Страница 4 из 17
— Это ты себя описываешь, некровный братец? — съязвила я. — Очень правильно с твоей стороны.
То ли со злости, то ли от полной своей беспомощности, я не удержалась и ткнула указательным пальцем в розовое брюшко этой безобразницы.
Лючи недовольно зауркала. Хвост замер, оттопырился и из-под него что-то стрельнуло. Быстро так. Чвак и на лифе моего платья появилось мерзкое пятно слизи. Пахучее донельзя. Это что-то собралось в огромную каплю и медленно потекло вниз.
Опешив, я втянула в себя воздух и услышала мерзкий хрюкающий смех Берси. Он скалился и тыкал в меня жирным пальцем.
— Ты глянь, лера! Да тебя обгадило прелестное создание не менее прекрасного Шима. Вот в принципе эта ящерица и передала, что думает о тебе ее хозяин. Вот такую же кучу сверху кладет!
Смех превратился просто в лошадиное ржание.
Не в силах сдержать такого унижения, я выбралась из кустов и, развернувшись в сторону замка, подбежала что было сил. Хохот Берси не стихал, а становился все громче и противнее.
Забежав в свою комнату, с грохотом закрыла дверь. И еще и на засов заперла.
Какой стыд! Какой позор!
А если кто-нибудь увидел мой забег?
А что если Шиму расскажут, что меня его ящерица...
Мои щеки запылали.
Он же всю жизнь надо мной смеяться будет и никогда не взглянет как на невесту!
Все! Жизнь кончена! Я опозорена!
Уйду в храм!
Да! И стану послушницей. По-другому от такого позора не отделаться.
Сплетни пойдут, слуги засмеют. Яська эта на всех углах трепаться начнет. Еще и приврет, добавит, чего не было.
А-а-а! Я готова была сквозь землю провалиться. Что может быть страшнее такого позора?!
Да ничего!
Все в храм мне теперь только и дорога. Кто же возьмет леру замуж, когда все знают, что ее в прямом смысле обгадили?!
Стянув со злостью запачканное платье, бросила его в корзину в умывальне.
Хотя хотелось сжечь. Испепелить и вывернуть золу на большую дорогу!
Сев в широкое кресло, утерла мокрые глаза. Это все Берси! Если бы он меня не разозлил, я никогда бы не ткнула Лючи в пузико.
Это все этот чумазый толстяк!
Время шло... Нужно было переодеться. Скоро ведь обед, всех позовут к общему столу.
Но как теперь показаться? Как выйти ко всем?
А вдруг Берси уже все рассказал?
Ну нет! Может... Может не такой он уж и плохой?
В душе трепыхалась надежда на лучшее. Это был первый позор в моей жизни!
Первое унижение. Пережить бы его!
Я тяжело вздохнула.
Посидев еще немного и пострадав, все же поднялась и подошла к окну.
С четвертого яруса замка вид открывался на весь внутренний двор. На площадку, где тренировались мальчишки, на курятник и голубятню. Прачку, летнюю кухню, коптильню...
А еще на лес, в котором располагался храм богини войны Яники.
Ее последовательницы умели сражаться на мечах и всегда ходили босиком.
Смелые, самостоятельные, порой грозные. Никто им был не указ.
Но...
Прошел слух, что и они уходят на север. Выходит война и правда неминуема.
Но это казалось такой глупостью. Чего нам магам воевать с драконами, если они самые желанные гости в нашем замке?
Мой отец и орин Камли дружны с детства и никогда не поднимут меч друг против друга.
А если бы я оказалась избранной Шима! Ах!!! Мы бы еще и породнились. Я вздохнула и прижала ладони к груди. Какой бы красивой парой мы были. Я, как единственная наследница отца, имела бы за собой богатое приданое. А он стал бы генералом и следующим лердом этих земель. У нас было бы двое... Нет! Я затрясла головой. Трое детей!
В дверь постучали.
Обернувшись, поджала губы.
— Астрид, открывай! — голос папы вынудил меня подчиниться.
Распахнув дверь, уставилась на любимого родителя.
— А Берси сказал, что ты рыдаешь, — он недоуменно приподнял бровь.
— Чего это? — возмутилась и мысленно треснула толстяка по голове увесистым талмудом по «Культуре этикета». — Я никогда не плачу!
— Вот и я подивился, — закивал лерд. — Этот паренек всем рассказывает, что на тебя напала Лючи и... Хм...
— Чего хм? — Я похолодела в душе.
— Ну... опозорила? — закончил свою мысль папа.
Прикрыв глаза, я и вовсе забила насмерть этого завшивленного жирдяя.
Хорошая лера во мне гадко смаковала... Предвкушала месть. Не спущу! Дождусь удобного случая и получит он у меня на орехи.
Хряк противный!
— Я выгляжу опозоренной, папа? — задрав подбородок решила не сознаваться ни в чем.
Не было такого и хоть тресните.
— Ну на тебе нижняя рубашка, дочь, — лерд всегда был прозорлив.
— Это потому что к завтраку и к обеду в одном и том же платье не выходят! — как же я сейчас была рада, что прочитала аж три главы учебника для юных лер. — Я просто переодеваюсь.
— Значит, обманывает пухленыш? — папа прищурился.
— Ну не совсем. — Я вдруг вспомнила, что лерда не обманывают. Нехорошо это. Дурной тон. — И не называй его так, пожалуйста. Его лишний вес не повод дразниться, — мои губы предательски скривились.
«Пухленыш» Пф... Жирдяй некультурный! Вот он кто!
— Хорошо, — отец кивнул, — рассказывай, как было.
— Лючи действительно меня немного напугала. Но... — ой, как же не хотелось врать, но и Берси предатель.
Когда он успел всем растрезвонить! Ну, доберусь я до него! Ой, он у меня попляшет!
— Значит, часть рассказа правда, — папа быстро сделал правильные выводы. — Тогда ответь, что ты делала возле тренировочной площадки?
Ой! Ой! Ой!
Собрав губы бантиком, я выпучила глаза.
— Отвечай! — голос папы стал строже.
— Я...
Чувствуя полную беспомощность, лихорадочно придумывала хоть какую-нибудь правдивую ложь. Совесть вопила и топала ногами, призывая меня вспомнить, что такое благородное поведение и что есть лживость.
Но так не хотелось, чтобы отругали. Следить же станут. За вышивание посадят. Гобелены эти. Пальцы иголкой тыкать. Нитки перебирать. Цветочки эти обшивать.
— Астрид! — папа и вовсе нахмурился. — Ты ведь мне сейчас расскажешь правду. Так?
Скривившись, я позволила на глаза набежать слезам.
— Ну, нет! — Он покачал головой. — Моя дочь никогда не плачет. Она у меня смелая, решительная. И самое главное — честная! Так что ты там делала, милая?
— Хотела посмотреть, как сражаются на мечах, — покаялась я.
Ну, а как обманывать, когда тебя уже честной назвали? Совестно же.
— Только лишь это? — лерд склонил голову набок. — Или ты мне чего-то недоговариваешь?
Прикусив губу, решила молчать и ни в чем вообще не сознаваться. А то наговорю на десяток вышитых гобеленов, до самого совершеннолетия их шить буду.
— Астрид? — папа мягко давил, зная, что я проболтаюсь.
Нервы сдадут.
— Отвечай! — его голос становился все требовательнее.
— Я хочу стать послушницей богини Яники и научиться драться. Я только смотрела на бои мальчиков, правда. А Берси противный. Он сказал, что станет торговцем, и купит все, даже меня. Что я пустышка, и совсем не нужна тебе, потому что не сын. Ты ведь не отдашь меня ему?
— Я? Тебя? Этому обабившемуся балбесу с языком без костей?! Да никогда, милая, — папа погладил меня по густым светлым локонам, совсем как маленькую. — Астрид, я понимаю, ты росла без мамы, и в том, что в твою голову приходят мысли о сражениях и жрицах Яники есть частично моя вина. Но, доченька, ты лера. Твой долг дать этим землям достойного наследника.
Его слова почему-то обидели. Выходит, в чем-то толстяк был прав. И рожать мне от того, на кого укажет лерд.Это всколыхнуло в душе волну гнева.
— Значит, если кто-то даст за меня много золото, или ты захочешь объединить с кем-нибудь земли — отдашь меня в жёны и не спросишь?
— Астрид! — он покачал головой, но меня это только еще больше раздраконило.
— А что я хочу сама выбрать мужа, стать кому-то избранной, никого не волнует?! Папа! Я не вещь! У меня есть свое мнение, права и...
— ... и обязанности! — резко перебил он меня. — Если долг потребует — сделаешь, как будет велено. Я не желаю, чтобы в твоей голове укоренились иные мысли. Ты лера и это означает — ты будущая мать господина этих земель.