Страница 10 из 27
Я не встречал пленницу в течение нескольких дней, а затем видел ее только мельком, когда ее вели в большую приемную залу, где произошла моя первая встреча с Лоркасом Птомелем.
Я не мог не заметить резкости и грубости, какие проявляла к ней стража. Это было так не похоже на почти материнскую мягкость Солы или почтительное отношение ко мне некоторых зеленых марсиан.
Я уловил также, что пленница пару раз о чем-то говорила со своей стражей. Значит, и я смогу как-то достичь с ней взаимопонимания. Поэтому я довел Солу почти до слез своими навязчивыми просьбами ускорить мое обучение и через несколько дней настолько овладел языком марсиан, что был в состоянии довольно сносно поддержать разговор.
К этому времени в нашей спальне, кроме Солы, ее питомца, меня и Вулы, жили еще несколько женщин с парой недавно вылупившихся детей. Когда дети уходили спать, женщины обычно немного болтали перед сном. Теперь я мог понимать их язык и внимательно слушал, хотя сам никогда не издавал ни звука.
В ночь, последовавшую за посещением пленницей приемной залы, разговор в конце концов коснулся этой темы. Я в мгновение ока превратился в слух. Я боялся спрашивать Солу о прекрасной марсианке, так как помнил то странное выражение на ее лице. Я не знал, была ли это ревность, но все же находил более благоразумным проявлять пока полное безразличие.
Саркойя (одна из пожилых женщин, деливших с нами кров) присутствовала в качестве стражницы при аудиенции. Одна из женщин спросила ее:
– Когда же мы насладимся агонией этой краснокожей? Или Лоркас Птомель Джед намерен держать ее ради выкупа?
– Они решили отвезти ее с нами в Тарк и там предать ее смертным мукам во время великих игр перед Тал Хаджус, – ответила Саркойя.
– Каким образом это произойдет? – спросила Сола. – Она миниатюрна и очень красива. Я надеялась, что ее будут держать ради выкупа.
Саркойя и другие женщины недовольно заворчали при проявлении такой слабости со стороны Солы.
– Очень жаль, Сола, что вы не родились на миллион лет раньше, – фыркнула Саркойя, – когда все углубления в почве были наполнены водой и люди были столь же податливы, как вещество, в котором они плавали. В наши прогрессивные дни проявления подобных чувств можно назвать атавизмом, и они указывают на малодушие. Не следует обнаруживать собственную дегенерацию перед Тарсом Таркасом, так как в таком случае он может отнять у вас серьезные обязанности матери.
– Я не вижу ничего дурного в своем отношении к пленнице, – возразила Сола. – Она не приносила нам вреда и не принесла бы, попади мы в ее руки. Это мужчины ее племени воюют с нами, но я иногда думаю, что это их ответ на нашу враждебность. Они живут в мире со всеми своими соседями, а мы не поддерживаем мира ни с кем. Мы вечно воюем даже с себе подобными, и даже в наших собственных общинах мужчины бьются друг с другом. Непрерывный поток крови начинается с того момента, когда мы пробиваем скорлупу, и продолжается до тех пор, когда мы с радостью бросаемся в лоно реки сокровенных тайн, мрачную и древнюю Исс. Она уносит нас к неизвестному, но не более жуткому существованию, чем мы ведем при жизни. По-настоящему счастлив только тот, кого встречает ранняя смерть. Говорите Тарсу Таркасу что хотите, он не сможет сделать мою жизнь хуже, чем она есть.
Эта дикая вспышка со стороны Солы так сильно удивила и оскорбила других женщин, что после коллективного выговора воцарилось молчание и вскоре все заснули. Этот эпизод послужил мне на пользу, так как я убедился в дружелюбном отношении Солы к бедной девушке, а также понял, как мне повезло, что я попал именно в ее руки. Раньше я видел ее доброту ко мне, а теперь узнал, что и она ненавидит жестокость и варварство. Я смогу положиться на нее в устройстве моего с пленницей побега, если только такое в пределах возможного.
Я даже и не знал, было ли на Марсе место, куда стоило бежать, но лучше было оказаться среди существ, созданных по моему подобию, чем оставаться среди отвратительных и кровожадных зеленых марсиан. Но как бежать – это было такой же загадкой для меня, как тысячелетние поиски вечной юности для землян.
Я решил при первой возможности довериться Соле и просить ее помощи. С этим твердым решением я растянулся на своих шелках и мехах и погрузился в освежающий сон без сновидений.
10. Победитель и вождь
На следующее утро я спозаранку выбрался на улицу. Мне была предоставлена значительная свобода, и Сола сказала, что я могу гулять по городу как угодно, но не выходить за его пределы. Однако она предостерегла меня, чтобы я не выходил безоружным, так как этот город, подобно другим покинутым городам старинной марсианской цивилизации, населен большими белыми обезьянами, с которыми мне пришлось столкнуться уже на второй день моих приключений.
Советуя мне не покидать пределов города, Сола объяснила, что Вула ни в коем случае не допустил бы это. Не стоило возбуждать его гнева, так как в случае ослушания он вернул бы меня живым или мертвым. «Скорее мертвым», – добавила она.
В это утро я выбрал для своих исследований новую улицу и неожиданно очутился на краю города. Передо мной открылись низкие холмы, прорезанные узкими живописными лощинами. Я жаждал исследовать простирающуюся передо мной местность, ведь во мне текла кровь американских пионеров. Хотелось взобраться на одну из вершин, преграждающих мне горизонт. К тому же это отличный способ испытать Вулу. Я был убежден, что это животное меня любит. Я видел в нем гораздо больше признаков симпатии, чем в ком-либо другом из живых существ Марса. Благодарность за двукратное спасение жизни должна перевесить его преданность долгу, наложенному на него бесчувственными хозяевами.
Когда я приблизился к городской черте, Вула поспешно побежал вперед и ткнулся в мои ноги. Выражение его морды казалось мне скорее просительным, чем свирепым, он не обнажал своих больших клыков и не издавал ужасных гортанных криков.
Нормальный человек должен иметь выход естественным чувствам, и я был уверен, что не разочаруюсь в своем расположении к этому большому зверю.
Я никогда не гладил его и не нежничал с ним, но тут присел на землю, обвил руками его мощную шею и начал поглаживать, говоря с ним на марсианском языке. Так я разговаривал бы дома со своей собакой или каким-нибудь иным другом из мира животных. Он реагировал на это самым неожиданным образом.
Разинув свою широкую пасть, он обнажил верхний ряд зубов и наморщил нос так, что его большие глаза почти скрылись в складках кожи. Если вы когда-нибудь видели, как улыбается шотландская овчарка, то поймете, как выглядела физиономия Вулы.
Он лег на спину и начал валяться у моих ног. Потом вскочил, бросился на меня, причем опрокинул своей тяжестью, затем, вертясь и извиваясь, как резвый щенок, начал подставлять свою спину, чтобы я гладил еще. Зрелище было настолько забавным, что я не мог устоять и, держась за бока, покатывался со смеху – это был мой первый смех за много дней. Последний раз я смеялся, когда Поуэль уезжал из лагеря на необъезженной лошади и она неожиданно сбросила его вверх тормашками на цветочную грядку.
Мой хохот испугал Вулу, его прыжки прекратились, и он с жалобным видом подполз ко мне, тычась головой в колени. Я вспомнил, что обозначает на Марсе смех – муку, страдание, смерть! Подавив свою смешливость, я погладил беднягу, поболтал с ним немножко, а затем властным тоном приказал ему следовать за мной.
Теперь между нами больше не было вопроса о том, кто хозяин: с этого момента Вула был моим преданным рабом, а я его единственным повелителем. Через несколько минут я добрался до вожделенных холмов, но не нашел там ничего особенно интересного. По склонам росло множество диких цветов, странной формы и великолепной окраски. С вершины же ближайшего холма я увидел лишь другие, тянувшиеся гребень за гребнем до самых гор. Горы производили величественное впечатление, но впоследствии я узнал, что на всем Марсе было только несколько пиков, превышавших четыре тысячи футов.