Страница 46 из 46
— Ты что, Кузьма Васильич, никак оклемался уже? Дак тади, может, со строем пойдёшь? А то ведь этак прямо на губвахту можешь угодить.
— Погожу маленько, — неохотно признался тот. — Башка чегой-то трещит. Закурить нет?
— Закурить у Касьяна проси.
Касьян, услыхав про себя, придержал свою пару.
Разломанно кряхтя, Кузьма перевалился через край телеги и нетвёрдо, будто после затяжной болезни, поковылял к переднему возу.
— Дай-ка курнуть, — потёр он зябко ладони.
— Ты вот что… — Касьян потянулся за табаком. — Ежли голову уже держишь, лезь-ка сюда, за меня побудешь.
— А ты чего?
— С ребятами пойду. А то ноги онемели сидеть. На, держи…
Касьян сыпнул в Кузькины дрожащие ладони жменю махры, бросил сверху свёртыш газеты со спичками и, на ходу надевая пиджак, побежал догонять ополченцев.
— Давай сюда! — обрадованно крикнул Лёха. — А ну, ребята, пересуньтесь, дайте Касьяну место.
Касьян пристроился с краю рядом с Махотиным, подловил шаг и затопал в общую ногу. И радостна была ему эта невольная забота о том, чтобы не сбиться, поддерживать дружный гул земли под ногами.
— А гляди-ка, братцы! — возликовал Матюха. — Обходим, обходим этих-то! Ситников да калашников. Небось напехтерили сидора. Сичас мы вас уделаем, раскоряшных! Куда вы денетесь!
Поглядывая на заречную колонну, неожиданно поворотившую от телефонных столбов на какой-то просёлок и явно косившую на переправу, усвятцы, подгоняемые замыслом, какое-то время шли с молчаливой сосредоточенностью, в лад шамкая и хрустя пересохшей в верховом безводье травой. Но вот Матюха Лобов, мелькавший в третьем ряду стриженой макушкой, пересунув со спины на грудь запылённую гармонь, как-то неожиданно, никого не предупредив, взвился высоко-звонким переливчатым голоском, пробившимся сквозь обычную матюхинскую разговорную хрипотцу:
Лейтенант, державшийся левой, береговой, стороны и всё время поглядывавший в заречье, удивлённым рывком повернулся на голос и, увидев в руках Лобова гармошку, одобрительно закивал головой, дескать, молодец, земляк, давай подбрось угольку.
И как это ни было внезапно, всё же шагавшие вблизи Лобова мужики не сплошали, с ходу приняли его заманку и, пока только первыми рядами, охотно подхватили под гудевшую басами гармонь:
Касьян, ещё не успевший обвыкнуться в строю, не изловчился ухватить давно не петый мотив и пропустил первый припев, но, уже загоревшись азартом назревающей песни, её неистовой полонящей стихией, улучив момент, жарко оглушил себя накатившимся повтором:
А Матюха, раскачивая от плеча до плеча ушастой головой, сладко томясь от ещё не выплеснутых слов, подготавливая их в себе, в яром полыме взыгравшей души, даванув на басы под левую ногу, снова выкинул мужикам очередную скупую пайку:
И мужики, будто у них не было больше никакого терпения, жадно набрасывались на брошенную им строку и тотчас, теперь уже всем строем, громово глушили и топили запевалу:
Но Матюхин голосок ловким селезнем выныривал из громогласной пучины и снова взмывал, ещё больше раззадоривая певцов:
А тем временем над Верхами в недосягаемом одиночестве всё кружил и кружил, забытый всеми, курганный орёл, похожий на распростёртую чёрную рубаху.