Страница 5 из 25
– Впусти меня, бога ради, впусти, Молли, открой! – завопил Боб, добежав до порога и прислонившись спиной к двери.
Преследователь остановился прямо напротив, на дороге; трубки у него во рту уже не было, но густо-красное сияние не исчезло. Издавая нечленораздельные глухие звуки, какие-то звериные, не поддающиеся описанию, он, как показалось Бобу, наклонил бутылку и стал наполнять стакан.
Церковный сторож принялся с отчаянными воплями изо всех сил лягать дверь.
– Во имя всемогущего Господа, отвяжитесь от меня наконец!
Разъяренный преследователь плеснул содержимое бутылки в сторону Боба Мартина, но вместо жидкости из горлышка вырвалась струя пламени, которая растеклась и завертелась вокруг них; на миг их обоих окутало неяркое свечение, но тут налетевший порыв ветра сорвал с незнакомца шляпу, и церковный сторож увидел, что под ней ничего нет. Вместо верхней части черепа Боб Мартин созерцал зияющую дыру, неровную и черную; через мгновение испуганная жена отворила дверь и Боб без чувств свалился на пол собственного дома.
Едва ли эта правдивая и вполне понятная история нуждается в толковании. Всеми единодушно признано, что путешественник был не кем иным, как призраком самоубийцы, который по наущению врага рода человеческого подстрекал гуляку-сторожа нарушить его подкрепленный нечестивыми словами обет. Если бы призраку это удалось, то, без сомнения, темный конь, который, как заметил Боб Мартин, ждал, оседланный, неподалеку, унес бы в то место, откуда явился, двойную ношу.
Об истинности происшедшего свидетельствовало колючее деревце, росшее у двери: утром увидели, что оно опалено вырвавшимся из бутылки адским пламенем, словно ударом молнии.
Лора-колокольчик
Во всех пяти графствах Нортумбрии[14] едва ли сыщется другая такая же унылая, неприглядная и вместе с тем сурово-живописная болотистая пустошь, как Дардейлский Мох[15]. Обширное болото тянется на север, юг, восток и запад – волнистое море черного торфа и вереска.
Его, так сказать, берега густо поросли березой, орешником и низкорослым дубом. Здесь не встретишь величавых гор, хотя каменные бугры кое-где торчат среди деревьев, зато тут и там виднеются заползающие на пустошь косматые зеленые гривы привлекательного своей первозданной красотой леса, обступившего болото темной стеной.
Поселения в этом пустынном краю отстоят далеко друг от друга, и добрая миля отделяла от ближайшей убогой деревеньки сложенный из камня коттедж мамаши Карк.
Да не введет в заблуждение слово «коттедж» моих читателей из южных графств Англии, привычно связывающих его с представлениями об уюте и удобстве! Домишко, о котором идет речь, сложен из грубого неотесанного камня, да и стены у него ниже некуда. Соломенная кровля прохудилась, дым от горящего в очаге торфа жиденькой струйкой вьется над обрубком трубы. Словом, жилище под стать своему суровому и дикому окружению.
Местные жители, в невежественной своей простоте, не преминут заметить вам, что неспроста возле дома ни рябина не растет, ни остролист, ни папоротник и подкова на дверь не прибита[16].
Зато чуть поодаль, среди березок и орешника, возле грубой каменной ограды, если верить людской молве, можно наткнуться на метлу[17] и травку крестовник[18], издревле облюбованную ведьминским сословием, хотя почему – бог весть. Впрочем, вполне вероятно, что это не более чем злой навет.
Многие годы старуха Карк была в этом диком крае sage femme, бабкой-повитухой, но тому уже несколько лет, как оставила свое занятие и теперь только изредка балуется черной магией, в которой давно поднаторела, – гадает, ворожит, словом, по мнению местных жителей, она если и не ведьма, то недалеко ушла.
Так вот эта самая мамаша Карк ходила в город Вилларден продавать рукоделие – вязаные чулки – и теперь возвращалась домой, в свое неказистое жилище на краю Дардейлского Моха. Справа от нее, насколько хватало глаз, тянулось болото. Узкая тропа, по которой она шла, в одном месте поднимается на пологий пригорок, и слева к ней вплотную подступают буйные заросли малорослого дуба и прочего мелколесья. На западе как раз садилось красное, как кровь, солнце. Диск его коснулся широкой черной равнины болота, и прощальные лучи осветили сбоку тощую фигуру старухи, бредущую твердым шагом, с посохом в руке, – и заплясали, заиграли в складках ее широкой накидки, блеснувшей вдруг, как блестят драпировки бронзовой статуи в отсветах огня. Еще несколько мгновений свет разливается в воздухе – деревья, кусты утесника, камень, папоротник – все полыхает, и вдруг в один короткий миг свет гаснет, и воцаряются серые сумерки.
Кругом все неподвижно и темно. В этот час небойкое передвижение по скудно населенной местности замирает вовсе, и кажется, будто ты один в целом мире.
Но странно: сквозь чащу и наползающий вечерний туман старуха видит, как к ней приближается человек великанского роста.
Край здесь бедный, люди простые, о грабежах никто не слыхивал. Так что у бабки и в мыслях нет дрожать за свой карман – фунт чая, да пинта джина, да шестнадцать шиллингов серебром. Но в обличье незнакомца есть, однако, нечто такое, отчего другая струхнула бы.
Уж больно он худой, костлявый, вида мрачного и одет в черный кафтан, какой и нищий не подобрал бы, побрезговал.
Ступив на тропу, худосочный великан кивнул ей, будто знакомой.
– Я тебя не знаю, – сказала она.
Он снова кивнул.
– Да я тебя сроду не видела! – рассердилась она.
– Добрый вам вечер, мамаша Карк, – говорит он тогда и протягивает ей свою табакерку.
Она отступила от него подальше, сама уже бледная, и говорит ему строго:
– Я с тобой разговоры разговаривать не стану, кто б ты ни был.
– Знакома ли вам Лора-Колокольчик?
– Это ее прозвище, звать-то девицу Лора Лью, – ответила старуха, глядя куда-то перед собой.
– Для некрещеной, мамаша, что одно имя, что другое.
– Ты почем знаешь? – буркнула она угрюмо: в тамошних краях существует поверье, будто фейри[19] обладают властью над теми, кто не прошел обряд крещения.
Незнакомец поглядел на нее с недоброй улыбкой.
– Она пришлась по сердцу молодому лорду, – сказал он. – И этот лорд – я. Завтра вечером, в восемь, пусть девица придет в твой дом, а ты проткни свечу булавками крест-накрест, сама знаешь как, – чтобы к десяти часам туда же явился ее милый[20], и пусть свершится судьба. На вот, возьми себе за труды.
Он протянул к ней руку, и между большим и указательным пальцами заманчиво сверкнула гинея[21].
– Никаких делов с тобой иметь не желаю! Я до сей поры в глаза тебя не видела. Иди давай своей дорогой! Я твоего золота не заработала и ничего от тебя не возьму. Иди, иди, а не то найду на тебя управу!
Старуха, пока держала свою речь, вся сгорбилась и тряслась с головы до ног.
Он, видно, не на шутку разгневался. Хмуро отвернулся и медленно зашагал обратно в лес – и с каждым шагом становился все выше и выше и в лес вступил уже ростом с дерево.
– Так я и знала, что добром это не кончится, – проворчала она себе под нос. – Фермер Лью должен спешить, надо сделать дело нонешним же воскресеньем. Вот ведь старый дурень!
Фермер Лью принадлежал к секте, которая упорствовала в заблуждении, будто обряд крещения должно производить не раньше, чем кандидат достигнет совершеннолетия. А вышеупомянутая девица успела созреть не только что для крещения, даже по этой лжетеории, но и для замужества.
История ее появления на свет печальна и романтична. Семнадцатью годами раньше одна леди попросилась на постой к фермеру Лью и заплатила ему за две комнаты в доме. Она сказала, что через неделю-другую за ней приедет муж, которого дела задержали в Ливерпуле.
14
Во всех пяти графствах Нортумбрии… – Нортумбрия – англосаксонское королевство на севере острова Британия, существовавшее с 655 по 867 г. Позднее его территория была разделена между графствами Нортумберленд, Йоркшир и Дарем, а западные области вошли в состав графств Камберленд и Уэстморленд.
15
Дардейлский Мох – топоним, отсылающий, как и некоторые другие географические названия в рассказе, к вымышленному автором городу Голден-Фрайрз и его окрестностям – месту действия ряда произведений Ле Фаню, в том числе составивших сборник «Хроники Голден-Фрайрза».
16
…подкова на дверь не прибита. – Подкова на двери – традиционный оберег от злых сил.
17
Метла – ракитник, род кустарников или деревьев семейства бобовых.
18
Крестовник луговой (якобея обыкновенная) – вид рода якобея семейства астровых (сложноцветных), ядовитое травянистое растение с мелкими желтыми цветками, называемое также ведьминской лошадкой: согласно поверью, верхом на длинных стеблях крестовника летают ведьмы; на острове Мэн бытует поговорка: «Ведьма смела настолько, насколько способна проехаться на крестовнике».
19
Фейри — в кельтской мифологии и мифологиях европейских народов, впитавших культурные традиции кельтов, общее название низших сверхъестественных существ, весьма разнородных по внешности и повадкам (феи, эльфы, сиды, лепреконы, банши, брауни и др.) и имеющих обыкновение вмешиваться в повседневную жизнь человека – с якобы дружескими намерениями, но нередко лукавых, мстительных и приносящих вред людям. Наибольшее распространение представления о фейри получили в Ирландии, Корнуолле, Уэльсе и Шотландии.
20
…проткни свечу булавками крест-накрест… чтобы к десяти часам… явился ее милый… – По английскому поверью, воткнув в свечу крестообразно сквозь фитиль две булавки, девушка могла увидеть своего возлюбленного.
21
Гинея – английская, а впоследствии британская золотая монета достоинством 21 шиллинг, чеканившаяся с 1663 по 1813 г.; впервые была отчеканена из золота, привезенного из Гвинеи, отсюда ее название. В 1816 г. в качестве основной золотой монеты королевства гинею сменил золотой соверен. Однако, несмотря на выход гинеи из обращения, это название продолжало активно использоваться для обозначения расчетной единицы, равной 21 шиллингу, вплоть до перехода Великобритании в 1971 г. на десятичную денежную систему.