Страница 5 из 12
Перевод В. Азова,1927 г.
Герберт Уэллс
Красная комната
– Могу вас уверить, – сказал я, – что потребуется очень осязаемое привидение, чтобы испугать меня.
И я встал перед камином со стаканом в руке.
– Это ваше собственное желание, – сказал сухорукий человек, бросив на меня косой взгляд.
– Я живу уже двадцать восемь лет на свете, – сказал я, – и до сих пор еще не видел привидений.
Старая женщина сидела, пристально глядя в огонь; ее бледные глаза были широко раскрыты.
– Ай! – вмешалась она. – Вот вы прожили двадцать восемь лет, а, наверно, не встречали ничего похожего на этот дом. Немало вы еще увидите, коли за плечами у вас только двадцать восемь лет, – она медленно качала головой из стороны в сторону. – Немало можно еще увидеть на свете горя!
Я подозревал, что старики стараются усилить своим настойчивым жужжанием призрачные ужасы этого дома. Я поставил на стол свой пустой стакан, окинул взглядом комнату и мельком уловил в конце ее, в невероятном старинном зеркале, свое отражение, укороченное и расширенное до невозможности.
– Ну так что ж, – сказал я, – если я что-нибудь увижу сегодня ночью, я научусь многому; ведь я подойду к делу без всякой предвзятости.
– Это ваше собственное желание, – снова повторил сухорукий.
Я услышал стук палки и тяжелые шаги снаружи по плитам коридора. Дверь заскрипела на петлях, и в комнату вошел второй старик, более согнутый, более морщинистый, более дряхлый, чем первый. Он опирался на одинокий костыль, глаза его были защищены щитком, а полувывороченная бледно-розовая нижняя губа отвисла, обнажая разрушающиеся желтые зубы. Он направился к креслу по другую сторону стола, грузно опустился в него и начал кашлять. Человек с сухой рукой бросил на вновь пришедшего быстрый взгляд, отражавший явную неприязнь; старуха не обратила внимания на появление нового гостя и продолжала все так же пристально смотреть в огонь.
– Я говорю, что это ваша собственная воля, – сказал сухорукий, когда кашель на минуту утих. – Почему вы не пьете? – спросил он новоприбывшего, подвигая к нему пиво.
Старик налил себе полный стакан трясущейся рукой; расплескал на стол. Чудовищная тень его корчилась на стене, передразнивая его движения.
Я должен сознаться, что совсем не ожидал увидеть таких гротескных стариков. Я всегда находил в дряхлости что-то нечеловеческое, что-то атавистическое и унижающее; у стариков, мне кажется, человеческие свойства почти нечувствительно отпадают день за днем. Эти трое вызывали во мне чувство неловкости своим натянутым молчанием, согнутыми фигурами, явным недружелюбием ко мне и друг к другу.
– Если, – сказал я, – вы укажете мне эту вашу комнату с привидением, я прекрасно устроюсь в ней на ночь.
Старик с кашлем внезапно отдернул голову назад, заставив меня даже вздрогнуть, и бросил на меня из-под зонтика еще один взгляд своих красных глаз. Но никто не ответил мне. Я подождал минуту, переводя глаза с одного на другого.
– Если, – сказал я несколько громче, – если вы укажете мне эту комнату с привидением, я избавлю вас от необходимости занимать меня.
– Там есть свеча на плите за дверью, – сказал сухорукий; обращаясь ко мне, он упорно смотрел на мои ноги. – Но если вы хотите отправиться в красную комнату сегодня ночью…
– Да уж если не сегодня, то когда же? – сказала старуха.
– О… идите один!
– Прекрасно, – ответил я. – А как мне пройти?
– Идите все прямо по коридору, – сказал старик, – пока не придете к двери; за ней вы найдете винтовую лестницу и на середине ее площадку и другую дверь, обитую байкой. Пройдите через нее и спуститесь по коридору до конца. Красная комната будет у вас по левую руку вверх по ступенькам.
– Правильно ли я запомнил? – сказал я и повторил его указания. Он поправил меня в одной мелочи.
– Вы в самом деле идете туда? – спросил человек со щитком. Он в третий раз окинул меня взглядом, сопровождаемым странным, неестественным подергиванием лица.
– Да уж если не туда, так куда же? – сказала старуха.
– Я для того и приехал, – сказал я и направился к выходу. Старик со щитком над глазами встал и, пошатываясь, обошел стол, чтобы быть поближе к остальным и к огню. У двери я остановился и оглянулся на них: они сидели близко друг к другу, темные на фоне огня, и глядели на меня через плечо с сосредоточенным выражением на своих дряхлых лицах,
– Спокойной ночи, – сказал я, открывая дверь.
– Это ваша собственная воля, – повторил сухорукий.
Я оставил дверь широко раскрытой, пока свеча не разгорелась как следует; потом закрыл ее и пошел по холодному, гулкому коридору.
Должен сознаться, что странные фигуры этих трех старых пенсионеров, на попечение которых остался замок, и потемневшая старинная комната управляющего, где они собрались, немного подействовали на меня, несмотря на усилия сохранить реалистичное настроение. Эти люди, казалось, принадлежали к другому веку – более раннему, когда все явления духовной жизни отличались от явлений нашего времени: были менее достоверны, – к веку, когда верили в предзнаменования и колдунов, а существование привидений не вызывало ни у кого сомнений. Самое существование этих стариков представлялось мне призрачным; покрой их платья – порождением умершей мысли, убранство и устройство их комнаты – призрачными мыслями исчезнувших людей.
Но, сделав над собою усилие, я отогнал от себя эти мысли. В длинном подземном коридоре, по которому гулял сквозняк, было холодно и пыльно, и моя свеча то и дело вспыхивала, заставляя тени корчиться и вздрагивать. На винтовой лестнице сверху и снизу отзывалось эхо; позади меня двигалась одна тень, а впереди, вверх по лестнице, бежала другая. Я дошел до площадки и остановился там на минуту, прислушиваясь к почудившемуся мне шуршанию. Затем, успокоенный полнейшей тишиной, я распахнул обитую байкой дверь и очутился в коридоре.
Вид его едва ли соответствовал моим ожиданиям; лунный свет, проникая сквозь огромное окно на большой лестнице, выделял все предметы яркой черной тенью или серебристым сиянием. Все стояло на своем месте, и можно было подумать, что дом покинут только вчера, а не восемнадцать месяцев назад. В канделябр были вставлены свечи, а пыль, скопившаяся на коврах и натертом полу, лежала таким ровным слоем, что ее невозможно было разглядеть при лунном свете. Я собирался двинуться дальше, как вдруг внезапно остановился. Над площадкой стояла бронзовая группа, скрытая от меня выступом стены; тень ее с необыкновенной отчетливостью падала на белые плиты, вызывая представление о каком-то скорчившемся человеке, подстерегающем меня. Я простоял неподвижно, быть может, полминуты. Затем, засунув руку в карман, где находился револьвер, я двинулся вперед и увидел Ганимеда с орлом, блестевшим в лунном сиянии. Этот инцидент на время успокоил мои нервы, и фарфоровый китаец, голова которого молчаливо закачалась, когда я проходил мимо, едва привлек мое внимание.
Дверь в красную комнату и ступени к ней находились в темном углу. Я принялся водить из стороны в сторону свечой, прежде чем открыть дверь, чтобы составить себе ясное представление о характере покоев, в которых я находился. «Вот тут, – думал я, – был найден мой предшественник», – и воспоминание об этом кольнуло меня страхом. Я бросил через плечо взгляд на озаренного луной Ганимеда и с некоторой поспешностью открыл дверь в красную комнату, полуоборотив лицо в сторону площадки.
Я вошел, сразу закрыл за собой дверь, повернул ключ, который нашел в замке с внутренней стороны, и остановился, высоко держа свечу и разглядывая обстановку, в которой будет протекать мое бдение, – знаменитую красную комнату Лотарингского замка, где умер юный герцог. Или, скорее, где он начал умирать, потому что он открыл дверь и упал головой вперед на ступеньки, по которым я только что поднялся. Таков был конец его бдения, его доблестной попытки разбить предание о призраке, живущем в этом месте. «Никогда, – подумал я, – апоплексия не оказала еще большей услуги суеверию…» С этой комнатой связывались и другие, более старые истории, вплоть до истории о робкой жене и о трагической шутке мужа, хотевшего напугать ее. Оглядывая кругом эту большую мрачную комнату, с ее полными теней оконными нишами, углами и альковами, можно было легко понять, как расцвели предания в этих мрачных углах, в этой плодотворящей тьме. Моя свеча казалась в ее обширности крошечным язычком огня, не способным озарить противоположный конец комнаты, и оставляла за своим островком света целый океан тайны и намеков.