Страница 17 из 18
«Я иду», – выл ветер, бьющийся в свод. «Я иду», – ворчал небесный гром. Неживое нечто говорило с Индой на языке, понятном без слов. Внерубежье не желало ложиться на графики гладких функций, оно наскакивало на свод разъяренным зверем. Оно собирало силы перед каждым броском, не распыляло и не растрачивало энергию понапрасну – било точно в одно место, как молоток по пробойнику. Словно было разумным существом.
И жалко смотрелась рядом с ним мощь всех аккумуляторных подстанций Обитаемого мира, и свод казался яичной скорлупой. И смешно было говорить об экономии на уличном освещении, даже об остановке заводов смешно было говорить.
Не плюй против ветра – рано или поздно плевок вернется тебе в лицо. Сила Внерубежья – это энергия чудотворов, накопленная веками, а не неведомые стихии, вдруг ополчившиеся на людей. Да, сегодня пробитую брешь можно будет залатать. Ненадолго. Расчет усиления поля показал Инде вполне приемлемые (для совета при Гроссмейстере) цифры, но Инда не зря приехал на метеостанцию – этот расчет ничего не стоил перед подземными взрывами и исторгаемой из чрева земли магмой. Перед тем, что шевелилось и рокотало у Инды под ногами. Как заложить в прогноз броски разъяренного зверя? Чем объяснить высокую вероятность направленных ударов по своду? Как доказать, что следующий удар придется именно в самое слабое место? Нет в теоретическом мистицизме стройной теории о разумности сил природы. Да и нет у нее разума – есть какой-то высший закон, сродни «где тонко, там и рвется». Есть стремление к равновесию, и наступающий на свод мир лишь ищет короткие к равновесию пути. И он их найдет.
Кто знает, может, Важан создал своего Вечного Бродягу, повинуясь этому высшему закону? Может, этот высший закон породил восьмиглавое чудовище, пришедшее из Исподнего мира?
И тут Инда впервые подумал о том, что по высшему закону создана еще одна вещь: фотонный усилитель. Как последняя капля, как грановая гирька, брошенная на весы, – и чаша стремительно несется вниз, в пропасть. Вещь, которая за час работы потребляет энергии больше, чем все славленские заводы за сутки. Потребляет энергию чудотворов – и выбрасывает отработанную энергию во Внерубежье, питает разъяренного зверя, дает ему силы на новые и новые броски. Система с положительной обратной связью… И чем больше энергии потребляет свод, тем сильней удары молотком по пробойнику.
Инда вернулся на метеостанцию далеко за полночь, но не смог уснуть – до утра просидел, выдумывая убедительные пояснения подогнанному к своим ощущениям расчету, подбирая коэффициенты и обоснования под них. К сожалению, нельзя было приложить к расчету содрогания земли под метеостанцией и ужас перед рекой кипящего камня. Когда дикий охотник строил ловушку для пещерного медведя, он не рассчитывал толщину ее стен – и без расчетов видел, какую стену медведь снесет, а какая перед ним устоит. Так и Инда знал, на сколько надо усилить поле свода, чтобы разъяренный зверь Внерубежья его не пробил. Но кто бы в это поверил?
Цифры, которые он утром отправил в Афран, вызвали панику и скандал. На метеостанцию тут же были посланы пять профессоров Эланской школы ортодоксального мистицизма, а Инде было приказано явиться в Афранскую Тайничную башню. Он выехал с метеостанции в Брезен, где его ждал магнитовоз с единственным прицепленным вагоном (и Длана Вотан, тоже направлявшийся в Афран). И летел этот магнитовоз в Эланию без единой остановки, весело посвистывая на станциях, – семафоры давали ему зеленую улицу. Вместо положенных двух суток дорога заняла тридцать часов – Инда успел выспаться и подготовить доклад к встрече с советом. Вотан не вылезал из своего купе и Инде не мешал.
Афранская Тайничная башня, в отличие от Славленской, была выстроена совсем недавно – белая, сияющая стеклами, она стояла на Тигровом мысе, далеко выдающемся в море. На ее верхней площадке по ночам сиял маяк – впрочем, и ее освещенные окна, и прожектора подсветки, и белоснежные стены сами могли служить маяком. Инда прибыл в Афран поздно вечером и понял, как быстро отвык от эланских ночей. Самое чудное время, которое он хотел провести в Славлене, – светлые ночи – ему снова придется встретить на юге, где солнце уходит за горы: раз – и нет его…
Инда надеялся на доклад для тригинтумвирата, но к его приезду собрали центумвират, и никого не возмутило, что заседание началось за час до полуночи. Инда всегда считал собрания центумвирата напрасной тратой времени, он давно проверил известную истину: более семи человек не в состоянии выработать никакого решения, если оно заранее не подготовлено. Это две головы лучше одной – а восемь голов хуже семи. Что уж говорить о ста! Неожиданно Инду посетила мысль о восьмиглавом чудовище: почему восемь голов, а не семь? Наверное, в этом есть какая-то хитрость, какая-то причина.
Присутствие на заседании мозговеда Вотана подтверждало уверенность в бесполезности этого сборища: речь идет о прикладном мистицизме – что в этом может понимать доктор медицины? Из каких соображений он будет голосовать?
Делая доклад, Инда понял, что решение уже подготовлено, подготовлено децемвиратом, времени на это было достаточно. И его аргументы тут никому не нужны. Пять профессоров на метеостанции подтвердят это решение цифрами. Однако центумвират выслушал его внимательно. Тогда Инда еще не знал, что за трое суток до его приезда здесь слушали аналогичный доклад о наступлении Внерубежья на свод в Исиде.
То, что Инда говорил, подрывало основы экономики. По его расчету, сокращение расхода энергии к началу следующего года должно было составить более тридцати процентов, и, конечно, одним уличным освещением дело бы не обошлось. Не о режиме экономии шла речь – о сворачивании мощностей крупных предприятий.
Инда, в отличие от людей, далеких от власти, никогда не считал своих руководителей глупей самого себя. И в сказки о неосведомленности Гроссмейстера не верил. Это обыватели хорошо знают, как управлять государством (а то и миром), потому что видят не дальше собственного носа. Свою миссию Инда считал состоящей как раз в том, чтобы передавать необходимую для принятия верных решений информацию, и обычно к нему прислушивались. Но не теперь.
– Для перестраховки цифра слишком большая, – изрек после доклада Гроссмейстер. – В данном случае мы не можем позволить себе такой запас прочности свода.
– Я исходил из правила «трех сигм», – пожал плечами Инда. «Три сигмы» были только жалким оправданием его подогнанного расчета.
– Что если мы пока попробуем разделить эти цифры на три? – улыбнулся Гроссмейстер.
Что Инде было ему ответить? Что следующий прыжок разъяренного зверя пробьет свод и лава польется в Беспросветный лес? Что это решение – лишь первый шаг в отступлении Обитаемого мира под напором Внерубежья? Что тридцать процентов – это только начало, жалкая отсрочка? Рассказать об островках живого, накрытых остатками силовых полей, в которые бьются смерчи и плюет лава?
– На два, не более… – поспешил сказать Инда. – А лучше на полтора.
Да, у центумвирата уже было готовое решение. Пожалуй, из всех решений – самое недальновидное: сокращение площади свода. Вместо того чтобы погасить солнечные камни и остановить магнитные, вместо того чтобы признать крах и надвигающуюся катастрофу…
Инда голосовал против. Он не стал докладывать о проверке расчетов сказочника-оборотня, о вероятности гражданской войны в Исподнем мире, результатом которой станет сокращение притока энергии, – что толку? Если у чудотворов больше нет стратегической цели, а есть только тактические задачи – продержаться на плаву как можно дольше, – о чем говорить?
Вотан, словно в насмешку, голосовал за. Инде показалось, что мозговед сделал это со странным злорадством – отомстил за нежелание Инды поберечь Прату Сребряна? Вряд ли. Вотан не мальчишка, чтобы так несерьезно сводить личные счеты (или просто радоваться чужой неудаче). Не найдя убедительных объяснений злорадству Вотана, Инда опять насторожился, ощутил тревогу – и азарт. Впрочем, ему было некогда подумать об этом хорошенько, его больше занимало противостояние Внерубежью, чем мозговеду Вотану.