Индустриализация

Директорами образуемых вузов назначались: Нефтяного института — И.М. Губкин, Горного института — Ю.Ю. Эрлих, Института цветных металлов и золота — Г.К. Шоханов, Торфяного института — П.П. Федоров, Геологоразведочного — Н.Ф. Щербаченко, Института черной металлургии — А.П. Завенягин…

Вот так вот – студент, получивший диплом о высшем образовании, ровно в тот же день становился ректором вуза.

Так Авраамий Павлович Завенягин стал последним выпускником Московской горной академии и первым ректором новообразованного металлургического института.

А Московская горная академия, которой был посвящен первый том моей книги, прекратила свое существование.

На следующий день, 18 апреля, ректор Московской горной академии Иван Губкин выпускает свой последний приказ.

Он начинался словами: «Московскую горную академию им. тов. Сталина расформировать».

А заканчивался…

Заканчивался он не то некрологом, не то панегириком:

«Завершая сего числа существование Московской горной академии имени тов. Сталина, Дирекция, помятуя славную деятельность Академии в течение свыше одиннадцати лет, выполнявшую свой долг перед рабочим классом и социалистической промышленностью, давшей Советской власти тысячи закаленных командиров промышленности, собственных сынов пролетариата, выражает искреннюю благодарность всему научно-преподавательскому составу и техническим работникам Академии, преодолевшим на этом тяжком, но славном пути все трудности эпохи гражданской войны в твердом сознании необходимости этих испытаний для окончательной победы Ленинского дела.

Реорганизуя Московскую горную академию им. тов. Сталина в шесть высших технических учебных заведений, построенных на основе тесной связи с родной промышленностью, Дирекция Академии верит, что пролетарское студенчество, переходящее в новые фабрики высших технических познаний, понесут туда славные традиции Сталинской Горной академии, твердую веру в свое дело, железную решимость преодолеть трудности учебы, необходимой рабочему классу во имя построения социализма».

История МГА закончилась.

Началась история МГИ, МИС, МИЦМиЗ, МНИ, МГРИ и прочая…

Для начала директору института черной металлургии Завенягину не понравилось название новообразованного вуза, и он буквально за два дня договорился в ВСНХ о переименовании в Институт стали, а заодно закинул удочку и про унаследование от Горной академии престижного добавления «имени Сталина».

Вскоре на свет появился Московский институт стали имени Сталина, а в лексикон жителей СССР вошла аббревиатура МИСИС, живая и здравствующая и поныне.

В своем первом приказе 29-летний ректор писал:

«Призываю всех студентов, преподавателей, служащих и рабочих, — писал Завенягин в своем первой приказе, — к дружной работе по формированию и организации работы нового ВТУЗа, поднятию трудовой дисциплины на еще большую высоту, к усилению темпа нашей общей работы на основе социалистического соревнования.

Пусть новый ВТУЗ будет достойным носить имя нашего вождя Сталина, имя, о присвоении которого Институту стали возбуждают ходатайство наши общественные организации.

Наша задача — обеспечить металлургию высшим комсоставом на 100%.

Эта задача должна быть и будет выполнена».

Жизнь продолжалась…

Уведомление автора

Написав первую главу, я понял, что возникает слишком много вопросов, без ответов на которые бессмысленно рассказывать эту историю дальше.

Почему студенты прервали учебу на три года и трудились в качестве полноценных исследователей? Что такое Кузнецкстрой и Магнитстрой и отчего такое внимание к кауперам? И, самое интересное – по каким причинам и для чего расформировали Московскую горную академию?

Более того – я понял, что второй том у меня не получится написать в том же жанре, что и первый.

Первый том я назвал «роман-мозаика в людях» и пытался рассказать в нем о создании и становлении Московской горной академии через судьбы людей, так или иначе к ней причастных, часто забегая вперед, иногда – на десятилетия.

Второй том, похоже, придется делать в жанре «роман-биография в делах». Здесь будет гораздо меньше людей и гораздо больше – строгого следования хронологии. Почему? Потому что второй том называется на «Двадцатые», а «Двадцатый». А весь двадцатый век страна, в которой жили мои герои, менялась, иногда – менялась до неузнаваемости. К примеру, двадцатые и тридцатые - это не просто два разных десятилетия нашей истории - это две разные исторические эпохи, не больше, не меньше. И не поняв внутреннюю логику этих изменений, не осознав, почему двадцатые стали тридцатыми, мы не сможем понять ни смысл поступков моих героев, ни смысл их жизни.

Грубо говоря, если в первом томе были истории людей и страна, в которой они жили, то во втором мне придется писать про историю страны и людей, которые эту историю делали.

А пока я попробую объяснить превращение двадцатых в тридцатые дважды - сначала стихами, потом прозой.

Стихи будут, разумеется, не мои, а поэта Слуцкого, который еще появится в нашем повествовании. Стихотворение о двадцатых называется «Советская старина».

Советская старина. Беспризорники. Общество «Друг детей».

Общество эсперантистов. Всякие прочие общества.

Затеиванье затейников и затейливейших затей.

Всё мчится и всё клубится. И ничего не топчется.

Античность нашей истории. Осоавиахим.

Пожар мировой революции,

горящий в отсвете алом.

Всё это, возможно, было скудным или сухим.

Всё это несомненно было тогда небывалым.

Мы были опытным полем. Мы росли, как могли.

Старались. Не подводили Мичуриных социальных.

А те, кто не собирались высовываться из земли,

те шли по линии органов, особых и специальных.

Всё это Древней Греции уже гораздо древней

и в духе Древнего Рима векам подаёт примеры.

Античность нашей истории! А я – пионером в ней.

Мы все были пионеры.

Второе стихотворение – «Тридцатые».

Двадцатые годы - не помню.

Тридцатые годы - застал.

Трамвай, пассажирами полный,

Спешит от застав до застав.

А мы, как в набитом трамвае,

Мечтаем, чтоб время прошло,

А мы, календарь обрывая,

С надеждой глядим на число.

Да что нам, в трамвае стоящим,

Хранящим локтями бока,

Зачем дорожить настоящим?

Прощай, до свиданья, пока!

Скорее, скорее, скорее

Года б сквозь себя пропускать!

Но времени тяжкое бремя

Таскать - не перетаскать.

Мы выросли. Взрослыми стали.

Мы старыми стали давно.

Таскали - не перетаскали

Все то, что таскать нам дано.

И все же тридцатые годы

(Не молодость, - юность моя),

Какую-то важную льготу

В том времени чувствую я.

Как будто бы доброе дело

Я сделал, что в Харькове жил,

В неполную среднюю бегал,

Позднее - в вечерней служил,

Что соей холодной питался,

Процессы в газетах читал,

Во всем разобраться пытался,

Пророком себя не считал.

Был винтиком в странной, огромной

Махине, одетой в леса,

Что с площади аэродромной

Взлетела потом в небеса.

Причины индустриализации

А теперь – прозаический ответ на вопрос: почему же двадцатые сменились тридцатыми, почему на смену свободе и романтике пришли труд и страх? Почему, если вспомнить Есенина, «страну в бушующем разливе должны заковывать в бетон»?