Страница 54 из 54
Масухо-но-сусуки внимательно посмотрела на наследника и почувствовала, как ее гнев испаряется без следа.
– Можно спросить?
– О чем? – все с тем же печальным выражением переспросил молодой господин.
– Я про Асэби и ее мать. Вы как считаете?
Видимо, молодой господин не ожидал этого вопроса. Он удивленно моргнул и ответил, и непохоже было, что он глубоко задумался над этим:
– Асэби, что бы другие ни говорили, верит в свою чистоту. Думаю, и мать ее думала так же. Поэтому, что бы ни случилось, как бы несчастны ни были окружающие, они будут счастливы вечно.
Его голос уже не был сердитым – в нем слышалось понимание, и звучал он очень печально.
– Именно поэтому я думаю, что хорошо бы, если бы их счастье – счастье Асэби и госпожи Укигумо – не делало несчастными других. Ведь Укигумо все-таки умерла, бедняжка, – сказал молодой господин.
Масухо-но-сусуки, глядя в его потемневшие глаза, украдкой вздохнула. Действительно, все так, как и говорила Хамаю: Асэби и этот мужчина – абсолютные противоположности.
«Ну и ладно», – подумала она.
Впереди показалась площадка для любования сакурой, где их ждала Хамаю.
Вдруг Масухо-но-сусуки пришла в голову одна мысль, и она обратилась к молодому господину:
– Кстати, Ваше Высочество… Как-то, проходя под этой площадкой, вы посмотрели вверх и улыбнулись. Кому?
– Хм, я уже и забыл, – ушел от ответа молодой господин.
По галерее к ним шла Хамаю. Молодой господин с беззаботной улыбкой побежал ей навстречу.
Глава последняя
Это случилось приятным утром в разгар весны, когда ветер дул чуть сильнее, чем обычно.
С криком «Сакура зацвела!» явилась моя дурная компания. Суми обычно приходит, когда хочет вытащить меня на улицу. Так и есть: тащит меня на обрыв на границе нашей земли, куда взрослые ходить запретили.
По словам Суми, с той стороны обрыва, на соседней земле, чуть-чуть видны в белой дымке распустившиеся цветы сакуры. Мы со смехом бегаем друг за другом и забираемся в лес.
А там Суми подворачивает ногу.
Наверное, Суми отвлек широкий просвет между расступившимися деревьями. Я холодею, услышав грохот летящего с обрыва тела. Едва успеваю сорвать кимоно и превращаюсь в птицу, чтобы ринуться вниз. Однако когда я снова оборачиваюсь человеком и подбегаю к Суми, то слышу энергичную ругань и, не удержавшись, смеюсь.
В неглубоком ущелье мой смех разлетается эхом. Суми с несчастным видом держится за голову, но вдруг поднимает взгляд выше моего плеча и замолкает. Проследив за ним, я вижу нечто невероятно прекрасное.
За обрывом начинается чужая земля. Там, на вершине утеса, и правда цветет великолепная сакура.
А под гордо распустившимся деревом видна человеческая фигура.
Я вижу сияющие золотом позвякивающие украшения на волосах.
Мягкие волосы – таких в нашей семье нет – завиваются светло-каштановыми локонами. На нас с Суми удивленно глядят светлые, будто прозрачные глаза. Длинные рукава кимоно – нежно-розового цвета. Разбросанный по ткани узор из лепестков сакуры очень идет этой маленькой девочке.
Дует ветер.
По бледно-голубому небу летят лепестки.
«Как она красива», – мелькнуло у меня в голове. Я впервые подумал о девочке, что она красива, и, собираясь сказать это вслух, посмотрел на того, кто рядом.
Но сейчас у моей подружки, которая всегда строила противные рожицы, было совершенно другое выражение лица. Она как будто завидовала девочке, но при этом, понимая всю тщетность своих желаний, даже не пыталась мечтать о подобном.
Скучное было у нее лицо.
Я, краем глаза поглядывая на девочку на той стороне обрыва, сравнивал ее с Суми.
Одна – милая девочка, словно сакура, принявшая человеческий облик.
Другая – жалкое чернявое дитя, словно только что вылупившийся вороненок.
Сакура и ворон.
Глупости.
Как вообще можно сравнивать абсолютно разных людей?
Когда-нибудь, когда мы с Суми вырастем, я подарю ей красивое кимоно – такое же, как у девочки на обрыве. А потом, посмотрев на нарядную Суми, рассмеюсь.
И скажу: «Хоть в этом кимоно, хоть без него – ничего не меняется».
И скажу: «Ты всегда была самой сильной, лучшей».