Порог

— Первая-вовне. — «Киса» пожала плечами. — Или просто Прима. Приглашаю всех на станцию Ракс. Гарантирую уют, безопасность и свободу передвижения.

— Можем ли мы чем-то порадовать уважаемую Первую-вовне? — любезно спросил Матиас.

Темные глаза Ракс блеснули.

— Можете. Мне хотелось бы понять, что же вообще происходит.

— Давайте попробуем разобраться, — согласился Матиас. — Мы тоже в растерянности, уважаемый наблюдатель.

— Следуйте за мной, — сказала Прима, поворачиваясь и беря Ксению за руку. Тут же приостановилась и обернулась, снова посмотрев на старпома. — Да. Я должна представить вам другого своего гостя. На станции находится уважаемый представитель высокочтимых Феол.

Явно дожидавшийся этих слов, в проеме люка появился широкоплечий гуманоид. Бэзил невольно вздрогнул и опустил взгляд.

Из всех чужих видов, участвующих в Соглашении, Феол были едва ли не самыми дружелюбными, щедрыми и открытыми к общению. Именно они осуществили первый контакт со звездолетом Земли. Именно они передали Человечеству «приветственный дар» — целую библиотеку научных знаний и технологий, позволившую людям за полвека во многом догнать более развитые виды. В дальнейшем все остальные члены Соглашения — и Ракс, и Ауран, и Халл, и Халл-3 — знаниями торговали.

Увы, ирония судьбы была в том, что Феол были и самыми неприятными с точки зрения человека.

— Мы приветствуем друзей по Соглашению, — произнес гуманоид, приближаясь. — Мы заинтригованы и встревожены вашим неожиданным визитом.

Собравшись с духом, Бэзил посмотрел на Феол.

Это была мужская особь, рослая и крепкая, одетая в форму Корпуса Ученых Феол. Черты лица слегка грубоваты, даже немного карикатурны, как у персонажей мультфильма, но в целом симпатичны и близки к человеческим. Коричневый, с красноватым оттенком цвет кожи встречался и у людей, особенно живущих в колониях. Единственным, но разительным отличием от землян был третий глаз посреди лба — маленький и немигающий. Даже он, как ни странно, не выглядел пугающим — наверное, потому, что смотрелся совершенно чужеродным.

Проблема была лишь в том, что этот глаз не принадлежал этому телу. Из черепа гуманоида выглядывал симбионт, мозговой червь, неотъемлемая часть личности каждого взрослого Феол.

— Мы не знали о том, что высокочтимые Феол отправили своего представителя на станцию, — сказал Матиас.

Он обменялся рукопожатием с Феол. Гуманоид совсем по-человечески пожал плечами.

— Информация была направлена всем участникам Соглашения в установленном порядке. Могу ответно сообщить, что мы с Первой-вовне не ожидали прибытия столь большой и авторитетной делегации. Прав ли я, что здесь присутствует госпожа Мэйли, лучший в Галактике специалист по кошачьим?

Бэзил удивленно посмотрел на китаянку. Конечно, Мэйли известна, но он не подозревал, что настолько.

Похоже, этого не подозревала и Мэйли.

— Простите, ваши слова слишком лестны для меня, господин… — Она сделала едва заметную паузу.

— Двести шесть — пять, — ответил Феол, выделяя краткую часть своего цифрового имени, используемую для общения в узком кругу. Он ожидающе посмотрел на Мэйли. — Двести шесть — пять, госпожа Мэйли. Лучшую часть меня, с которой вы так мило общались на симпозиуме в Аел-маре, зовут Толла.

Третий глаз во лбу Двести шесть — пять подтверждающе мигнул.

— В Аел-маре? — переспросила Мэйли. — Межвидовая научная станция в вашем пространстве?

— Да, три года назад, вы выступили с докладом о природных корнях агрессивности фелиноидов. На симпозиуме по биологическому детерменизму психологических отличий разумных видов.

Мэйли молчала.

— «Игры с добычей как проклятье фелиноидов», — с надеждой произнес Феол. — Очень поэтично и убедительно, хотя и резко.

— Я не была на симпозиуме в Аел-маре, — ответила Мэйли. — Я подавала заявку. Но тема моего доклада «Довольство малым — самоограничение как мотивационная доминанта фелиноидов» была отвергнута как малоинтересная.

Она помедлила мгновение.

— Мы не встречались с вами, высокочтимый Двести шесть — пять. И с вашей лучшей частью, Толлой, тоже.

Бэзил заметил, как вздрогнула Ксения — и уставилась на Первую-вовне. По лицу «кисы» прошла болезненная гримаса.

— Прошу всех немедленно пройти в конференц-зал, — сказала Первая-вовне. — Также прошу присоединиться командира Горчакова. Проблема, перед которой мы оказались, слишком глобальна и требует общего собрания.

«Дружба» была огромным кораблем как по меркам Невара, так и по стандартам Соглашения. Конечно же, основной причиной этого было техническое несовершенство — ученые Невара пока не придумали ничего эффективнее термоядерного реактора в качестве источника энергии и реактивного принципа в качестве движущей силы. Реактор питал варп-привод и нагревал рабочее тело для передвижения в обычном пространстве. Баки с жидким водородом и занимали большую часть корабля. А еще были системы жизнеобеспечения, три челнока для исследования планет, солидный склад запасных частей и материалов для ремонта. Все это оставляло для экипажа не слишком-то много места. Четырнадцать человек и четырнадцать кис жили в трех разнесенных друг от друга кубриках (два больших, на тринадцать членов экипажа, и один маленький, для двух капитанов, от людей и кис). Анге знала, что на стадии проектирования планировались и роскошные каюты на двоих, и один огромный кубрик на всю команду. Каюты были отвергнуты по соображениям экономии места и массы, единственный кубрик — по требованиям безопасности: корабль должен был способен завершить полет даже в случае гибели половины экипажа.

Наверное, Анге была единственным человеком на борту, который радовался отсутствию индивидуальных кают. Ведь в этом случае почти все люди разместились бы попарно, с братьями или сестрами. Кроме нее, в экипаже был лишь один человек без пары — геолог Казвар, пожилой и всеми уважаемый специалист, изучивший все крупные космические тела в системе. Его брата подвело здоровье — год назад врачи сняли его разрешение на экспедицию. Анге знала, что Казвар долго обсуждал с братом, лететь ли ему одному, — и в итоге они приняли нелегкое решение разделиться.

То, что Анге родилась одиночкой, знали все. Экипаж был слишком образованным и подготовленным, чтобы хоть как-то проявлять свою неприязнь. Скорее, ей сочувствовали — по крайней мере прилюдно. Но она знала, что где-то в глубине души у каждого нормального человека живет брезгливое неприятие одиночек. В старину так относились к любому увечному — слепому, парализованному, умственно неполноценному. Сейчас эти времена прошли, недаром философы называли нынешнюю эпоху серебряным веком, сравнивая мирное и благополучное существование с древним эквивалентом денег. Анге не угрожала ни смерть, ни преследования, ни дискриминация. Порой, наверное, к ней даже относились снисходительнее, чем она того заслуживала, — может быть, и в экипаж она попала не только стараниями Криди, но и как символ терпимости и доброты человеческого общества.

Но ей не хотелось сочувствия. Ей не хотелось преимуществ.

Анге мечтала быть как все — и знала, с самого раннего детства знала, что это невозможно. С детских игр в песочнице, с рано или поздно произнесенного вопроса: «А где твоя сестра?» Несколько раз она не выдерживала и врала. Говорила, что сестра болеет, что она дома. Или — что сестра погибла, и теперь Анге одна. Но рано или поздно правда раскрывалась, и становилось еще хуже.

В конце концов она привыкла отвечать «я родилась одна». Смирилась.