыхание и малейший жест, произнося на все лады милое имя! Еще вчера, кабы маленько решимости, он сумел бы передать ей тот восторг, то необъяснимое всесильное чувство, что сродни блаженной беспомощности! Сколько было случаев поделиться с девушкой тем, как боготворил и безмерно возносил ее в грезах и мечтах! И как понял Ругивлад, что беззащитен перед ней. И как осознание этого привораживало словена еще сильнее.
— Все кончено!
— Лопух, — ласково произнес Баюн, который, по старой привычке подслушивать, располагался на крыше ведьминского дома. — Бросаться в омут — так с головой, грубиян! Живо за ней! — рявкнул зверь неожиданно.
Ругивлад, спохватившись, кинулся было вслед, но тут отрывисто и грозно прозвучал сигнал сбора, разрезав первозданную тишину земли Вантит.
Совет, на который пригласили и Ругивлада, проходил в празднично убранных палатах жупана. Ожидая Владуха, здесь толпилось с десяток вождей и старейшин. Прибыл даже Родомысл — вождь из Дедославля, священного центра Вантит. Говорили, что и сам Буревид оставил стольный Радогощ[33] по такому случаю.
Враг стоял у ворот в страну вятичей. По Дону уж пылали городища, и озверевшие от крови печенеги насиловали женщин и резали скот.
— Дорогу, дорогу! — в дверях показался воевода в сопровождении нескольких воинов.
Быстрым шагом проследовали, доверительно переговариваясь, Владух и глава всех глав. За ними вошли Станимир и Ольга, а немного погодя — и лихой Дорох с двумя старшими воинами из Радогоща …
Радигоша?! Да, Радигоша! Нет, не того великого, что в земле лютичей-ретарей!
Когда Вятко и Радим повели свои роды на восток и осели от верховий Днепра до самой Волги, венедские городища сохранили прежние имена. Так произошло с селением Клещин, что на Плещеевом озере. Суздаль — град Силезский, соперник Ратибора, опустел там, на левом бреге Одра, но вновь воскрес в Залесье.
Первейшим обитателем здешних земель было племя мерян, возле которого по нижней Оке жила мурома, а дальше к востоку, за Окою — мордва. Шедшие с Радимом и Вяткой славяне и двинувшиеся следом кривы с северянами потеснили нынешних соседей, но места хватило всем.
Повздорили тогда славяне разве что с киянами-русами, да извечным своим врагом — хазарами. Вот как вещали об этом арабы:
33
[33] Радогощ — предполагают, что это одно из двух городищ: Погар на реке Судость (притоке Десны), к западу от Трубчевска и к северу от Новгорода Северского, и собственно Радогошь на реке Нерусса к северу от Севска и к западу от Крома.