Двадцатые

В общем, если бы не передачки из Азербайджана, с питанием было бы совсем кисло. Бакинские коммунисты, кстати, оказывали бывшим товарищам по партийной организации не только продовольственную, но и промтоварную помощь. Ване Тевосяну, уезжающему из теплого Баку в стылую Москву, по партийному ордеру была выдана крытая драпом лисья шуба «в пол».

И. Тевосян (справа) с однокашниками в общежитии на Старомонетном

Но Тевосян, чья скромность граничила с аскетизмом, так ни разу и не рискнул надеть «буржуйскую одёжу». Сведения о дальнейшей судьбе шубы разнятся. Биограф Тевосяна Ашот Арзуманян утверждает, ее укоротили до длины бушлата и в самые сильные холода носили все по очереди.

Василий Емельянов же помнит немного по-другому: «Эту шубу он ни разу не надел даже в самые сильные морозы. Ее износил живший тогда вместе с нами в одной комнате другой студент – Зильбер, а Тевосян ходил в той же потертой кожаной куртке – единственной верхней одежде, которую он носил в студенческие годы».

И действительно, на заглавной фотографии он именно в ней.

Холод и впрямь в те двадцатые годы досаждал студентам едва ли не больше голода.

«Большинство студентов жило в общежитии. Все «административно-технические» должности здесь, за исключением должности сторожа, занимали студенты. Кипяток в кубовой готовили по очереди, котлы отопления так же. Ремонт освещения, водопровода, канализации проводился силами студентов.

Дров для отопления часто не хватало, и температура в комнатах нередко опускалась до нуля. Поэтому к экзаменам готовились, сидя за столами в меховых шапках и ватниках-телогрейках. Система отопления нередко портилась. Мы просто не умели топить, а перебои в снабжении топливом усугубляли дело.

Как-то дежурить у котла мне пришлось вместе с Сашей. Но когда мы спустились в подвал в котельную, то вместо дров увидели огромные дубовые пни. Я не знал, как приступить к делу, и безнадежно ходил вокруг них с топором в руках.

Саша заливисто смеялся и подбадривал меня: «Наши предки, обладая только каменными топорами, не с такими чудовищами справлялись, а мы, живя в век электричества, владея высшей математикой и имея в руках стальные топоры, неужели не справимся с этими ихтиозаврами?»

И мы после невероятных трудов все же раскололи три пня.

Но и такие дрова не всегда удавалось доставать. Тогда воду из системы спускали, и студенты мерзли в неотапливаемом здании.

В один из таких дней из нашей семерки все разбрелись по городу в поисках тепла. Кое-кто ушел к знакомым в другие общежития, кто ночевал в отапливаемых лабораториях академии.

Мы с Фадеевым остались вдвоем.

– Я обнаружил какой-то архив, – сказал он мне, входя в комнату. – Огромное количество папок с документами Продамета. Их ценность, насколько я могу судить, в том, что они могут служить топливом. Мы можем здесь устроиться с большим комфортом. Одним одеялом заткнем щель у двери, чтобы сохранить в комнате тепло, которое мы будем производить, сжигая документы Продамета. Для того чтобы сохранить девственную чистоту комнаты, мы сжигание будем производить вот над этой кастрюлей.

Саша поставил единственную нашу кастрюлю посередине комнаты на пол, и мы с ним, стоя на коленях, сжигали лист за листом архивные документы Продамета. Температура в комнате стала заметно повышаться.

– Для того чтобы поднять в комнате температуру на один градус, нужно сжечь сорок листов калькуляций, – смеясь, сказал Саша».

Читая воспоминания о жизни в общежитии, часто думаешь – какие же они все-таки мальчишки! Взять хотя бы известную историю с внуком подпоручика Киже.

В рассказе Александра Фадеева «Рождение Амгуньского полка» есть забавный персонаж - «хозяйственный человек» по фамилии Кныш: «Более странного и подозрительного типа Селезнев не видел никогда в жизни. Его лицо, волосы, шея, кисти рук с неимоверно длинными пальцами были ярко-рыжего, огненного цвета. Веснушчатый нос чуть вздернулся кверху и совсем не вязался с горестной и немного ядовитой складкой тонких обветренных губ. При всем том «хозяйственный человек» имел очень жуликоватый вид, усиливавшийся потрепанным клетчатым пиджаком с воротником, загнутым кверху, указывавшим на знакомство с последней модой амурских налетчиков».

А знаете ли вы, что этот никогда не существовавший человек жил в общежитии на Старомонетном?

Вот как эту историю рассказывает Василий Емельянов:

«Наша комната была большой. И вот как-то комендант общежития студент Борис Некрасов, зайдя к нам, сказал: «У вас так просторно, что еще один вполне поместится». Создалась опасность, что к нам вселят пятого. Живший с нами в комнате Феликс Зильбер был мастером находить выходы из самых запутанных положений и создавать не менее сложные и запутанные ситуации. Быстро оценив опасность вселения в нашу комнату пятого студента, Зильбер начал действовать. На двери нашей комнаты появилась надпись, выполненная строгой готикой:

«Список проживающих: И.С. Апряткин, В.С. Емельянов, Ф.Э. Зильбер, И.Ф. Тевосян, Ф.Г. Кныш».

Когда через пару дней к нам вновь пришел Борис Некрасов договариваться о кандидате на вселение, Зильбер встретил его радостным возгласом:

– Вот хорошо, что ты зашел! А я к тебе собирался. – и, не давая возможности Некрасову слова вымолвить, продолжал: – Послушай, Борис, у тебя лишней кровати нет?

Нам было прекрасно известно, что у него нет ни одной свободной кровати. Жесткие, неизвестно чем набитые матрацы были, а кроватей не было. В двух комнатах на нашем же этаже вновь прибывшие студенты спали на ящиках. На два разных по размерам ящика клались четыре доски, а на покатую плоскость – матрац. Это сооружение называлось кроватью.

– У вас же у всех есть кровати. Зачем вам лишняя кровать?

Этого вопроса только и ждал Зильбер. Дальнейший разговор вошел в то русло, которое было им подготовлено.

– У Кныша нет, – не моргнув глазом, ответил Зильбер.

– Сколько вас в комнате?

– Пять, – прозвучал твердый ответ.

– А где же спит пятый? – неосторожно спросил комендант.

– Вот в том-то и дело, что уже две недели вертится на полу. Мы тебя щадили, Борис, зная, что к тебе те двое пристают с кроватями. Но ведь ты уже получил новые кровати – вот я и хотел одну прихватить для Кныша. Он человек скромный, сам не решится попросить.

Некрасов поспешно ретировался и больше к нам не заходил, а Кныш «поселился» в нашей комнате. Мы жили коммуной с соседней комнатой, где обитал Фадеев, и когда каждый вечер собиралась вместе ужинать, Зильбер, толкая в бок Сашу Фадеева, говорил:

– Подвинься немного, дай место Фоме Гордеевичу.

Фамилия Кныш очень понравилась Фадееву. В это время он работал над рассказом». Саша сказал нам, что ему нужен «хозяйственный человек» и он определит на его место Кныша».

Вот так вот студент-призрак попал в книгу классика советской литературы.

В общежитии на Старомонетном происходило много интересного, и мы сюда еще не раз вернемся. Вот только с комендантом общежития, опасающимся безкроватных студентов, студентом геологоразведочного факультета Борисом Некрасовым не факт, что встретимся.

Отец и сын

Комендант, как и все мои герои, был ровесником века.

Борис Петрович Некрасов родился в 1902 году в селе Боголепова Пустынь Круговской волости Клинского уезда Московской губернии. Русский.

Как и практически все мои герои - участник Гражданской войны, красный партизан. Как и все эти «волчата Революции» - член ВКП(б).