Страница 57 из 64
— Мы все уже решили, — Селеста, как всегда, в своем репертуаре. Гордо задирает подбородок, словно на ней сейчас не смятое платье, у которого кружевной воротничок едва держится на последних нескольких нитях, а на лице не красуется синяк во всю щеку.
— А ты, Вивьен! Куда смотрела? — еще и мне прилетает за компанию.
— Я-а-а! — У меня глаза становятся по пять копеек. Даже с ответом не нахожусь.
— Если бы Сара не позвала, вы бы убили друг друга! — маман раздувает побелевшие от гнева ноздри. — И сейчас посмотрите-ка! На кого вы похожи! На тупых необразованных простолюдинок, а не леди! Я в полном ужасе! Что теперь делать? Сара! Сара! Исправь это все, — хрупкий палец унизанный тяжелыми перстнями очерчивает круг, указывая на боевые травмы сестер.
Та вскидывается, будто впервые видит Гортензию и Селесту. Суетливо обтирает ладони о белый фартук.
— Все будет хорошо, леди Роуз! Не волнуйтесь, — сулит, уверенным шагом приближаясь к застывшим сестрам. — Через минуту и следа не останется!
Быстро хватает под руку Гортензию, берет со стола салфетку и отводит сестру к окну. Ей более срочная помощь нужна. Тоненькая струйка крови из глубокой царапины почти доползла до белого воротничка домашнего платья. У Селесты когти, как у дикой кошки, ей-богу!
— Я… пожалуй, лучше пойду, — пячусь к двери. Вдруг леди Роуз еще за что-нибудь зацепится, и мне примется морали читать за компанию. Сейчас явно не время выпрашивать контакты Амариллис.
Маман только отмахивается, занята внимательным осмотром физиономии любимой Селесты. А я едва могу скрыть какое-то темное, злорадное удовольствие, что Гортензия так сильно залепила ей под глаз. Синяк понемногу становится большим и набухает ярким розовым цветом. Возможно, это хоть немного даст понять нашей старшенькой сестренке, что мир крутится не вокруг нее любимой, а мы не ее покорные последователи.
Комната встречает благословенной тишиной. Прижимаюсь спиной к двери и, наконец, позволяю себе прыснуть от смеха — ох и забавная была Селеста с этим фингалом. Конечно, от него через несколько минут и следа не останется, но ее образ теперь у меня в памяти отпечатался навеки.
Только улыбка через секунду замирает на губах. На кровати застеленной ярким стеганным покрывалом лежит знакомый черный конверт. Сердце пускается вскачь. Давно от Друга не было известий, и я едва сдерживаюсь, чтобы стремглав не броситься к посланию. Намеренно себя останавливаю. Как будто чувствую, что за мной кто-то наблюдает со стороны… за реакцией, эмоциями. Осторожно беру конверт, разворачиваю...
В отличие от всех предыдущих писем на небольшом плотном листе только одна строчка. Однако и ее достаточно, чтобы еще больше запутать и испугать.
«На балу не отходи от Торнтона. Амариллис найдет тебя сама!»
Даже переворачиваю на другую сторону — может там еще что-то скрылось. Но нет. Даже подпись отсутствует. Если бы не тот же почерк, не знакомый конверт, усомнилась бы, что письмо действительно от Друга.
Зато теперь уж точно могу сказать, что предчувствия мои не безосновательны. Что-то нехорошее должно случиться, именно на осеннем балу, посвященному открытию завершающей трети светского сезона.
Глава 35
— О, матушка, я сейчас потеряю сознание от волнения! — стонет Селеста, подпрыгивая на диванчике. Карету трясет, и я вынуждена постоянно поправлять капюшон на голове.
— Выбери удачное место и теряй на здоровье, — резонно замечает маман. — Где-то возле Фингера.
— Я не хочу Фингера. Хочу Симонса!
Рядом тихо рычит Гортензия. Ее голубое платье все-таки досталось сестре. С большим декольте, вышитое золотом. Ибо Селесте же жениха искать надо. А Гортензия уже почти помолвлена. Ей и попроще наряд сгодится. Нахожу ее руку и сжимаю в желании приободрить.
— Симонс уже попросил разрешения ухаживать за Гортензией. Вряд ли ты его сможешь соблазнить.
— Увидим, — мрачно заявляет и одергивает корсет, выставляя данные природой прелести еще больше напоказ.
Я слышу, как всхлипывает от чувства беспомощности Гортензия. Несмотря на то, что сестры между собой похожи как двойняшки, ее всегда воспитывали бледным подобием Селесты. Неким заменителем неповторимого оригинала.
— А ну цыц! — рявкает маман. — Подбородок вверх, плечи расправили. Мы уже почти на месте, а вы, как жабы надулись, нахмурились. Ни один мужчина не взглянет на столь мрачное создание. Девушка, или скорее женщина всегда должна быть в хорошем настроении, улыбчивая и ласковая как кошечка. Такую и баловать хочется, украшения дарить, платья, безделушки. И прощать все, что она иногда натворит...
— Вот прямо в радость жить с человеком, вечно играя роль! — бормочу себе под нос. — Разве семья и дом не то место, где сбрасываешь все маски и, наконец, можешь быть сама собой? А если заболеешь, тоже улыбаться?
— А как же! — у леди Роуз глаза на лоб лезут от подобных заявлений. — Тебе особенно! Ты будущая, простите меня Древние, герцогиня. Учись у Селесты манер.
— И что, всегда молчать, как кукла, если меня что-то беспокоит? А кому тогда жаловаться, с кем делиться проблемами, печалями?
— Для этого камеристка есть, ей и жалуйся! Рычи, плачь, топай ногами и бесись, что хоть делай! А перед мужчиной должна быть пресветлой феей. Хотя, иногда слезу пустить и перед ним можно. Но это на крайний случай: новое колечко или платье понравилось, а ты уже все деньги из своего содержания потратила...
Фыркаю — вот это уважительная причина. Просто слов нет! А знала бы она, какая я пресветлая фея перед Торнтоном, вообще бы сознание потеряла. Но ему как-то совсем фиолетово. Или это не столь важно, как маман считает. Или есть нечто более важное в браке со мной, превосходящее колючий характер.
Королевский дворец величественный. Сверкает огнями. У меня от восторга сердце замирает. Хоть к роскоши рококо я уже привыкла, но дворец поражает.
Он не просто большой, он огромный. Несколько отдельных зданий соединены террасами и галереями. Похоже, построены они в разное время и при разных Бардальфах, а теперь объединены в удивительный лабиринт из причудливых поместий и дворцов.
— Смотришь, будто впервые видишь! — фыркает Селеста.
И я прячу восторг поглубже. Понятно, что Вивьен уже не раз посещала резиденцию королей. Видно моя реакция так ярко проявилась на лице, что сестра обратила на нее внимание. Следует быть осторожнее.
Мягко качнувшись, карета останавливается. А я невольно вспоминаю свой первый балл в этом мире, первый выход в свет и чем все кончилось. От прежнего восторга и предчувствия не остается следа. Плохие воспоминания заставляют передернуть плечами. Непроизвольно по коже пробегает морозец. Но теперь я увереннее, красивее, да еще почти невеста герцога. Меня больше никто не посмеет назвать жабой. И я понимаю, что определенное очарование в этих светских развлечениях есть. Конечно, когда тебя всецело и безоговорочно воспринимает общество.
— Цыплятки мои, — неожиданно голос маман вздрагивает. Вместо пренебрежительного тона — неуверенность. — Я хочу, чтобы вы знали… перед тем, как выйдем… Что я вас всех люблю. Это, пожалуй, в последний раз здесь и сейчас я привезла вас, мои красавицы, на бал. Две уже почти помолвлены, и ты Селеста, уверена, после осеннего бала найдешь себе пару. Поэтому я даже не надеюсь, что вы будете со мной.
Я удивленно хлопаю глазами. И не только я... Сестры тоже не ожидали откровений. Хотя, если подумать, маман действительно нас, именно в таком составе, привезла на бал в последний раз. После помолвки на светские приемы должен сопровождать жених. Без него посещение какого-либо мероприятия запрещено.
— И, конечно, я счастлива… счастлива, что у вас хорошая судьба — продолжает. — Но мне и грустно, что пришло время моим цыплятам выпорхнуть из гнездышка.
Она достает изящный кружевной платок и аккуратно вытирает глаза. — А скоро и Уилл...