Порог

— Мы примерно здесь. Если кто-то решит нас здесь искать, то будет разочарован. Мы пойдем вон туда, в горы. — Ян провел пальцем по карте, потом указал рукой на далекий склон. — Двадцать километров.

— С грузом? — впервые заговорила с ним Лан. — У нас нет грузовика.

Ян поглядел на четыре здоровенных ящика и россыпь тюков и мешков. Пояснил:

— Это повозки. Они раскладываются, колеса внутри. Много не проедут, но нам много и не надо. Разложим, загрузим, впряжемся. На полпути заночуем. Завтра к полудню будем на месте.

Рыж посмотрел на мрачную громаду горы. Сказал:

— На склонах хуже с травой.

— Это сейчас. Летом лучше. И там лучше с водой — всегда.

Рыжий парнишка рассмеялся:

— И дураки же мы будем, если ничего не случится.

— Лучше быть живым дураком, чем мертвым умником, — ответила Адиан.

Наша Вселенная — удивительное место. Алекс знал это с самого раннего детства. Мир был одновременно реальным и нереальным, его можно было пощупать, потрогать, ощутить — и почувствовать, рассчитать, измерить. Каждый предмет — камешек на дороге, пуговица на рубашке, чашка с молоком — был не просто предметом, но еще и тенью своей настоящей сущности, проекцией подлинных семи измерений мультивселенной (впрочем, Алекс подозревал, что их куда больше) на доступные человеческим чувствам три.

И самое главное — эту сущность можно было найти, рассчитать, поймать в сеть из чисел. Случайностей в мире не было, любая случайность на самом деле была закономерностью, скрытой от человеческих глаз.

Алекс с раннего детства знал, что он особенный. Таких, как он, называли «человек-плюс», его геном был скорректирован еще до рождения. Некоторые относились к таким, как Алекс, с опаской или даже с неприязнью — он понял это, но не обиделся, а просто свел к минимуму контакты с такими людьми. Другие, напротив, смотрели на Алекса с любопытством и едва ли не преклонением — таких он чурался еще больше. По большому счету, его изменения укладывались в рамки стандартной программы улучшения генома, которую на Земле практиковали уже полвека все нормальные люди — кроме боящихся всего нового неофобов и совсем уж ортодоксальных верующих. Алекс был чуть сильнее и выше, чем юноша его возраста, живший в девятнадцатом или двадцатом веке, от некоторых заболеваний был избавлен абсолютно, к другим гораздо менее восприимчив. Основное изменение крылось в способности оперировать абстрактными величинами, в усилении математических навыков. Маленькие изменения в затылочных долях коры мозга давали «людям-плюс» очень большие отличия от обычных людей.

Нельзя сказать, что свои особенности Алекс применял только в работе навигатора. В детстве, играя в футбол, он понял, что чувствует траекторию мяча еще до удара, глядя на движение ноги. В шахматах он видел партию после пятого-шестого хода — ошибаться доводилось, но крайне редко. В итоге он перестал играть в некоторые игры, а в других стал специально допускать ошибки, чтобы избежать косых взглядов товарищей. Человеческие отношения — они ведь важнее дарованной генами победы. В отличие от многих обычных математических гениев Алекс не был замкнутым сухарем, живущим лишь в мире абстрактных величин и чисел, — он рос обычным мальчишкой, любящим и игры, и проказы. Он и сейчас чувствовал себя подростком, что для его возраста не слишком-то характерно.

Но в рубке настоящего (даже не учебного!) корабля, готовящегося к выходу из «кротовьей норы» в обычное пространство, Алекс был кем-то большим, чем кадет Космофлота. От правильности его решений, пусть и контролируемых командиром и разумом корабля, зависело слишком многое, чтобы позволять себе быть ребенком.

Впрочем, сейчас от Алекса уже мало что требовалось или зависело. Корабль приближался к точке, соединяющей не-пространство «кротовьей норы» (а точнее — червоточины Шацкого) с пространством Римана, управлять им сейчас не то что не требовалось, а было просто невозможно. Мегер была за пультом управления движением, руки ее спокойно лежали рядом с воронками коллоидных рецепторов. Как только корабль выйдет в привычную Вселенную, Мегер должна быть готова немедленно принять управление (вдруг точка выхода слишком близко к звезде или иному космическому телу; вдруг на корабль немедленно набросятся злобные пираты — ах, как жалко, что они существуют только в кино; вдруг, пока они летели, звезда взорвалась, и они окажутся посреди плазменных сгустков слетевшей фотосферы — тоже чушь, но все-таки вероятнее, чем пираты). А задачей Алекса в таком удивительном случае будет немедленно рассчитать обратный прыжок и дать команду на его выполнение.

— Три минуты до выхода, дамы и господа, — произнес Марк. — Не правда ли, последние минуты путешествия всегда тянутся дольше, чем первые дни? Это загадка, которую так и не смог разгадать Эйнштейн.

Мегер погрузила руки в отверстия рецепторов — коллоидный гель чмокнул, охватывая ее руки и проникая к нервным окончаниям. Все пилоты позеры и ретрограды, давно уже существуют иные, бесконтактные формы подключения к пилотажной системе… Алекс надвинул на лицо шлем, вызвал координатную карту. Пробежал пальцами по воздуху, нажимая виртуальные кнопки. Все в порядке. Он готов.

— Ну что ж, приготовимся к возвращению в нашу родную Вселенную, — чуть пафосно сказал командир Горчаков.

Предстартовый отсчет заканчивался. Шесть часов назад «Дружба» перешла в режим накопления энергии. Даже свет во всех отсеках был слегка приглушен, что Криди цинично объявил полной дуростью разработчиков — потребление энергии всеми второстепенными системами корабля не составляло и сотой доли процента той энергии, что потребуется для создания пузыря искривленного пространства.

Анге считала, что он не совсем прав. С точки зрения инженера — да, конечно, но полумрак в отсеках дисциплинировал, настраивал экипаж, не позволял забыть, что сейчас произойдет.

Конечно, если кто-то способен это забыть!

Сегодня объединенная цивилизация сделает шаг к звездам. Быть может, разумная жизнь уникальна — и перед ними лежит огромная и пустая Галактика, ждущая, чтобы ее наполнили жизнью. Многие, в том числе и Криди, придерживались такой точки зрения, справедливо замечая, что, будь разум хоть сколько-нибудь частым явлением, к ним бы уже прилетели.

Но Анге считала, что жизнь не может быть уникальным явлением. В их системе две планеты с разумной жизнью и еще три имеют примитивные формы жизни. Даже если есть какой-то уникальный фактор — в излучении их солнца, в составе первичного протопланетного облака, то где-то он повторится снова.

А может быть, уже первый полет завершится… ну, не встречей с братьями по разуму, конечно, но находкой планеты, на которой можно жить. С водой, кислородом, растениями.

Они прошли по всем отсекам, в очередной раз проверили все системы, к которым можно было приблизиться. Те механизмы, режим работы которых исключал приближение человека, Криди проверил дистанционно, лично управляя контрольными мини-ботами.

Все работало прекрасно. Включая и злосчастный волновод, который она едва не сломала.

Последние полчаса они опять провели на главном посту. Выполнили комплекс предстартового контроля. Приняли предписанные перед стартом медикаменты — одновременно бодрящие и подавляющие волнение. Сознание стало чистым и ясным, мысли четкими, будто рельефными.

— Не верится, что это произойдет на самом деле, — внезапно сказал Криди. — Мы искривим метрику мироздания, выпадем из него, закутаемся в кокон из многомерности. И сократим пространство перед собой, нарастив его сзади. Превратимся в стрелу, пронзающую Вселенную.