Страница 74 из 125
вдруг охотник прозрел
и забросил ружье под кровать.
Потому что, товарищи,
время сейчас не такое,
чтобы зайцев задиристых запросто убивать!
Феликс Ефимов (р. 1931)
Из цикла «Курица или яйцо?»
Юрий ЛЕВИТАНСКИЙ
Дуэт на птицеферме
— Что посмотрели на ферме?
— Да трудно сказать.
— Вытянем план, как считаете?
— Право, не знаю.
Вдруг не сужу. Книгу жизни прилежно листаю.
— Может быть, вам поквартальный отчет показать?
— Все — суета. В этом мире лишь Екклизиаст светит во мгле, хоть и скепсис его не в фаворе.
— Верная мысль! Без дежурных электриков — горе.
Мудрый совет коллективу силенок придаст.
— Что ж, целомудрию куриц поможем спастись.
Я бы убрал петуха. Гривуазная птица!
— Вы полагаете, курицы будут носиться?
— Я полагаю, что курицы будут нестись.
— Лучше вы нас рассудите. Заспорили вновь
наши наладчики, снова гудит общежитье:
«Яйца! Нет, куры!» Товарищ писатель, скажите
как гражданин — что сначала-то было?
— Любовь!
— Не до любви. На работе трещит голова:
бройлер-дай-бойлер-дай-трейлер. А с премией —
глухо.
— Ласки лилей мне милее, чем слов оплеуха.
Лилию знаете?
— Лильку-то? Как дважды два!
— Ах, дважды два? Сколько это? Забыл, хоть умри.
Магия цифр! Кабалистика! Я цепенею.
В школе считал до пяти, а теперь лишь умею:
и — раз-два-три,
раз-два-три,
раз-два-три,
раз-два-три.
Андрей ВОЗНЕСЕНСКИЙ
Необъяснимо!
О Ефросинья! Необъяснимо!
Цыпленок — синий! Молчит, как мимы.
А в синем пламени керосинки
не апельсины — желток на синем.
Непостижимо — что было позже.
Непостижимо — что было раньше.
Но сокровенные из подкожных
за эту синьку отдал я башли.
А так хотелось яйцо в мешочек
не за наличные — за спасибо.
Но нет мессии! И рядом корчится,
едва проснешься, цыпленок синий.
А небо сине на белом свете,
и васильки безмятежно сини,
и лен синеет. Вы не посмеете
их, как цыпленка! Вы их спасите!..
Я в ностальгии по лососине
гляжу на чудища магазинные,
необъяснимые Ефросинье.
Но Ефросиньею объяснимые.
Василий БЕЛОВ
Сотона
Луна не поднимала головы, но было светло. Звезды высыпали, как ярыжки на дармовое, и ошалело мигали. Тяжелый туман полз на карачках от сельпо, цепляясь за прясла отходящих ко сну дворов. Сирень изошла слезой, словно девочка, хватившая сурового зелья вместо кваску, и затаилась. Пьяный ветер спутался с кривой березой и присмирел. Кондовую тишину захмелевшей ночи разорвал дикий вопль:
— Алкоголик несчастный! Иди в баню!
Иван круто отвалил от избы и побрел в курятник.
— Петя! Петушок! Заспался, парень, заспался. Вставай работу работать. У тебя выпить нечего? У-у, санапал малохольный! — не пьешь, не куришь. Зато по дамской части даешь дрозда. Женского персоналу развел, ровно турецкий прынц. Раскулачивать пора.
Дроля я да дроля ты.
Дроля — маковы цветы.
Дроля, я в тебя вчирикался.
Вчирикалась ли ты?
Но путевых курей у тебя, Петр, нетути. Путевая баба по деревне пройдет, что твой пароход «Леваневский». Сурьезная баба в грязь лицом не ударит. А ты, Петя, топчешь всех кряду, и народ к тебе с уваженьем. А меня, к примеру, Шурка спать не пускает. Я ёйный дареный кисет пропил. Приспичит, Петя, и душу заложишь.
Моё залетку величать
Ляксандра Николаева.
Под ручку с ягодкой прошел —
Она меня облаяла.
Присоветуй лучше, как деньгами разжиться. Вспомни-ко, парень, от каких таких кровей ты взялся? От курей аль от еец? Я те стакан пшена скормлю. Сказывай, дак я в Мурманской подамся, ученым людям доложу: мол, так и так. Тоды за подсобленье наукам мне грамотешку пожалуют. Настоящая дадена Ивану Васильеву, как он есть передовой отряд за производительность качества и водку пьет с пониманьем, за что положены ему отрез сукна на юбку — отдать Шурке — и красненькая для сугрева души. Я ведь, Петя, и печник справный, и плотник подходящий, но пропоец я — отменный. Довелись схлестнуться с ерманцем, с хренцузом аль с меринканцем — миску диколону ихного ложкой схлебать — не осрамлюсь. Не подкачаю! За это меня бригадир ценит, писателя мне потрафляют, Петя, а может, завалялось где, может, поднесешь? Не держишь белоглавку-то? Пошто эдак? У-у, блудня инкубаторской! Небось, все курям спаивать? Погоди, я те шороху наведу. На Восьмой март живого ощиплю! Сотона!
Владимир Войнович
(р. 1932)