Как бы…

Арсений писал примерно то же, что и в предыдущем письме. Только на этот раз строки с указанием адреса не были вымараны. Людмила спрятала опасное послание под матрас, там письмо бывшего мужа пролежало весьма долго, а когда взрослые дети уговорили её выйти замуж за Николая, мужниного брата, и она после долгих сомнений наконец переехала к тому в деревню под С., то опасное письмо перепрятали. Впоследствии его таили как реликвию взрослые внучки и высказывали полушутливые надежды, что когда-нибудь их найдёт богатое наследство из Австралии. У одной из них конверт находился в диване среди запылённых стопок книг. Предчувствуя в старости близкую кончину, она сожгла письмо.

7 глава

Алексей был поздним и долгожданным ребёнком. Вырос он на руках у Наташи, которая была старше его на пятнадцать лет. Вторая сестра, Жанна, познакомилась с новорождённым братиком, когда её исполнилось девять лет, она полюбила его так же сильно, как и все в их семье, но не стремилась быть ему нянькой.

Своенравная Жанна занимала в семье как бы особое положение. При крещении священник нарёк девочку Иоанной в честь святой Иоанны Мироносицы, чья память пришлась на день рождения второй дочери Кавунов. Домашние стали звать её Жанной. Жившая в селе местно-чтимая юродивая Мотя, ходившая по домам за подачками, сказала Кавунам, что наслоение на младенца двух имён – нехорошо. Два имени – это как две души, для одного человека многовато, раздвоение будет, примерно так напророчила проклятая. Будет тебе глупости каркать, рассердился Арсений, прогнал в сердцах старуху.

До пяти лет Иоанна-Жанна была обычной резвой девочкой. Играла с соседскими ребятишками, бегала за мотыльками и букашками, возилась рядом с мамой на огороде.

Но потом всё изменилось. Перемена в её характере произошла после визита в их дом старой цыганки. Та шла по дороге вместе с другими женщинами в длинных пёстрых одеждах. Приметив каменный большой дом, отличающийся от глинобитных изб бедняков, странница отстала от своих и зашла во двор. Отворила незапертую дверь. Попросила воды. Выпив полную кружку, пообещала Жанне конфет и, взяв девочку на руки, ушла, оттолкнув вставшую на пути старшую сестру. Наташа бросилась следом, но цыганка припустила так, что уже очень быстро пропала из виду.

Догнали похитительницу за селом. Старуха злобно кричала на требования вернуть ребёнка. Жанна не пыталась вырваться, смотрела исподлобья на людей. Галдели, стреляли чёрными глазами молодые цыганки с блестящими серьгами в ушах, прыгали рядом с гиканьем их смуглые полуголые, похожие на дикарей, дети. Трое осанистых мужчин с золотыми цепями на тёмных бычьих шеях отошли от повозок с дороги и в тени деревьев совещались. Наконец один из них начальственным голосом грубо повелел настороженно поглядывавшей в его сторону старухе вернуть ребёнка, и та, цыкнув сердито в ответ, тут же заклянчила, вымогая у Людмилы деньги. Не получив требуемого, она с проклятиями швырнула на землю Жанну.

Гикали над головами людей чёрные вороны, носились с шумом, как бы желая участвовать в скандале.

Родители после пережитого тревожились за здоровье младшей, видя её внезапную замкнутость, что списывали на нервное потрясение.

Местная фельдшерица, подслеповатая и крайне уже старая Зина Храпова сколько ни выстукивала, но никаких отклонений у девочки не выстучала, но, покряхтев над бегавшими в её полу-лысой голове мыслями, таки признали вероятность последствий нервного потрясения.

Из жизнерадостной, покладистой Жанна превратилась в строптивую фурию с всклокоченными волосами и соплями под носом. Сбылись проклятия цыганки, суеверно утверждали сельчане, а может, добавляли более дальновидные, в девочку вселился злой дух.

Она не желала помогать матери по хозяйству, ненавидела мыться, не давала расчесать ей волосы, по пустякам злобилась. Принялась воровать. Кружку, миску, расчёску, галоши, или другой какой пустяк с чужих подворий, всё лишь бы схватить, летит с добычей в руке, грязные пятки мелькают.

Трофеи закапывала под родительским домом или в ином надёжном месте. Тайников наделала. В сарае, под брёвнами, у забора, в конюшне, в курятнике, на чердаке, в погребе, где только не находили родные украденное.

Излюбленным развлечением у неё было творить пакости односельчанам. Выкрутасов не счесть. Говорили очевидцы странных происшествий, что дочка Кавунов вечерами швыряет грязь в открытые окна. А то кромсает ножницами развешанное на просушку бельё. Или стащит с верёвки простыню, да ногами и втопчет в землю.

Нравилось ей выхватить из рук у дитяти безделушку, да скакать прочь с затаённым смехом. От Жанны прятали малых детей, боясь вреда.

Ею гнушались. Говорили, не в себе.

Одним из наиболее горестных открытий в отношении младшей для родителей стало вот что. Та ни с того, ни с сего возненавидела церковь, которую ещё недавно послушно посещала вместе со всеми. Теперь же никакими силами нельзя было её заставить прийти на службу в местный храм Успения Божией Матери. Как-то отец понёс Жанну против её воли к Причастию. Дорогой кричала, не хочет к Богу. Прохожие провожали взглядами. В церкви подняла ещё больший крик, люди расступились перед Арсением. Когда вознамерились поднести её к Чаше, и батюшка опасливо смотрел на её ухищрения вывернуться из отцовских рук да лягнуть кого-нибудь, она стала плеваться и совсем уже истошно верещать. На том всё и закончилось.

А когда в Чаплынку докатились слухи, что в очередном селении местные власти пустили церковь после её разгрома под хозяйственные нужды, Жанна закричала радостно: «Попам конец!» Сдержанная Людмила сорвалась на внучку: «Ах ты, безсоромна бісівка!»

От Жанны отступились и к церковным обрядам больше не принуждали.

А вот уже в преклонных летах Жанна, наоборот, возымела привычку иногда постоять столбом на службе, но без Причащения, без исповеди, а к иконам не приближалась и не кланялась.

Она сумела-таки закончить педагогическое училище, а затем до пенсии преподавала в школе для умственно неполноценных детей.

С годами подмечали за ней новые странности. Повадилась стоять на центральных перекрёстках дорог, стоит и стоит, покуда кто-то не окликнет, тогда как бы очнётся, ну и дальше пойдёт бесцельно по городу.

По переезду в С. Жанне выделили во дворе, рядом с большим деревянным сараем, времянку, приземистый глиняный домик без сеней, состоявший из единственной комнаты. Домик этот был прилеплен к высокой, из ракушки, толстой стене, что отделяла двор Кавунов от соседей.

Какую-то часть жизни делил с Жанной супружеское ложе неведомо как согласившийся на женитьбу тихий, немногословный человек, его звали Сергей Игнатьевич Заварабин, работал в неприметной, как он сам, конторе бухгалтером. Сергей Игнатьевич очень скоро понял, в какую историю попал, с кем оказался под одной крышей, и стал бегать от жены, да так быстро, что Жанна его ни на работе не успевала застать, куда шастала к концу рабочего дня, ни в каком другом месте не могла его подкараулить. Случалось, простаивала рядом с подземным городским туалетом в центральном парке, надеясь здесь на встречу с мужем, тот имел традицию посещать именно этот туалет, а не деревянную уборную рядом с времянкой своей супруги. Не потому, что брезговал, как раз нет, он был неприхотлив. И чурался не зловонных мух или смрада, а той женщины, которая его подстерегала и была для него как чума. Знал, как только зайдёт в эту семейную уборную, а Чума уже стучит, требует освободить, ей самой вроде как приспичило. Ух, как ненавидел её в эти минуты Сергей Игнатьевич. Ну, чума, всё наперекор, всё, чтобы досадить, думал он о супружнице и проклинал день и час, когда с ней связался.

Обедать Сергей Игнатьевич предпочитал в городских столовых, а к жене во времянку заходил разве что переночевать, и то через раз. Где он прятался от своей Чумы, никто не знал, второго жилья у него не было, первая жена отобрала, и как он жил, куда ходил, было неведомо. Возымела постепенно она к нему такую злобу, что говорить о Сергее Игнатьевиче спокойно не могла, переходила на бранные слова. Впрочем, брань от неё и скандалы терпели все, кому пришлось по несчастью жить поблизости, будь то родня или соседи. Уж сколько скандалов затевалось с её участием, сколько ссор между людьми с её подачи. Умела она ввернуть ядовитое слово, нашептать что-то матери, другое шепнуть сестре или её мужу, а там вдруг уже и вспышка, неприязнь, ругаются на весь двор родные, злобствует рядом Жанна, поддакивает, занимает чью-то сторону.