Наследница

Посидев ещё немного на рабочем месте, решила, что попытки сосредоточиться так и не увенчаются успехом. Поэтому взяла сумку и поехала домой. Лучше приготовлю ужин, чем буду бесцельно просиживать юбку.

Парень из охраны помог занести пакеты и растворился, оставив меня одну. Сначала разобрала скоропортящееся и сложила его в холодильник, а потом понесла продукты в кладовку. Расставив все по своим местам, вышла из небольшой комнатки и зацепилась взглядом за дверь, которая всегда была заперта. За все время я ни разу там не была и не видела, чтобы Давид входил в неё или выходил.

Любопытство кошку сгубило.

И я не хуже.

В очередной раз дёрнув за ручку, получила отчаянное сопротивление замка. Нужен ключ. Где бы я его хранила на месте Давида? В кабинете, либо при себе. В портмоне или машине. Все зависит от степени секретности.

От затеянного совесть грызла, но как-то не настойчиво. Ей, похоже, тоже интересно что же скрывается за той дверью. Пошарив по ящикам рабочего стола, я без труда отыскала ключ. Хозяин дома не очень-то пытался его спрятать, наверное, не ожидал, что гостья окажется такой хамоватой и полезет ковыряться в его вещах.

Да-да, раскаиваюсь. Но сначала войду и посмотрю что там сокрыто.

На первый взгляд обычная комната. Стеллажи с книгами, полки с картонными ящиками, пыльный старый диван и куча всяких безделушек. Из того, что действительно бросалось в глаза, это медали. Очень много медалей и несколько поясов. Все это так небрежно было свалено в кучу, как будто владелец этих наград испытывал к ним ледяное безразличие. Я знала, что Давид занимался каким-то боевым видом спорта, но чтобы на таком уровне?

В коробке рядом хранились старые фотографии. Сделанные лет десять-пятнадцать назад. На них Давид совсем молодой, колошматит боксерскую грушу, тренируется на ринге в спарринге с таким же юношей, коллективное фото всех ребят и отдельное с тренером. В одном из парней я, кажется, угадывала Таро.

Давид выглядел довольным, уверенным. Особенно на тех карточках, где его награждают и поднимают руку, обозначая победителя. Лицо разбитое и припухлое, но излучает счастье. А уже на следующем фото запечатлён момент, как он снимает с себя пояс и отдаёт своему тренеру. Отчётливо ощущается теплота между ними, взаимопонимание.

Аккуратно сложила все на место и залезла в следующую коробку. В ней пылилась целая гора писем. Распечатанных и, напротив, упакованных в почтовые конверты. Они, перечеркнутые крест-накрест, возвращались к своему отправителю по причине истечения срока хранения. На той стороне их никто не получал.

В какой-то момент я засомневалась. Думала сложить все обратно и уйти, но взгляд наткнулся на нежное слово «сынок» и сердце болезненно сжалось. Неуверенно покусав губу, я все же потянулась к открытому письму и жадно впилась в текст.

«Родной мой мальчик!

Мы с отцом следим за твоим успехами и радуемся! Как же ты вырос. Стал совсем взрослым, возмужал. Мое материнское сердце воспаряет к небу всякий раз, когда нам удаётся узнать хоть что-нибудь о тебе. Мы желаем тебе, сынок, здоровья и успехов, живи так, как ты всегда мечтал!

Любим, безумно скучаем и не теряем надежду на скорую встречу...

Твои приемные мама и папа».

Остальные распакованные письма были тоже от приёмных родителей. Мама выказывала беспокойство, когда Давиду сильно доставалось на ринге, справлялась о самочувствии и благодарила Бога, что ее мальчик раз за разом поднимался, не сломленный более опытными противниками. Поддерживала и в каждом письме просила хотя бы дать знак, что ее посылки доходят до адресата. Она направляла их по адресу клуба, в котором Давид тренировался, и не была уверена, что сын получает конверты.

Значит, он не отвечал ей? Читал и хранил все письма, но не отвечал? Каким нужно обладать жестокосердием, чтобы промолчать?

Смахнув с глаз накатившие слёзы, я потянулась к запечатанными конвертам. Просмотрела несколько и поняла, что в них отправитель Давид, а получатель некая женщина. Только ни одно из его писем она так и не забрала. Хотелось бы мне думать, что он все же ответил приёмной маме, но терзали меня смутные сомнения...

Я рванула конверт на первом попавшемся письме и развернула втрое сложенный листок.

«Мама, это снова Давид. Твой сын.

Сегодня я в очередной раз выиграл турнир и отстоял титул, заработанный в прошлом сезоне. Я посвятил эту победу тебе. Ты можешь мной гордиться. Хочу встретиться с тобой, но пока у меня не хватает денег, чтобы прилететь в Грузию. Позвони мне или напиши в ответ. В конверт вложу все мои контакты. Надеюсь на скорое знакомство с тобой».

Больше удержать ноющее сердце я была не в силах. Слёзы градом полились из глаз. Так жалко стало его приёмных родителей и самого Давида, пытающегося достучаться до своей родной мамы. Но все письма возвращались обратно. То ли по тому адресу она уже не живет, то ли просто не хочет общаться с сыном. И я даже не знаю, что в данном случае лучше...

Очнулась, когда стукнула входная дверь.

- Аня? Я дома. Иди скорее ко мне, я так соскучился... Ань? - настороженно. - Ты где? Аня?

Давид ворвался в запретную комнату и уставился на зареванную меня. Брови сдвинулись к переносице, а спустя несколько секунд поднялись домиком. Он скользнул нечитаемым взводом по письму в моих руках, и я сжалась в комок. Вот сейчас отчитает и будет прав! Залезла в чужие вещи, прочитала чужие письма. Фу такой быть.

Но Давид бережно поднял меня с пола и присел на диван, удобно расположив свою ношу на коленях. Стёр большими пальцами дорожки слез и снисходительно изрёк:

- Ну и что ты плачешь?

- Жалко..., - всхлипнула.

- Не говори, что меня.

- Не только...

- Это все в прошлом. Я пережил это, перерос. Не нужно меня жалеть. Для мужчины это оскорбительно. Ладно?

- Настолько в прошлом, что ты до сих пор хранишь все эти письма?

- Сугубо в воспитательных целях. Для сдерживания нелогичных порывов.

- Например, довериться какой-нибудь девушке?

- Неужели ты думаешь, что во мне живет обиженный на женщин мальчик?

- Скорее недолюбленный, - робко предположила я.

- Может, тогда ты и долюбишь? - совершенно серьезно спросил он, вглядываясь в мои глаза. Между нами проскочила молния. Сердце сбилось с ритма только от одной мысли, что мы сейчас говорим о настоящих чувствах.

- Я согласна, - тихонько шепнула в ответ и прижалась к его губам.

Поцелуй вышел робким, поверхностным. Почти сразу я обвила руками его шею и крепко обняла. Он зарылся носом в мои волосы и мужественно терпел этот порыв необъяснимой нежности.

- Твои приемные родители ни в чем не виноваты, - сдавленно прошептала, - почему ты не отвечал им на письма?

Давид осторожно отстранился и пропустил сквозь пальцы мою прядь. Какое-то время молча рассматривал, как солнце переливается в ее медовом оттенке, с невероятной теплотой во взгляде.

- Я хорошо помню тот день, когда узнал, что приёмный. Мой мир перевернулся с ног на голову. Я ощущал себя разбитым, сломленным, словно меня на всей скорости переехал поезд. Злился на родителей за то, что они скрывали правду. Мне было всего четырнадцать. Я не ведал, что творю. Сбежал в другой город и слава Богу, что на меня напала уличная шпана. Если бы не те отбросы, Асланович, мой тренер, не заметил бы исхудавшего пацана яростно бьющегося против четверых. Меня тогда отделали по полной программе. Не видел ничего неделю. Но зато нашёл для себя пристанище и хоть какую-то цель в жизни.

- Тебя что, родители не искали? Как же так?

- Искали, конечно. Тренер сам им позвонил и сказал, что нашёл пропажу. Только я возвращаться не хотел. У меня шестеро братьев и сестёр, домик в деревне, глухота страшная. Шансов стать кем-то не было. Родители едва сводили концы с концами. Баба с возу - кобыле легче. А Асланович разглядел во мне потенциал. Ну мы с ним и договорились: он уговаривает родителей оставить меня у него, а я заканчиваю одиннадцать классов и каждый день тренируюсь, как в последний раз. Ему нужны были победы, а мне кров. На том и порешили.