Страница 32 из 53
Не будь Фримен Уиллет хвастливым болтуном, долго бы он искал таинственный «банк банков»!
Чак Призрак Медведя остановил «Роллс-Ройс» возле мрачноватого особняка, сложенного из серого камня. Никаких неоновых реклам и крикливых вывесок, лишь скромная табличка у двери.
— Будь здесь, — сказал Вакарчук бурчливо.
Индеец, снова отпускавший волосы, кивнул с величественным спокойствием вождя.
Степан открыл тяжелую темную дверь, попадая в полутемный холл. Высокий седой старик, затянутый в черное, словно сошедший с полотен викторианских живописцев, встретил его почтительным поклоном.
— К вашим услугам, сэр. Желаете открыть счет или…
Вакарчук молча показал золотой ключик.
— Ваш номер, сэр?
— Тринадцать.
— Прошу сюда, сэр…
Служащие банка сновали в отдалении; они казались смутными тенями на фоне касс чуть ли не елизаветинских времен.
«Куда я попал?» — мелькнуло у Вакарчука.
Короткий коридор с недосягаемым сводчатым потолком вывел его в скудно освещенную комнату, уставленную мягкими креслами и диванчиками. Картина, висевшая на стене в резной барочной раме, казалась закопченной, как старинная икона — смутные тени прекрасных дам и благородных рыцарей едва различались. А в стену напротив тяжко вписалась могучая стальная рама — мощными пудовыми петлями она удерживала дверь, пупырчатую от заклепок.
Седой провернул ключ, и с усилием отворил толстенную створку.
— Как прикажете обращаться к вам, сэр?
— Меня зовут Уортхолл, Брайен Уортхолл.
— О, сэр! Не приходитесь ли вы родней Джерому Уортхоллу, эсквайру?
— Я его внук, — с достоинством ответил Вакарчук.
— О-о! — высокий старик сделал приглашающий жест и оцепенел с широкой бессмысленной улыбкой на устах.
Степан храбро шагнул в хранилище — ячейки, отделанные красным деревом, тускло переливались цифрами из начищенной бронзы.
Затаив дыхание, Вакарчук сунул золотой ключик в скважину.
«Ну… Ну…»
Замочек звонко щелкнул, и дверца под номером «13» плавно открылась. Сердце еще частило, а вот нервы ослабили натяг.
Степан вынул из сейфа папку с бумагами и несколько листов настоящего пергамента. Сверху была небрежно брошена купчая на квартиру в Найтсбридж.
Хм… Уж не туда ли переезжал старый Уиллет, да так и не справил новоселье? А тут что? Счета, счета… Адреса, пароли…
— Пароли, явки… — бурчал Вакарчук, листая пожелтевшие листы виленевой бумаги с каллиграфической прописью. Тут каждая страничка, как пропуск в пещеру Али-бабы! Да куда там сорока разбойникам… А тут чего?
Достав с нижней полки увесистый мешочек из замши, он растянул завязку… Плафоны в хранилище цедили неяркий желтый свет, но даже его хватило, чтобы из горловины мешочка брызнул холодный огонь чистейших спектральных цветов — великолепные бриллианты невиданной величины кололи глаз иглистыми высверками.
«На сотню миллионов потянет, — прикинул Степан. — Пригодится в хозяйстве…»
Переложив бумаги и «заначку» в атташе-кейс, он решительно захлопнул дверцу. Число «13» блеснуло маслянистым золотом.
Вечер того же дня
Лондон, Найтсбридж
Тайная квартира Седрика Уиллета занимала целый этаж. Гостиные… приемные… столовые… По обширным комнатам-залам, заставленным драгоценной мебелью, расползались шедевры живописи, недоступные почтенной публике или давно утраченные.
Стены библиотеки были сплошь увешаны полотнами Леонардо да Винчи. «Леду и лебедя» никто не видел с XVIII века — вот она. А рядом — «Лобзание святых младенцев» в подлиннике.
«Мадонна с веретеном»… «Спаситель мира»… «Юный Иисус»…
— Мечта скупого рыцаря, — усмехнулся Вакарчук. — Запереться — и глазеть на сокровища духа. А самое сладостное — знать, что принадлежат они лишь тебе одному! И никто больше их не увидит!
— Может, подарить их? — задрал брови индеец.
— Кому?
— Эрмитажу можно…
— Можно, — согласился Степан. — Ладно, сейчас разберемся с делами и… — он усмехнулся. — Продолжим наш квест! Надо будет съездить в Италию, в один заброшенный монастырь…
«Координатор умер, — мелькнуло у него в голове. — Да здравствует координатор!»
Суббота, 14 июня. День
Новосибирск, улица Терешковой
Стоял тот самый час, который любят фотографы — солнце потихоньку закатывалось, сбавляя яркость, и свет рассеивался, придавая воздуху лучезарность.
Машины по улице и без того шуруют нечасто, а к вечеру и вовсе унялся трафик. Тишина…
Зато звучнее долбят костяшки домино по столику в тени, громче пищит малышня, гоняя на трехколесных великах…
Улыбнувшись простой и мирной жизни, я приподнял повыше авоську, чтобы не цокнуть о ступеньки гастронома бутылки с кефиром, и зашагал по молодому скверу. Деревца принялись, вытянулись в два человеческих роста, но их все еще можно качнуть одной рукой.
Навстречу мне шла, цокая каблучками, хорошенькая студентка, помахивая сумочкой и лакомясь «эскимо». Стрельнула подведенными глазками, я улыбнулся, и девушка рассмеялась, рдея румянцем. Хорошо!
Радиофон засигналил как-то неуверенно, словно боялся испортить хозяину настроение.
— Да?
— Привет! — откликнулась Лена. — Миш, а у тебя права есть?
— Коне-ечно! — отозвался я серьезным голосом, и стал перечислять: — Право на труд, право избирать и быть избранным…
— Да ну тебя! Я серьезно! Свози меня к этому ихнему водохранилищу… На Мишкиных «Жигулях». Тут близко совсем! Пожа-алуйста!
Различив Лизину интонацию, я улыбнулся, но остался непреклонен:
— Низ-зя! Вода холодная. Это Обское море, а не Черное!
— Ой, какой ты вредный! Я ж не купаться, просто так посижу!
— Ну, ладно, уговорила…
Браилова собралась на удивление быстро. Я как раз успел завести новенькую «пятерку» зеленой масти — Мишка неуважительно прозывал машину «лягушкой». Никакого почтения к советскому автопрому.
Лена вышла из подъезда, нагруженная парой сумок и свернутым пледом.
— Куда ж ты столько? — я встревоженно закудахтал. — Мне сказать нельзя было? Надорвешься еще…
— Не ворчи, это ж легкое всё! — пыхтя, пассажирка устроилась на заднем сиденье, и важно скомандовала: — Трогай!
«Бедные сибиряки, — думал я со снисхождением, — моря не видят!»
Хотя простора у Новосибирского водохранилища в достатке — волны до самого горизонта укатываются, пряча берега. А на Центральном пляже Академгородка и песочек, и сосны… И даже чайки! Чем не Юрмала?
И Лена — молодец. Не капризничала, не стеснялась. Хотя на третьем месяце живот округлился не слишком, но вполне могло сложиться впечатление, будто девушка серьезно переела мучного…
В обратный путь мы двинулись, вполне довольные жизнью. Особенно я — завтра же воскресенье! Можно спокойно поработать, проверить пару идеек разной степени безумности…
… «Лягушка» катилась по неширокой дороге, как в ущелье — молодые кедры высоко качали лохматыми кронами, зажимая шоссе с обеих сторон.
— Говорят, здесь осенью грибо-ов… — затянула Браилова.
Я глянул на нее в зеркальце.
— Привыкла к сибирской ссылке?
— Ты знаешь… да, — рассеянно отозвалась Лена. — А что? Город большой… Главное, люди нормальные кругом. Я, вот, прислушалась как-то, о чем говорили старушки у подъезда. Наверное, думаю, рецептами делятся или хвори расписывают! Как вариант — молодежь критикуют. Фиг! Они спорили о прерафаэлитах! Поднимаюсь по лестнице, и думаю: «Господи, стыдоба-то какая!» Я-то одного Милле помню, да и то не знала, что он из этих! Представляешь?
— Да уж, — улыбнулся я. — Тутошний народ крут!
Солнце клонилось к закату, и шоссе залегло в сплошной тени. Лишь изредка со стороны леса вспыхивал алый промельк. Природа успокаивалась, а ей под стать угомонилось и движение на дороге. Лишь далеко впереди взбрыкивал задком желтый «ЛиАЗ», да позади катилась «Волга» цвета беж.