Родишь мне сына

Я достал вторую сигарету, прикурил ее. И присел на подлокотник его кресла. Просто оперся пятой точкой, чтобы быть поближе. Он продолжал сидеть и смотреть свое кино. Только изредка подносил сигарету к губам и выпускал через время облако дыма.  

Курить здесь запрещалось. Но сегодня был особый случай. Он мой отец. И я его люблю. По-своему. 

— Ее зовут Лана, — продолжил я рассказ. Хоть и понимал, что он, скорее всего, ничего не запомнит. Он вообще мог не понять, что это я — его сын. Отцом уже давно двигали рефлексы. Какие-то старые привычки. Обрывки воспоминаний. Море осколков, которых не собрать.  

А может, отец и не пытался. Как сказал профессор.  

— Мы встретились случайно. Так вышло. Я спутал ее с другой. А когда узнал поближе, то понял, что уже не могу отпустить. Она особенная. Необычная. Таких я не встречал. А если бы и подумал, что это возможно, то никогда бы не решился. Она сделала меня другим, сделала меня слабым. Знаю, ты бы это осудил. Но я не могу уже иначе. Только с ней я чувствую себя нормальным. Хотя ее саму никто нормальной не зовет. Вот так, — пожал я плечами под тихий звук киноленты. — Такой вот парадокс...  

Папа сидел в кресле неподвижно. Сверху могло показаться, что он уже уснул. Может, так и было на самом деле. Он устал. Пожилые люди быстро устают. Но... Может, оно и к лучшему. Он не услышит того, что я ему скажу. А я должен был выговориться. Просто обязан. Это жило во мне и не давало покоя. 

— У нее черные волосы, — описывал я Лану. — Светлая, почти что белая кожа. Прическа обычная. Просто длинные волосы до лопаток. Но все равно, как они уложены. Хоть собраны в хвост или разбросаны по плечам. Я люблю ее не за волосы. Вернее, не только за волосы... Глаза — они даже не голубые, как обычно бывает, они как будто лазурные. Красивые. Очень красивые. Люблю в них смотреть... Вот только Лана — она...  

Я хотел ему сказать о слепоте, но передумал. Не думаю, что это важно. Зрение или его отсутствие никак не повлияло на мой выбор. Я ее не брошу из-за этого. Но и выбрал как единственную тоже не из жалости. Это было другое. Нечто такое, что и сам не мог объяснить. А отец не поймет, если даже попытаюсь. 

— У нее есть собака. Доберман. Веселый, игривый, резвый. Много бегает, прыгает. Лана его любит. Вернее — не его, а ее. Марла — сука. Но щенков у нее нет. Мы таким не заморачивались. Она хорошая псина. Я ее сперва немного невзлюбил. Думал, что заводить собаку — плохая идея. Но потом эта Марла сослужила службу. Защитила Лану, когда я был не рядом. Вот такая вот история, отец... 

Мы сидели и докуривали. Я то говорил, то затягивался — еще чуточку осталось возле фильтра. А вот папа все скурил уже. Держал между пальцев окурок. И смотрел на него, о чем-то думая. Может, что-то вспомнил? Хотел бы я знать, о чем были его мысли в тот момент. 

— У Ланы была мечта, — выкурил я последнюю затяжку. Взял бычок у папы и выбросил все в окно, чтоб его потом не ругали. — Хотела поучаствовать в соревнованиях по плаванию. Да так чтоб не просто поучаствовать. А победить. Завоевать там золото... И я ей немножко помог. Она поучаствовала. И даже победила. Представляешь? Я сам не ожидал. Был уверен, что все ограничится просто участием. Спортивным интересом. Но Лана меня удивила. Она стала золотым призером, мать ее так... Удивительная баба, — задумался я, глядя в пустоту. И представляя Лану. — Я ей рассказывал, как много у тебя таких медалей. Орденов. Как ты гордишься каждым из них и точно так же, как она, в свое время добывал их немыслимой жертвой. И отвагой. Каждая медаль — словно отдельный мир, отдельная история. Отдельная жизнь. 

Я еще долго говорил. Где-то битый час.  

Кино закончилось. Давно шли титры. Играла тихая инструментальная музыка. Я понимал, что каждый визит мог стать последним. Поэтому и не спешил домой. Хотел подольше задержаться. Элементарно побыть с отцом. В детстве так бывало очень редко. Я видел его только на фотографиях. Пока не вырос и не пошел наконец в армию.  

Но детства у меня не было. С отцом — так уж точно. 

Комната проветрилась. Запаха дыма почти не было. Я закрыл окно. Задернул шторы. Выключил телевизор. Приобнял отца напоследок и ушел.  

Вернее, я хотел уйти. Но уже на выходе услышал его голос.  

— Вчера мне снилась мама, — он это произнес. И я остановился. Замер в проходе и просто слушал. — Я вспомнил, как мы были счастливы. Она была снова молодой и улыбалась... Эта улыбка — она лучшее, что было в моей жизни, — сказал мне папа и потом добавил тихо: — Не считая тебя, Марат. 

Я сделал пару мелких шагов и присел возле него на корточки. Смотрел в эти уставшие глаза и грустно улыбался. 

— Спасибо, пап. 

— Если эта девушка хоть на каплю так хороша, как ты о ней рассказываешь — не упусти свой шанс. Держись за нее крепко и не отпускай ее руку. Что бы ни случилось. Иди за ней везде, куда бы она ни шла и куда бы тебя ни завела... Именно там и будет твой дом, — говорил отец без капли сомнений. — Именно там ты и найдешь свое счастье. 

Он закончил говорить и просто улыбнулся — краешком рта. Очень сдержанно. Но я заметил. Я погладил его по ладони и пожелал спокойной ночи. 

— Спасибо, отец. Я запомню то, что ты сказал. Ты мне очень помог... Отдыхай.  

Я выключил верхний свет и собрался уже было уйти. Но он сказал еще одну вещь. Впрочем, где-то я эти слова уже слышал... 

— А собаку пристрели. Ненавижу доберманов. 

23

Лана 

Марат приехал поздно. 

Я ждала его в пустой холодной постели. Много плакала. Боялась, что он не вернется. Мне и правда казалось, что вся наша сказка может закончиться внезапно — точно так же, как и началась. Он просто исчезнет из моей жизни, как появился. И мне придется строить ее заново. Возвращаться к родителям. Или искать другие варианты. 

Но он вернулся. Я услышала звук мотора и поднялась на кровати. Марла была рядом — лежала в ногах, прямо на одеяле. Она меня не покидала. Чувствовала долг и защищала. Ей передавались мои эмоции — она видела, что я плачу. Ощущала мой страх и старалась не отходить ни на шаг. Но когда Марат вошел в спальню и приблизился ко мне... она даже не рычала.  

Марла знала, что он хороший. Об этом знали мы обе. 

— Прости меня, малыш.  

Он сказал это, стоя на коленях у кровати. Обнимая меня за плечи, поглаживая по спине. И я просто кивала. Была рада лишь тому, что он вернулся.  

Пах табачным дымом и немного холодом. На улице был мороз. А я его согревала.  

— Хорошо, — ответила я. — Мы оба тебя прощаем. И я, и Даниил. Мы принимаем тебя обратно — в нашу дружную и добрую семью. 

Он сказал, что ему надо было подумать. О чем именно — это хороший вопрос. Но Марат сказал, что с ребенком все в порядке. Ему нечего скрывать, и отчет по результатам скрининга был хороший. Все развивалось правильно, никаких отклонений. Говорил, что он видел на экране ручки, ножки. Очертания лица. Говорил, что ребенку повезло и он унаследовал мою внешность, а не его.  

"Значит, не будет уродом", — сказал он. 

Я на это лишь смеялась. Потому что никогда не считала его некрасивым. Он прекрасен. И лицо — не исключение. Даже несмотря на шрам, к которому я быстро привыкла. Марат — это лучшее, что я могла найти в этом мире. С тех пор как мы стали близки, он ни разу меня не обидел. Ни разу не ударил. Ни разу не обозвал, не упрекнул. Не пожалел о том, что сделал выбор в пользу такой, как я. Хотя мог заполучить любую. Просто любую. 

Он никогда меня не обманывал. И только в одном ему пришлось мне соврать. Он сказал, что пол ребенка неизвестен. Что было слишком рано. Что тело малыша еще не сформировано полностью. Да и УЗИ на таком маленьком сроке не может показать всего на сто процентов. Якобы во многих случаях определить, кем ты беременна — мальчиком или девочкой, можно только на последнем месяце. А то и по факту самого рождения. Но я ему не верила. 

Я точно знала — во мне девочка. Он увидел это и не смог принять.