Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 4 из 10

Глава 2

Мужичок-лесовичок

Другой старец, Григорий Томин, наставлявший Петриных, стал захаживать в наш поросший мхом лесной домик немного позже Василия Афанасьевича, к концу девятьсот шестнадцатого года. Маменька была уже наслышана о нем. Сказывала, что родом Томин был из деревни Сявель. А в нескольких верстах от нее, на берегу реки Цны, Никольский монастырь стоит. Красавец монастырь, статный, как богатырь. Стоит, оберегает святорусский простор.

Григорий был в этой обители трудником. Еще в юности там подвизался. Сначала отец-то, Артамон, не пускал его туда. Артамону помощник по хозяйству нужен был. Дюже он на сына надеялся. Узнав, что Григорий в монастырь собирается, строго-настрого запретил ему даже думать об этом. А тот не послушал, ушел в обитель. Отец так рассердился, что насильно увел его из монастыря. Да не в дом свой увел, а прямо в полицейский участок, в село Кермись, к уряднику. Крут был нравом Артамон, ой, крут. Привел его, значит, к уряднику да отстегал плеткой. А в плетке той железная проволока была завита. Бедный Григорий! У него вся рубашка в крови была.

Урядник еле утихомирил Артамона. Григория домой отправил, а сам долго разговаривал с Артамоном. Урядник набожный был, может, он-то и уговорил Артамона смириться. И отпустил тот сына в Никольскую обитель. Там Григорий целых пятнадцать лет подвизался на самых трудных работах. Часто места отхожие чистил. Смирял себя. Послушник был великий. Почему уж в монахи не постригся – неведомо.

И почему из монастыря ушел, тоже неведомо. Только такие люди просто так ничего не делают. Видно, свыше ему такое указание было – в миру Богу служить. Какое-то время после монастыря старец странствовал, а потом поселился в селе Польное Ялтуново. Часто жил в селе Борки, что стоит между Ялтуновом и Старочернеевом. в Борках жил в заброшенной и такой маленькой баньке, что воробью негде было ступить. Постился да молился. Бывало, целые дни и ночи в молитве проводил. Ходил по округе и в приглянувшихся местах копал ямы. Глубоко копал, пока роднички ключевые не появлялись. А вода этих живых родничков целительной была. Вот ведь как… Люди пили, исцелялись да Бога благодарили за то, что он им Григория послал. Некоторые из его источников до сих пор людей пользуют. Их так и называют: Григорьевы источники.

Сказывали маменьке такую историю. Как-то пришли к Григорию два дородных монаха. Григорий их спрашивает:

– А что, братцы, вкусной была телочка, которую вы тайком прирезали, а потом ели ее мясо?

Никто не знал об этом грехе монахов. Они же, услышав такое обличение, так и грохнулись на колени. Грохнулись и деревянными от страха голосами, заикаясь, стали просить:

– П-прости нас Христа рад-ди… Б-бес п-попутал…

А на глазах у них слезы покаянные выступили. Тянулся по их лицам от слез тех след, серый, как суровая нитка. Ну, увидел это старец и говорит:

– Эхе-хе… Идите, братцы, с миром. Я уж поусердствую, буду ваш грех замаливать. Бог простит. Только Бог-то Он Бог, да и сам будь не плох… Молитесь о прощении греха своего и не грешите больше.

Был еще и такой случай. Одна женщина имела трех сыновей. Пришла как-то к Григорию и спросила, кто кем будет, а старец ей и говорит:

– У отца Григория трое гусей растет. Двое в церкву пойдут. А еще у отца Григория будет монах. Так-то…

Как в воду глядел! Двое из ее детей в «церкву пошли» – священниками стали, а третий постригся в монахи.

В другой раз пришли к нему две красные девицы, спросить, как они замуж выйдут. А по дороге говорили между собой:

«Чего нам этот мужик может сказать? Может, зря идем?» Только подошли к домику Григория, а он уж их встречает и выговаривает:

– Зря вы к мужику пришли. Чего я могу вам сказать? Идите, идите обратно, только знайте: выйти замуж не напасть, как бы замужем не пропасть.

Часто ходил Григорий в семьи, где малые детушки были. Придет, бывало, и ласково скажет хозяйке:

– Ты, молодая, отдохни. Я уж сам за дитем посмотрю. А тебе завтра работать, тебе силы нужны.

Люди знали о доброй душе Григория, доверяли ему нянчить детишек. И он подолгу сидел у колыбельки, качал младенца да песни тихохонько напевал. А песни-то все духовные, трогательные, пользительные. Вроде как для младенца, а получалось – для родителей. Они слушали и замирали. Думали думу духовную. Одну такую песню, которую Григорий и нам с маменькой спел, я запомнила.

Маменька все песни да сказы старанничков и старцев в особую тетрадочку записывала. Не отпускала их, пока не запишет все с их слов. По этой тетрадочке я потом тоже стала духовные песни петь да сказы сказывать.

Григорий в первый раз пришел к нам под Успенье Пресвятой Богородицы. Шел на Вышу, на престольный монастырский праздник. По пути зашел в наш домик на ночлег. Я, когда его увидела, удивилась. Хоть маменька и не рассказывала, каков он был, но мне этот старец, молитвенник и прозорливец, представлялся чуть не Ильей-пророком. С дремучими волосами, с бородой, как плакучая ива. Казалось мне, что копатель чудотворных родников Григорий был ростом высок, лицом широк, в плечах – аршин. А тут… Вошел какой-то босой, сухонький мужичок-лесовичок. Бородка неказистая, непокорные волосы, как для усмирения, в кружок стрижены. Одет в выношенную холщовую рубаху, такую длинную, что казалось, будто это не рубаха, а женское платье. Ну, совсем не солидный. Не Илья-пророк. Запомнились мне глаза его. Синие, как полевые колокольчики. Когда он заговорил, мне даже показалось, что его глаза-колокольчики зазвенели. А заговорил старец стишками-прибаутками:

Маменька как услышала стишки эти, так и осела на лавку. Я не поняла, что к чему. Только потом, через несколько дней, маменька сказала мне, что старец угадал, что она с отцом в бору выросла. Ее отец был лесничим, и дом его стоял в бору. А когда молиться учил, приговаривал: «Ты, Акулька, при молитве кланяйся Богу низехонько».

Ну, пришла маменька в себя, собрала стол. Помолились, сели.

– Тут у нас давеча старец один был, Василий Афанасьевич, – завела разговор маменька.

– Карпуня-книгочей? – распрямив плечи, встрепенулся мужичок-лесовичок.

– Он самый.

– О, это наш человек! Духовный окормитель Петриных. Рабов Божиих Алексея, Анны и их дочек – Аниськи, Гани и Матреши. Хоть Матреша и маленькая, но Карпуня уже внушает ей истины Христовы своими простыми сказами.

– А почему Петрины не у священника окормляются? У них, в Ялтунове, в Троицком храме батюшка хороший, духовный.

– О, да ты, Акулька, книгочейка небось? Как Карпуня?

Маменька засмущалась. Даже щеки зарумянились.

– Да ты не робей, – успокоительно сказал Григорий. – Добрые книги – они пользительны. А вопросик твой не простой…