Тоуд-триумфатор

— Моn dieu! — закричал он, заметно переигрывая, но стараясь взять страстностью. — Я не чувствую хорошо… себя!

— Мадам, горячей воды! — распорядился Тоуд. — Когда он ставит слова не в том порядке, это значит, что у него помутилось сознание и зрение.

— Не чувствую хорошо себя… совсем! — кричал юноша, хватаясь то за горло, то за сердце, то за живот, потому что не знал точных значений английских слов «приступ» и «припадок».

— Скорее, мисс! — скомандовал Тоуд. — Принесите полотенца — обмотать ему голову и одеяла — накрыть его, потому что скоро он покроется испариной и будет трястись от озноба.

Потом… Но для чего честным, хорошим людям учиться двуличию у Тоуда и видеть порочную восприимчивость избалованного юнца! Прискорбно наблюдать, как Тоуд учит ребенка Мадам играть на лучших струнах человеческой натуры! Сам дьявол не в силах так растлевать юные души, как это проделывал Тоуд с душою Графа в последующие три дня. Жабы продолжали ломать комедию, а мать и дочь кидались выполнять любой их каприз.

Обман длился бы и дольше и добрых женщин попросту выжили бы из собственного дома, если бы не вернулся фермер, мгновенно не раскусил незваных гостей и не выдворил их в два счета.

— Но, отец, он настоящий французский граф! — кричала дочка.

— Настоящий французский мерзавец — вот он кто! — ревел фермер.

— Но, муженек, дорогой, не надо так грубо с пожилым джентльменом, ведь он…

— О, я знаю, что он за птица! Негодяй он, и я не даю ему пинка, которого он заслужил, только потому, что у него хватает совести не выдавать себя за того доброго и достойного джентльмена, благороднейшего джентльмена, что всем нам так угодил, надув этого негодяя, Председателя суда…

Это был длинный монолог, очень быстро произнесенный и такой страстный, что Тоуд не совсем понял суть, но уловил, что каким-то образом все вышесказанное касается его…

— Вы хотите сказать… — начал Тоуд, которому показалось, что не все потеряно.

— Он хочет сказать, сэр, и вы уж простите его великодушно за его грубые латберийские манеры, что вам не поздоровилось бы, надумай вы выдавать себя за мистера Тоуда из Тоуд-Холла, которого здесь хорошо знают с тех пор, как он оставил в дураках нашего землевладельца, Председателя суда, и…

— Но я действительно Тоуд из Тоуд-Холла, и сейчас я опять спасаюсь бегством от Председателя суда и потому нуждаюсь в вашей помощи, — выпалил Тоуд, слишком поздно сообразив, что, скажи он им сразу, кто он такой, они бы все для него сделали без всякого обмана и притворства, к которым они с Графом вынуждены были прибегать эти несколько дней.

— Вот видишь, жена, что я говорил! — разъярился фермер. — Этот бродяга еще имеет наглость заявлять, что он сам мистер Тоуд!

Жена фермера взвизгнула и схватила швабру, а дочка, рыдая от обиды за такой чудовищный обман, вооружилась медной сковородкой. В общем, трое хозяев проводили двоих гостей до реки и там столкнули в воду.

— Больше сюда не возвращайтесь! — крикнул фермер.

— Обманщики! — кричала его жена.

— Жабы! — плакала дочь.

Когда они ушли, Тоуд и Граф вылезли на берег, сели в свой катер и потихоньку двинулись вверх по течению, чтобы не подвергнуться нападению еще раз.

— В конце концов, — рассудил неисправимый Тоуд, немного пообсохнув и заварив себе чаю, — это не такая уж высокая плата за четырехдневный полный пансион. Все равно меня уже начинал утомлять этот дом и их женская трескотня. Мы снова свободны, плывем, куда хотим, и живем так, как нам заблагорассудится.

Граф, которому теперь очень нравилось путешествовать в компании Тоуда и который явно предпочитал приключения последних дней привычной для него душной атмосфере аристократических домов, весело рассмеялся.

— Но, — продолжал Тоуд после долгой паузы, — надо отдавать себе отчет в том, что так долго продолжаться не может. У нас кончается горючее, и денег у меня почти не осталось. Я не удивлюсь, если этот злобный и подлый фермер заявит о нас в полицию, так и не поняв, что я тот, кто я есть, то есть тот самый героический Тоуд, ныне скрывающийся от суда за «преступление на почве страсти», за которое в вашей замечательной и цивилизованной стране вообще не наказывают. Итак, либо мы исхитряемся заправить катер горючим и пополнить запасы продовольствия и тогда отправляемся вверх по течению, от греха подальше, либо продаем катер и покупаем какое-нибудь другое средство передвижения.

— Да! — кивнул послушный ученик Тоуда.

— Притом продаем мы катер за гораздо большую сумму, чем он в действительности стоит, — добавил Тоуд.

— Разумеется! — согласился глупенький юнец, теперь уже вполне готовый катиться за Тоудом по наклонной плоскости.

Они плыли медленно, надеясь, что оставшегося горючего хватит, чтобы добраться до какого-нибудь места, где подвернется пища для утоления их аппетита на обманы и розыгрыши.

— Вы когда-нибудь ловили рыбу? — небрежно спросил Тоуд тем же вечером, когда воспоминания о съеденном утром завтраке стали уже уходить и их начали терзать муки голода. Печенья почему-то не хотелось, и Тоуд вспомнил, как они с отцом рыбачили в прежние времена.

— Нет, никогда, месье, — ответил Граф.

— Ничего сложного, — сказал Тоуд. И самое странное, что действительно ничего сложного в этом не оказалось! Кроме той удочки, которую прихватил с собой Тоуд, сбежав от желавших ему добра друзей из Тоуд-Холла, на борту, благодаря запасливости Прендергаста, оказалась еще одна удочка и снасти. Для наживки в баночке были червяки, а в коробочке мухи.

Может быть, во многих отношениях Тоуд и не был практичным существом, но как ни один мальчишка не забывает уроков, полученных от отца на берегу реки: насаживать наживку, разматывать леску и закидывать удочку, а потом выжидать и подсекать, — так и Тоуд не забыл. Не забыл он и того счастья, когда смотришь в сумерки, как течет река, как играет рыба, слышишь вдруг первое уханье совы, а потом, когда весь улов уже в ведре, удочки смотаны, — эту особенную радость от походного костра, бульканья ухи, сдобренной травами… Ничего вкуснее не бывает!

Таково было введение, сделанное Тоудом к рыбной ловле, и, как и во всем остальном, Граф оказался старательным и способным учеником, да к тому же еще и благодарным, и это порадовало Тоуда больше всего того, что случилось с ним за последний год.

Ведь это были радости простые, законные, коренящиеся не в тщеславии и обмане, не во всепоглощающем желании показаться умным за счет других, а заслуженные честно и честно полученные.

— Месье Тоуд, — сказал Граф, поев лучше, чем когда-либо, — сегодня… этот день… этот вечер…

Но тому, кого всегда балуют, нелегко подобрать слова, чтобы сказать о счастье, а такие слова, как «дружба» и «покой», были еще неведомы ему.

— М-мда? — протянул довольный Тоуд.

Больше они ничего не сказали, они предоставили медлительному течению реки и отразившимся в ней звездам все сказать за них.

Через день или два они миновали Латбери и прибыли в печально известную таверну «Шляпа и Башмак». Тот сладостный миг умиротворенности остался позади, потому что горючее у них кончилось и к тому же они опять проголодались.

— В таверне всегда можно разжиться деньгами, — заявил Тоуд и, не подумав о последствиях, повел за собой впечатлительного юношу.

Большой специалист в таких делах, Тоуд с легкостью спустил последние соверены, заказав выпивку для всей компании, рассчитывая, что вклад его окупится сторицей. На сей раз он не повторил ошибки, допущенной на ферме. Он не стал скрывать свою личность — уже само по себе имя Тоуда из Тоуд-Холла открывало кредит в здешних краях.

Когда Тоуд услышал, а это произошло очень скоро, что Рэт и Крот проплыли здесь несколько недель назад, он, естественно, удивился и очень обрадовался, потому что сразу подумал, что они возьмут его на поруки, если дело дойдет до суда.

— Вы, кажись, довольны, что слышите эти имена, сэр, — сказал хозяин.