Кистепёрые

Я стиснул себя в кулак, помолчал, тяжело и страшно, смотрит с ожиданием, проговорил с усилием, шеф должен излучать оптимизм:

– Несёт нас необязательно к большому и страшному водопаду, как сами себя пугаем. Не для того Вселенная проклюнулась из Праатома… или что там было. Не может всё вот так, как кричат алармисты, раздрызгнуться вщент.

– А вдруг?

Я сказал с усилием:

– Будем верить, что это не конец, а начало, как сказал всегда злой и растрёпанный Тертуллиан.

– Начало, – пробормотал он тоскливо и загнанно, как те, которых пристреливают, – чего, шеф, начало?.. Ты ж футуролог?

Я перевёл дыхание, сердце колотится часто, но без боли, что удивительно, а страх вообще-то хорошо, адреналинит, полезно, как говорят всякие коучи, неграмотные, зато их много.

– Увидим, – ответил я с усилием. – Хорошо бы в самом деле узреть… а то и поучаствовать.

– Если допустят.

– Если допустят, – согласился я. – Мы такие, всё умеем. Можем копать, можем не копать.

Он пробормотал:

– Уже началось, шеф. Только к добру ли… Ты заметил, что смотришься… ну, как бы моложе?.. И стал злее?

Я ответил нехотя:

– Насчёт злее не знаю, но вчера перед сном сотку выжал. С ума сойти, никогда такой вес не брал, только мечтал с детства!.. Но молчи, молчи!.. Боюсь, можем изменять не только себя, что и страшно.

Он указал взглядом на стол.

– Уже. Человеки чем не столы?.. Только чуть сложнее. Но не так уж, чтобы намного. Я уже боюсь шевельнуться. Мы как слоны в посудной, только теперь весь мир лавка с тонким фарфором.

– Вот и застынь, – велел я. – Даже не думай!.. Или думай о бабах, «Алкоме» это неинтересно.

– И чем буду отличаться от таксиста?

– Для неё мы все таксисты, – сказал я. – А то и хламидомонады. С чего ты решил заменить чёрный пластик?

Он дёрнулся.

– Да так просто, от усталости!.. Не надо гадостных намёков, не галактический Госдеп! Когда совсем уж, чего только в голову не лезет. Хорошо, Навуходоносором себя не вообразил!

Я пробормотал:

– А было бы здорово… Тебя тоже жалко, зато для науки материал… Гм, больше ни ангстрема из установленного партией и правительством коридора. А мы ещё и заузим по мудрому совету Фёдора Михайловича.

Он зябко передёрнул плечами.

– Да уж… Раньше ходил и боялся, а теперь будто на американских горках играю в русскую рулетку.

– Вошли, – пояснил я, – в постцивилизацию. Вернее, вбежали, но ещё не поняли, куда и зачем. Выживут самые тупые, а ещё самые занятые делом, что ничего не увидят, кроме работы.

– Намёк понял, – пробормотал он. – Пошёл выживать.

Глава 13

После его ухода я выждал с минуту, сердце колотится, как и раньше, но по-прежнему без боли под левой лопаткой и в грудине. Вышел в коридор, огляделся, стараясь делать это незаметно для окружающих. А увидят, пусть думают, высматриваю, где пора делать ремонт, шеф обязан следить и за такими вещами.

Худерман и Невдалый, те ещё экстремисты, не могут устоять перед возможностями, запустили пару энпээсов в реальный мир, наделив их тактильными характеристиками, теперь следят за каждым их шагом, но громко и не моргнув глазом уверяют, что ни на что не отвлекаются.

Может быть, Жанетта тоже энпээс, Худерман мог такое сотворить, как только «Алкома» нарастила мощь и привлекла достаточно кубитов для обсчёта, а что помалкивает, то понятно, я нанимал всех для работы над баймой, а не.

Вообще-то «Алкома» в самом деле уже давно позволяет себе создавать энпээсов, ничем не отличающихся от человека, слепленного эволюцией из того, что было. Разница лишь в том, что в энпээсах нет триллионов бактерий и микробов, что живут как в кишечнике, так и во всех частях тела, даже в нервах, глазных яблоках и мозгу.

Один умник как-то запустил в мир идею, что человек не просто симбиоз с живущими в нём микроорганизмами, но они и есть он, человек мыслящий, а остальное просто ходячее мясо, в котором они живут и развиваются.

Ладно, увидим. Пока что энпээсы выгодно отличаются хотя бы тем, что не загаживают природу отходами жизнедеятельности. И вообще, для них не нужно выращивать огромные стада коров, осваивать новые посевные площади, достаточно простого электричества, а от ветряных или атомных девайсов – без разницы.

Правда, энпээсы пока что показали себя как хорошие работники, но как насчёт научного творчества?.. А копать от забора и до обеда все умеем, даже академики.

Внезапно навалила, как рухнувший небоскрёб, тяжёлая мысль, в страхе сжался в ком, даже ноги подтянул, как внутриутробный зародыш.

А что, если Вселенная в самом деле создавалась для нас? Спешила создать нас для какой-то цели?

Допустим, нечто грозное надвигается из глубин пространства, что погубит Вселенную? Традиционные варианты, вроде заграждения из сверхмассивных чёрных дыр размером с галактику не спасут, нужно что-то необычное.

Космический холод прокатился по телу, я вскочил, стуча зубами.

– Алиса, большой эспрессо!.. Двойной!

Кофейный аппарат послушно затрещал размалываемыми зёрнами. Дождавшись, когда в чашку хлынет чёрное, горячее и оптимистическое, ухватил холодными, как нейтронные звёзды, ладонями.

А что, если Вселенная уже бесчисленное множество раз погибала? И сейчас, возможно, её последняя отчаянная попытка ускориться и уйти от опасности за счёт такого необычного варианта, как создание биологической жизни?

– Работать, – прошептал я замерзающими губами, – работать, работать… Вдруг мы в самом деле рождены спасателями?

Горячий кофе прокатился по горлу. Я почти услышал, как нечто ответило во мне, что да, так и есть, спасатели, всё сможем и всех нагнём.

Так, видимо, говорила и кистепёрая рыба, выползая на страшную сушу…

Впрочем, смогла.

А утром я после бессонной ночи вошёл в офис бодрым шагом и с улыбкой на лице, хотя знаю, выгляжу всё равно уставшим, но это придаёт мне вид серьёзного государственного деятеля, как сказали как-то, добавив, что я похож на Рузвельта, забыв, что тот был парализован и передвигался только в кресле на колёсиках.

Но Рузвельт так Рузвельт, будем рузвельтить дальше, он показал себя крутым и успешным руководителем, так что сравнение всё равно должно льстить, хоть и криво, но что в нашем мире прямо?

Погибшая лошадь всего лишь набор символов, как и весь окружающий нас в байме мир. И сразу как бы легше.

А если предположить, что и в реале всё вокруг нас только наборы символов, то это кому-то всё пропало, а истинным демократам как раз абсолютная свобода, когда можно всё, Бога нет.

Я нечто среднее, тоже понимаю трезво, что всё пропало, остальное вот-вот пропадёт, но мы же не пропадём? Это же просто такого быть не может, чтобы мы и пропали?

У «Алкомы» трудятся Худерман и Невдалый, зачем-то стараются понять, сколько ещё за ночь нахватала кубитов, как будто это что-то решит.

Невдалый обернулся, когда рядом упала моя тяжёлая тень, сказал с подъёмом:

– Восток алеет, солнце встаёт, в Китае родился Мао Цзе Дун…

Худерман посмотрел на меня, потом на него.

– Почему в Китае? – спросил он. – Он в нашей фирме. И зовут его не Мао. Сейчас вот обидится, жалованье снизит.

– Ни за что, – сказал Невдалый так же уверенно. – Сегодня заселили Верхнее Плато!.. Это последняя локация, шеф! Целиком, вместе с данжами и потайными порталами в тайные и даже секретные земли.

– И упёрлись в стену? – спросил я.

Он посмотрел с демонстративной обидой.

– Шеф, вы забыли, что у нас безграничный мир, или полагаете, что забыл я?

Я отмахнулся.

– Заселили сегодня?.. Рабочий день только начинается!

– Ночь дана человеку для работы, – напомнил Грандэ. – Если он творческий, а не поэт, что и днём спит. Мы с «Алкомой» успели за полчаса!..

– Ого, – сказал я с сомнением.

– Она и сейчас жужжит, – пояснил он, – что-то подчищает. Молодец у нас девочка, старательная.