Объективная реальность

Я же отправился по совершенно другим документам в Париж, где мне удалось взять интервью у самого Михаила Ипполитовича Занкевича. Как мне удалось с ним встретиться? Да это не было очень уж сложно: Жизнь в эмиграции не была для него слишком уж удачной, богатств он не нажил, да и особой успешностью не отличался. Пик его карьеры — начальник штаба ставки Верховного правителя России Колчака, да и то в момент заката, когда белое движение терпело поражение за поражением. Мой интерес к этому человеку был вызван тем, что именно он был военным атташе России в Вене, и именно ему сопутствовала удача завербовать полковника Редля, хотя, вполне возможно, что это австрийский русин Редль использовал Занкевича, чтобы подсунуть через него дезинформацию русскому Генштабу? Мутная история, в которой до сих пор ничего не ясно. Но в том времени, что я оказался, еще были живы участники этих событий.

Он принимал меня в своей квартирке в не самом престижном районе Парижа, да и сама квартира, пусть не мансарда, но последний этаж не слишком хорошо выглядевшего доходного дома, почти что самый дешевый вариант. Тем не менее меня встретил денщик, узнал имя, поинтересовался целью визита, поскольку его ответы удовлетворили, предложил пройти в кабинет. Узкий тёмный коридорчик, небольшая комната, которая не может похвалиться убранством, тем не менее, в ней чисто, всё аккуратно разложено по местам. На письменном столе стопка книг, рабочая тетрадь, которую хозяин кабинета аккуратно закрыл, как только я вошел в комнату.

(на этой фотографии Михаил Ипполитович Занкевич еще в форме полковника)

Меня встречал человек в генеральской форме, довольно подтянутый, что не совсем типично, в его почти шестьдесят. В этом возрасте обычно люди как-то теряют форму, заплывают жирком, этот же нет, старается соответствовать принципу «в здоровом теле здоровый дух». Мундир далеко не новый, но при этом опрятный, тоже видно, что о нем заботятся. Не франт, но выглядит весьма прилично, высокий лоб с залысинами, густые седые волосы, аккуратные усы, за которыми следят ничуть не менее чем за причёской. Военная выправка, пронзительный взгляд серых глаз, да уж, интересный господин… уф, чуть было не назвал его товарищем генералом… Штирлиц был очень близок к провалу. Кстати, мы разговаривали на французском.

— Добрый день, господин генерал. Благодарю вас за согласие дать интервью. Мое издание интересует одна старая история, к которой вы имели непосредственное отношение. Вот, прошу, тут весь ваш гонорар.

Кладу на стол конверт, он очень аккуратно пересчитывает франки, сумма достаточно приличная, но не запредельная, пока что это только обозначение намерений, не более того.

— Давайте к делу, господин… Глясс, Мишель Глясс, я правильно прочитал в вашей визитке?

— Хорошо, вы прочитали правильно.

— Что-то я не знаю такого журналиста, и ваша газета… нет, простите, журнал «Ле Концепт Историсьон». Историческая концепция, исторические идеи?

Последние две фразы он произнёс на русском, подозревает меня? Делаю вид, что не понял русских слов, повторяю название и оговариваю, что мы серьезное академическое издание, рассчитанное на профессионалов-историков, и не ищем дешевой популярности. Вижу, что клиент немного успокоился.

— Наших читателей интересует одна весьма странная история. Которая произошла во время вашего пребывания в столице Австро-Венгерской империи, точнее, событие произошло уже после вашего отъезда, но его связывают с вашим именем. Я имею ввиду историю с полковником Редлем.

— Я отказываюсь говорить на эту тему. Можете забрать ваш гонорар.

О! Какая бурна реакция! Губки поджал, собрался весь, того и гляди. Вызовет денщика и выставит меня из комнаты.

— А если я утрою гонорар?

На стол ложится конверт потолще. Люблю деловых людей! Генерал аккуратно пересчитывает деньги.

— Мсье Глясс, вы же должны понимать, что многие фигуранты этих событий еще живы и поэтому могут весьма негативно воспринимать появление материалов на эту тему.

— Понимаю.

На стол ложится еще один конверт. Такой же по толщине.

— Мсье генерал — это последний мой аргумент. Больше не будет, на эти деньги вы можете безбедно год жить в Париже, можете куда-то уехать, подумайте хорошо. Год жизни за одно интервью!

Педант хренов! Опять пересчитывает деньги. Потом внимательно смотрит на меня.

— Давайте перейдем все-таки на русский, мне кажется, что вы такой же Глясс, как я княжна Тараканова. Для чего вам нужно это интервью? Кто ваша цель?

— Хорошо, Михаил Ипполитович, карты на стол. Меня интересует один человек, связанный с этой историей. Насколько я знаю, в это время он усов не носил.

На стол ложится фотография. Она из этого времени. Вижу, что узнал. Усмехается как-то зло, нехорошо так.

— Зачем это вам?

— Мой наниматель очень обеспокоен явной неадекватностью этого господина и боится за свои инвестиции. А вложено им в Веймарскую республику очень много.

— Господин…

— Называйте меня Михаилом. Этого достаточно.

— Хорошо, Миша, так вот, я вынужден вам отказать. И по двум причинам. Во-первых, у этого… господинчика… сейчас весьма серьезная организация и мне не хочется сдохнуть раньше времени. Это раз. Второе, я не желаю рассказывать правду про этот эпизод из моей жизни еще и потому, что потом для меня будут закрыты все двери, отвернутся друзья, вы понимаете, это будет крах. И деньги это не компенсируют!

— Почему же?

Добавляю еще один конверт.

— Кроме того, Михаил Ипполитович, мне ведь не нужна ВСЯ правда, мне достаточно будет и полуправды. Это раз. Второе, вы же знаете, что сейчас в Латинской Америке между Боливией и Парагваем развернулась война, а в армии Парагвая воюет много наших с вами соотечественников. Насколько я знаю, более сорока офицеров. Вы ведь знакомы с генералом Беляевым?

— Иваном Тимофеевичем? Знаком.

— Думаю, он вам составит протекцию. Надерете немцам задницу, они там за боливийцев вписались в конфликт. Потом сможете перебраться в любую страну на ваш выбор, в том числе моего нанимателя.

— Предложите мне место у кремлевской стены?

Мгновенная реакция.

— Фи, Михаил Ипполитович, вы меня обижаете! Вы сможете переехать в САСШ, вам там помогут устроиться. Дай вам Бог здоровья, еще не один год будете радоваться жизни. А можете переехать на Таити, там, знаете ли, с цивилизацией не очень, но зато очень красивые молодые мужчины… и не дорогие, скажу я вам.

— Увы, Миша, вы не понимаете и зря пытаетесь меня оскорбить, я вам…

— Понимаю, Михаил Ипполитович, понимаю. Посмотрите вот сюда.

Я положил на его стол последний конверт, вот только в нём денег нет. Там две фотографии. Как мне их достали? Отдельная история, и я вам ее обязательно расскажу. Пока что важно, что они лежат на столе у генерала Занкевича, и у него быстро-быстро бледнеет лицо и крупные капли пота выступают на лбу. Он берет эти снимки осторожно, как будто смотрит на ядовитую змею и боится к оной прикоснуться. Да-с, привет из прошлого получился неприятным, с душком. Оба снимка парные. На обоих изображены голые мужчины, так что не остается сомнения — это любовники, ну или просто сошлись для интимных игр. Отличие? На одном изображен голый Занкевич, на втором голый Редль. Общее — голый юный Адольф Гитлер. Насколько я понимаю, снимки сделаны в двенадцатом году, фюреру тут около двадцати. Кажется, именно этими снимками полковник Редль шантажировал военного атташе России в Вене.

— Зачем вам я, если вы и так всё знаете? — он спрашивает, руки его дрожат еще больше.

— Понимаете, Михаил Ипполитович, нам не нужна вся правда, нам нужна полуправда. Вот так, примерно вот так…

Я переворачиваю фото с Занкевичем, остается открытым второе.

— Поскольку я уверен, что остальные оригиналы уничтожены, то ваше слово будет весомым аргументом. И выхода у вас нет.

— Понимаю… Что конкретно вы хотите получить?