Страница 19 из 20
Она поняла, кто это. Хмыкнула и, улыбаясь прямо в темные омуты цыганистых глаз, сказала:
– Неа, меня он точно нигде не выкатывал.
И помолчав:
– Я и на практику не ездила. Не сложилось. Дала полный самоотлуп.
Катя у нее за плечом Вадиму:
– А ты-то откуда?
Но ответил Дима:
– Катенька, представь, выхожу из троллейбуса, и прямо на него наскочил. Они, оказывается живут в нашем районе, за проспектом. А мы и не встречались ни разу.
А Вадим, разведя руками:
– Да, вот так живем рядом и знать не знаем. Прикольно получилось.
«Да, прикольно, прям водевиль. Муж-дурачок приводит в дом любовника жены. Эти делают вид, что не знакомы. Во втором акте любовники обжимаются на авансцене, ничего не видящий муж проходит вдоль задника. В третьем акте он застает их за поцелуем в оранжерее. Катарсис. А что здесь делаю я? А, ну да, роль второго плана, путаюсь у всех под ногами, создаю неловкие ситуации,» – Лолку забавлял нежданный поворот. Пришла к подруге, чтоб вдвоем побазарить о своем, о девичьем, по большому счету, Катьку послушать, та найдет личных проблем на пустом месте, а попала в пьеску. Ладно, посмотрим, чем дело кончится, чем сердце успокоится.
Шарлотку поедали на кухне. Лолка задвинулась в угол между столом и холодильником, в спину ей чуть поддувало из форточки, скознячок бродил под маечкой, приятно студил тело. Напротив – Вадим, прижатый к шкафчику. Он разливал вино, не переставая разглагольствовать:
– Прикиньте, у нас недавно ценный кинжал сперли. Из реставрационной мастерской. Мужик притащил яванский крис аж четырнадцатого века, что-то там подмандить надо было, а Егорыч, мастер наш, взял без оформления, мимо кассы.
Катя покачала головой:
– Не мог Егорыч. Он двадцать лет там работает, зачем ему втихаря что-то делать.
Вадим пожал плечами:
– Может и не мог. Раньше. А нынче смог. Лишние башли карман не тянут. Тут другое интересно. Про кинжал вроде бы и не знал никто, Егорыч его в свою кондейку отнес и под ключ в ящик. И в первую же ночь его скомуниздили. Он утром пришел, ящик свой открыл, а там ни фига, пусто. Кто-то отпер, забрал крис и обратно на ключик закрыл. Свой кто-то. Теперь трясут всех. Собака с милицией приходила. Егорыч белый весь ходит, трясется студнем. Первый раз на бабки большие повелся и сразу погорел. Или посадят, или хозяин криса его грохнет.
Дима хмыкнул. Надо же какие у них страсти-мордасти в музее. На самом деле ни его, ни остальных абсолютно не волновали ни судьба заковыристого кинжала с волнистым лезвием, ни перспективы несчастного Егорыча. Это так, поржать за чужой счет. Лажовый треп. Обмен никому не нужной информацией. Застольная беседа.
Дима потянул с блюда второй кусок яблочного пирога. Шарлотка и впрямь удалась, Катенька постаралась. Готовит она не очень, не сравнить с материными разносолами, что-нибудь самое обыденное: борщ, тефтельки с пюре, меню как в школьной столовой. Из нестандартного разве что печеночный паштет или лазанья. А вот до котлет де воляй или настоящей солянки с двумя видами мяса, лимончиком и непременной оливкой его жена так и не доросла. Побаловать себя чем-то интересным он мог лишь, навещая родителей. А сегодня не срослось, мать с отцом намылились в театр, им было не до него. Выдали заготовленные сумки с банками и отправили восвояси, чайку только удалось попить с сушками. А вообще здорово, что он с собой Вадима притащил, хорошие посиделки получались, сидим, пирог лопаем, винишко опять же неплохое, болтаем, смеемся. Что тебе еще нужно, хороняка?
– Может кинцо позырим? Я притаранила. Что там у меня… – Лолка полезла в сумку, валявшуюся на полу у нее под ногами, – А, вот.
На стол выложила кассеты:
– «Красотка», ладно это старье. Есть поновее: «Криминальное чтиво» и «Леон». Во, вообще новье: «Водный мир» и вот еще эротика «Покидая Лас-Вегас». Ну, будем смотреть?
Они уже оприходовали одну бутылку бордо, и от шарлотки остались одни крошки. Можно было переходить к зрелищам. Перебазировались в комнату. На гомельдревский, так и хотелось сказать «гомельдревний» столик поставили блюдо с яблоками, сверху накрытыми кудрявой шапкой винограда, шоколадку Катя разломала на квадратики и – в хрустальную розетку. Еще печенье овсяное нашлось, туда же его. Для вкусового нюанса, не все же сладкое в рот кидать, сыр на тарелочке, такой же пестрой, сине-бело-зеленой, восточной, как и большое блюдо. Вокруг стаканы. И в центре, как доминанта, – бутылка вина. Стол, пусть даже такой небогатый, спонтанный, обязательно должен быть красивым, в этом Катя была уверена. Как говорится, на том стоим.
Дима, вон, готов на бегу сожрать что-нибудь, не присаживаясь, или за компьютером жевать не глядя. Ей так не нравилось, это она в общежитском прошлом оставила. Есть Дом, есть Стол, поэтому есть надо не спешно, и сначала накрыть все красивенько. Чтоб глаз радовался.
Она бы ни за что не призналась себе, что подходить к процессу питания, как к искусству инсталляции, научил ее Вадим. Когда приводил ее к себе, всегда сначала кормил, потом все остальное. И стол, даже на кухне, накрывал как в ресторане, эстетничал. Мелкая тарелка – под глубокой, одинаковые, никакой разномастности, нож, вилка, ложка – как положено по этикету, салфетка льняная – на колени. Кушай, Катюха, сил набирайся, они тебе сейчас понадобятся.
Вон он, Вадим, сидит на полу, опершись спиной о кресло, в которое Лолка с ногами забралась. Он запрокидывает лицо, что-то ей говорит тихо, Кате, входящей в комнату с ножом, яблоки резать, не слышно, телевизор орет. Прикольно видеть его так, в общей компании, рядом с собственным мужем. Столько лет рядом жили – не сталкивались. А сегодня угораздило. Хорошо, что Лолка тут, а то с Димы бы сталось притащить Вадима домой, и сидели бы втроем.
Классический треугольник.
Дурдом на прогулке.
Но лучше б он его не приводил. Поболтали бы и разошлись. По ней, так по одному лучше, либо Дима, либо Вадим.
А так – стремно.
– Вот знаешь, здорово, берешь бокал шампанского и маленький кусочек молочного шоколада, – Вадим говорил, слегка дирижируя стаканом вина.
Лолка слушала, смотрела сверху в развернутое к ней в пол оборота красивое лицо. Да, он был хорош, глаза почти черные, а в глубине, у дна у самого – лед посверкивает, мохнатые как шмели ресницы, густые еще, кудреватые лохмы. Хорош. Он ей совсем не нравился. Но что-то кололо внутри. Она видела, старается мужик, показушничает. Не для Катьки и уж, конечно, не для Димыча, хотя и они как зрители сгодятся, это перед ней, перед Лолкой он выеживается. Она почувствовала себя как в студенческой общаге, когда для «безопасности» сопровождала подругу в комнаты к восточным воздыхателям.
Но сейчас из дуэньи она превращалась в романтическую героиню, в объект внимания. Забавно. Иголочки тык-тык под грудью, тык-тык в низу живота. Хотелось красавчика тоже так ткнуть остреньким шильцем, чтоб видел, все про тебя понимаю, не стропали лыжи в мою сторону, укусить могу.
А Вадим продолжал:
– Шоколад во рту подержать, чтоб он плавиться начал, и пожевать его передними зубами, рот вкусом наполнить. А потом…
– Плюнуть в бокал, – закончила за него Лолка.
Димка хрюкнул, чуть не захлебнувшись вином. Катька рассмеялась. Видать, четкая получилась картинка: слюняво-шоколадная здоровая капля плюхает в бокал шампанского.
– Ну вас, я не то совсем… Надо…
Но что было надо, никто уже не слушал, и Вадим примолк. Не сказать, что б обиделся. Но задело. Во как она его на лету сбила, как муху газетой. И всем смешно. Ржут, понимаешь ли.
Эту Лолку он совсем не помнил, хотя говорят, она даже на каком-то его дне рожденья присутствовала. Была она похожа на Катюху. Похожа и не похожа. С виду-то совсем нет. Катька белобрысая, стриженая, кудельки свои подвивает слегка, глазенапы как джинса вытертая, хлоп-хлоп ресницами кукольными, накрашенными. Да симпатичная, симпатичная она баба, зазноба его многолетняя, это он так. А подружка ее совсем другая: хвост длинный, на макушке резиночкой схваченный, цвета темного пива, чешского портера, и взгляд хмелевый, тягучий, уставится – глаз не отводит. И чувствуешь, что взгляд этот все тяжелее становится, обволакивает, давит, сбросить бы его, вывернуться, а то залипнешь букашкой в янтаре. Так что разные они бабы. Но вот словечки, интонации, даже жесты – один в один, будто копируют друг друга. Интересно, какая подражает? Или это общее прошлое, жизнь общажная совместная делают их похожими. Конфетки разные, а фантики одинаковые.