Дьявол ночи

Эндерн повернулся к караульному спиной и непринужденно зашагал по коридору. Пока что ему везло. Пока что длинный язык вел его до цели.

За поворотом начинались ряды камер с решетчатыми дверьми. Эндерн шел, вертя головой и вглядываясь в темноту. Большинство камер пустовали. Лишь в паре из них он разглядел трех или четырех заключенных, сопящих и храпящих на нарах. В нос била вонь мочи, гнилой соломы, грязи, пота, дрянной тюремной баланды и морской соли. Эндерн непроизвольно поморщился. Султан явно относился к политическим менее снисходительно, нежели кайзер. По сравнению с Тарак-Мутаби содержание в Карлсфестунге можно считать бесплатным отдыхом. Однако в этом, наверно, был какой-то умысел, если судить по количеству заключенных. Или же кабирское правосудие было очень быстрым.

Впрочем, тюремный блок размещался на трех этажах. Что делать, если полудурок, из-за которого Эндерн оказался здесь, сидит в другом месте, полиморф старался не думать.

Так он дошел до закутка в конце коридора, где за столом восседал ракиб-мубаи, почтенный сержант, Са-Мик эн-Ханзир. Вопреки утверждению караульного, он не спал, а вкушал вечернюю трапезу — ароматную зажаристую курицу, обильно сдобренную специями, вприкуску со свежим хлебом. В воздухе ощутимо пахло вином, хотя бутылки Эндерн не видел.

Как и полагается вечному ракибу, эн-Ханзир был грузен и разменял уже пятый десяток. Он был лыс, но компенсировал недостаток растительности на голове густой и солидной, седеющей бородой, что делало его больше похожим на имама, нежели солдата. Кожа, как и у любого мушерада, была груба и темна, словно древесная кора, а недовольство из-за прерванной трапезы делало ракиба двумястами пятидесятью фунтами чистого раздражения и недовольства.

Он поднял на Эндерна прищуренные глаза, положил на тарелку куриную ножку, облизывая блестящие от жира мясистые губы. Эндерн по-уставному приветствовал и с поклоном протянул письмо.

— Донесение для мубаи Са-Мик эн-Ханзир, — отрапортовал он.

— Какое донесение? — заворчал ракиб, дожевывая мясо. — Не видишь, я занят?

— Срочное. От алкид-мукариба.

Эн-Ханзир напрягся, цокнул языком и недовольно засопел, растерянно потрясая испачканными жиром руками в поисках, обо что их вытереть. Не найдя ничего подходящего, он отмахнулся и подцепил донесение безымянным и указательным пальцами. Осторожно надломил печать и развернул лист бумаги, с неудовольствием сопя из-за того, что бумага тут же пропиталась жирными отпечатками пальцев. Вчитался в первые строки. Недоверчиво похлопал глазами. Подслеповато сощурился, поднес письмо ближе к лицу, отстранил. Зажмурился, удивленно мотая вторым подбородком. Снова поднес письмо ближе. Оно начиналось с положенных слов «Во имя Альджара», это верно, но дальше шла совершеннейшая бессмыслица, бессвязный набор букв, изредка складывающихся в ругательства и чередующихся с незнакомыми ракибу знаками, которые, скорее всего, тоже поминали чью-то мать.

Тихий щелчок пружины отвлек эн-Ханзира от чтения. Он поднял на Эндерна глаза и вздрогнул: оборотень, прижав палец к губам, поигрывал ножом в правой руке.

Ракиб набрал воздуха в грудь. Эндерн подскочил к нему одним движением, зажимая рот и приставляя нож к горлу. По крайней мере, к тому, что ее заменяло.

— Тихо, кабанчик, — полушепотом проговорил оборотень. — Ты не хотеть лишнюю дырку в verdammt туше?

Эн-Ханзир энергично помотал вторым подбородком. Эндерн наклонился к его потному лицу.

— Сейчас мы мирно поговорим, а потом ты продолжишь набивать свой утробу. Но посмей только заорать, fett schwul, и я очень разозлюсь. Verstehst du… смекаешь?

Оборотень говорил тихо, внятно и спокойно, отчего эн-Ханзир почувствовал в голосе угрозу, от которой по спине пробежал мороз. Ракиб энергично закивал. Эндерн медленно отнял ладонь от его рта. Нож от шеи не убрал.

— Иностранец. Где он? — спросил он.

— Кто? — растерялся эн-Ханзир, косясь на лезвие ножа.

— Лаардиец. Полоумный. Приняли несколько дней назад. Вопит про Исби-Лин.

— Аааа… этот, — ракиб облизнул губы. — Он там.

— Где? — нахмурился Эндерн, кольнув острием шею.

Ракиб поднял глаза и закивал наверх.

— На третьем. В десятой.

Оборотень скривил лицо от злобы. В карих глазах проблеснула хищная желтизна. Ракиб беззвучно раскрыл рот, однако Эндерн моргнул — и глаза вернулись к нормальному состоянию.

— Verdammt nochmal! — зашипел он сквозь зубы.

— Но… но его там нет, — поспешно залепетал ракиб, испугавшись непонятного лая, который мог быть только проклятьями из самого Фара-Азлия. — Его увели. Альму-сирий. В пыточную на допрос.

Эндерн кисло усмехнулся, но взял себя в руки.

— Где она?

— Там. У арсенала.

Оборотень выпрямился. Приветливо улыбнулся, отстраняя нож, и потрепал ракиба по щеке.

— Ну, видеть, кабанчик? Не все так страшно. Бывай.

Эн-Ханзир недоверчиво и с опаской уставился, не веря, что тот уйдет просто так, но вдруг глупо собрал глаза в кучу от короткого удара рукоятью ножа в висок и упал широкой физиономией прямо в остывшую курицу. Эндерн злорадно усмехнулся, перекинул нож в левую руку и, раздраженно ворча, повозился с широким рукавом черного мундира, вернул оружие в щелкающие пружиной ножны на предплечье. Потом отщипнул от курицы кусочек зажаристой кожи, пожевал и брезгливо поморщился — слишком острая.

Караульный встретил на выходе с хитрой улыбкой.

— Ну? — спросил он.

Эндерн пожал плечами.

— Побежал подмываться.

Мукариб злорадно загоготал вполголоса, возясь с ключами.

Когда дверь за спиной захлопнулась, Эндерн прибавил шаг и почти побежал по коридору. Времени, когда очнется мубаи-ракиб или постовой обнаружит его в типичной застольной позе, было мало.

Из тюремного блока Эндерн вышел без особых проблем. Постовой вернул саблю и проводил его недоверчивым взглядом, однако ничего не сказал. Эндерн быстро пересек плац и внутренний двор крепости, никого не встретив на пути. Даже в таком охраняемом месте, как Тарак-Мутаби, на улицу ночью старались без лишней нужды не выходить. Исключение составляли только караульные на стенах и постах, однако они были далеко, а Эндерн держался в тени и передвигался почти бесшумно.

Пыточная, в которую переоборудовали давно не использующийся пороховой склад, находилась левее арсенала. С улицы дверь не охраняли.