Страница 2 из 10
Лицо у Владимира было умное, но выражение лица всегда оставалось довольно жестким и даже резким из-за прямого решительного взгляда, и лишь слегка насмешливая улыбка немного смягчала это выражение (но не устраняла его полностью), и дополнялось это некоторой хитростью прищура. И все же чаще всего улыбка отсутствовала, и выражение лица было сурово-нахмуренным. С первого взгляда становилось понятно, что этот человек может быть очень сложным и крайне неприятным в общении в силу своего стального характера. Нравом он отличался весьма крутым – это многие знали; он был скор на расправу, но – справедлив. Правда, будучи «человеком дела», вникать в переживания людей он не стремился. Он и разговаривал короткими, рублеными, зачастую отрывистыми фразами, явно нетерпящими несогласия с ними. И еще становилось понятно, что запугать этого адвоката невозможно (скорее он сам мог легко испугать кого-то и грозным видом, и грозным взглядом), да и переубедить его вряд ли возможно – настолько он выглядел твердо-неуступчивым.
Если у Владимира на лице была улыбка – сотрудники решались подойти; если его лицо сияло хмуростью – они предпочитали скрыться в своих кабинетах.
Дьяков-Ратников приехал вовремя, за пять минут до назначенного времени; Владимир отметил такую пунктуальность.
Когда они расположились в переговорной и поприветствовали друг друга, Кирилл некоторое время молча собирался с мыслями, поэтому у Владимира была возможность рассмотреть его и составить представление о нем. Синегоров определил возраст Дьякова-Ратникова как лет двадцать четыре или двадцать пять, он явно происходил из хорошо обеспеченной семьи; судя по фамилии, его семья, возможно, даже имела старинное происхождение. Тонкие черты внешности выдавали нервический характер. Во всем чувствовалась аккуратность, осмотрительность, вкрадчивость, осторожность, но – и настойчивость, и даже непреклонность (несколько удивительная при его нервичности). Создавалось впечатление, что этот человек вряд ли станет отстаивать свою правоту в обсуждении, но явно готов четко проводить линию на то, чтобы все получилось так, как хочет он – даже если он не до конца уверен, что он прав.
И тем удивительнее был рассказ Кирилла. Он явно очень смущался, молчал, но все же решился начать повествование:
– Понимаете, у меня была связь с женщиной. Ее зовут Линда, мы с нею работаем в одной компании. У нас появилась взаимная симпатия, и мы сблизились. Мы даже в отпуск уехали в Италию на два месяца. И вот тут на днях она объявила мне, что беременна, и потребовала, чтобы я женился на ней. Я не отказываюсь от ребенка – конечно, если это мой ребенок – но скорее всего мой, так как по срокам получается, что мы могли зачать его как раз тогда в Италии – а там мы не расставались. Но я не собирался жениться на ней! Когда Линда поняла, что я не собираюсь жениться на ней, она стала угрожать мне всяческими неприятностями, в том числе правового характера – ну, вы понимаете.
Кирилл явно нервничал, но собрался с силами и сформулировал просьбу:
– Помогите мне решить эту опасность.
Слушая рассказ, Владимир что-то обдумывал. Выслушав Кирилла, он тут же задал ему вопрос в своем прямолинейном стиле:
– Линда была первой женщиной, с которой у вас был секс? Вы набирались с нею сексуального опыта?
От неожиданной прямолинейности этого вопроса Кирилл аж поперхнулся; то, что при этом он еще и покраснел от смущения, случилось уже помимо его воли. Он достал платок, вытер пот со лба и проговорил:
– Ну… вы так прямо задаете вопросы…
– Я задаю прямые вопросы как адвокат, к которому вы пришли за помощью, который готов вам эту помощь оказать, но которому нужно знать всю информацию, – твердо произнес Владимир. – Целью вашей связи с Линдой было только научиться основам секса?
– Да… – выдохнул Кирилл, решившись ответить.
– Но когда вы пригласили ее поехать пожить в Италии, вы ее об этом не предупреждали?
– Нет…
– По вам видно, что вы очень осторожный человек – как же так получилось?
– Ну, вот… – развел руками Кирилл. – Увлекся, расслабился.
– Вы не предохранялись? – вернулся адвокат к постановке прямолинейных вопросов.
– Предохранялись, но не каждый раз, – Кирилл вновь стал краснеть.
Теперь он, по крайней мере, не так сильно удивился вопросу.
– А как вы предполагали дальнейшие отношения с Линдой? – перешел к менее острым вопросам Владимир.
– Ну, по возвращении в Москву расстаться.
– Понятно. А кто оплачивал поездку?
Владимир задавал вопросы и записывал ответы собеседника.
– Я. Ну, точнее – моя семья. Мои родители. Они очень состоятельные.
– Но Линду вы им не представляли?
– Нет. Конечно, нет – я же не рассматривал ее как свою невесту.
– Ясно. Вы упомянули, что не отказываетесь от ребенка, если он ваш. Правильно я понимаю, что вы не настаиваете на том, чтобы Линда сделала аборт, и готовы платить алименты?
– Не совсем так. Если ребенок мой, я хочу, чтобы Линда родила его и отдала мне – и я и моя семья будем растить его и полностью заниматься его воспитанием.
Тут уже Владимир при всей своей профессиональной невозмутимости и прекрасной адвокатской черствости откровенно удивился – потому что не ожидал такого варианта. Он поднял глаза от своих записей и продолжительно молча посмотрел на Кирилла.
А вот Кирилл за время беседы уже понял, что удивить адвоката Синегорова трудно, поэтому его прямой немигающий взгляд, смотрящий на него, он истолковал по-своему и поспешил дополнить:
– Папа и мама согласны – они будут воспитывать этого ребенка как своего внука или внучку.
– Необычно! – честно прокомментировал Владимир. – То есть вы хотите, чтобы после рождения ребенок, если он является вашим, полностью перешел под воспитание к вам и вашим родителям, а его мать была полностью устранена из его жизни вообще. Так?
– Да – так, – выдохнул подтверждение Кирилл.
– Но вы понимаете, что эта женщина все равно будет записана как его мать по самому факту рождения этого ребенка?
– Понимаю. Но вот как раз уже на перспективу хотелось бы подстраховаться юридически.
Потом Кирилл явно собрался с духом и суммировал:
– Владимир Всеволодович, мне нужна такая ваша помощь: сейчас – обезопасить меня от любых неприятностей, которые может устроить мне Линда, а после рождения ребенка – обеспечить, чтобы ребенок остался в моей семье.
– Помогу! – решительно ответил Владимир.
Встреча и беседа с Дьяковым-Ратниковым немного отвлекли Владимира от мыслей по поводу стычки с братом в Пресненском суде, но совсем отделаться от них он никак не мог. Поскольку срочных дел не было, после этой встречи он сел в машину и поехал кататься по Москве, чтобы отвязаться от этих мыслей и переключиться на размышления по каким-нибудь другим темам.
Однако мысли о произошедшей утром в суде стычке и о брате прочно прицепились к нему.
Владимир Синегоров был старшим братом – соответственно, ему после рождения младшего брата приходилось постоянно двигаться вперед в учебе, в спорте, в развлечениях, чтобы оторваться от младшего брата, идущего прямо следом за ним, а в силу высокого роста – вот буквально дышащего ему в затылок. Он стремился доказать, что он лучше младшего брата. Он считал, что обязан во всем опережать того. Более того – ему нужно было постоянно побеждать в этом соперничестве. В подобных условиях столкновения становились неизбежными.
Отличником он не являлся, но держался крепким хорошистом – тут ему было трудно спорить в сравнении с Виктором. Их учили одни и те же учителя в одной и той же школе, и эти педагоги, по традиции вместо тактичности отличавшиеся прямолинейностью, нередко ставили Виктора в пример Владимиру – чем запредельно злили последнего. Он сжимал зубы и молчал, слушая расхваливания брата учителями, но внутри просто кипел из-за этих сравнений бестактными педагогами. Однако в занятиях спортом – в боксе и в «качалке» – он явно опережал брата: Владимир стал очень рослым и сильным, его телесная мощь ощутимо чувствовалась под костюмом, который не мог ее скрыть: как в школе, эта мощь зримо ощущалась под курткой школьной формы. То, что младший брат еще со школы не смог накачаться до такой же степени мощи, раздражало младшего – и радовало старшего. И эта мощь укрепляла его уверенность в себе и своих силах – и давала ощущение победы в их с братом персональном соревновании.