Страница 109 из 125
Действующие лица:
Вера — лесничая, 36 лет.
Игорь — ее сын. 45 лет.
Андрей — его сын — 60 лет.
Белобров — директор комбината, практически бессмертен.
Силантий — 12 лет со строгой изоляцией.
Сторожка Веры. При свете горящей тайги хозяйка дочитывает роман «Анна Каренина».
Вера. Какая сильная, какая потрясающая книга! Как хотела бы я повторить подвиг Анны.
Входит Белобров. Садится. Долго молчит.
Белобров. Позволите войти?
Вера. Входите, если не шутите.
Белобров. Этим не шутят, Вера.
Остается сидеть. Входит Игорь.
Игорь. Это я, мать.
Вера. Не говори глупостей, сынок. Это я, твоя мама, а ты мой большой глупый сын. Отчего ты сидишь, уронив сильные руки на натруженные колени?
Игорь замечает Белоброва.
Игорь. Кто это?
Вера. Это Белобров. Он вместо отходов спустил в реку всю готовую продукцию своего комбината и скоро предстанет перед судом.
Белобров. Да. Люблю я вашу мать!
Вера. Что за постоянный треск за окном?
Входит Андрей.
Андрей. Это я поджег тайгу.
Игорь. Глупо.
Входит Силантий. Садится, долго сидит.
Силантий: Пустите погреться.
Вера (указывает за окно). Тогда вам туда.
Андрей. Сейчас займется сторожка.
Силантий. Чем?
Андрей. Пламенем.
Игорь. Дымно здесь. Не курите, Силантий. (Теряет сознание.) Я куда-то потерял сознание.
Вера. Возьми мое!
Это конец первого акта. В дальнейшем все зависит от Силантия: если он заметит ружье, неосторожно поставленное Андреем между колен Белоброва, может что-то произойти, если нет — пусть пеняет на себя.
Калгановна, или Трое мужчин в исподнем
Федор — приходит из тюрьмы.
Исмаил — приходит с работы.
Фалалей — приходит из армии.
Рейган — кот.
Калгановна (коту). Родить-то я его родила, в каком месте — помню, а каким — не упомню. А кушать в те поры мужчинам и женщинам нечего было — было раскулачивание. И тебя бы раскулачили. Пришел бы активист, глянул на твоих котеняток: «Хто такие?» А ты ему: «Это мои котеняточки, ношеные-береженые». А он тебе: «Врешь, кулек кулацкий! Это твои работники!» Дернул бы с-под тебя подстилку для нужд народного хозяйства, а тебя в Сибирь отправил. Был бы ты сибирский кот. Пей молоко, Рейган, пей не вороти личико. А у меня молочка не было. Корой детеныша моего кормила. Вот пошла я за корьем, а там заяц деревце дерет. Я его за живот поймала: «Отдай пропитание, белая голова!» Он недобрыми глазами посмотрел и отдал. И где теперь тот заяц, где сынок мой роженый — не ведаю.
Входит Федор.
Федор. Буду у тебя тут жить.
Калгановна. А живи. Строение прочное.
Федор. Денег тебе платить не стану.
Калгановна. Да и на што? У меня пенсия шестнадцать рублей и бутылка молочная не сдадена.
Федор. А может, ты старая старуха, умрешь, освободишь помещение?
Калгановна. Может, и умру. Тогда ты Рейгана моего корми. Он по строгому режиму пишу кушает.
Федор. Накормлю. Я сам со строгого режима.
Входит Исмаил.
Исмаил. Калгановна, у тебя соли есть?
Калгановна (Федору). Это нехристь Исмаил. Рабочий человек. Любит кушать соленое.
Исмаил. Соль любит.
Калгановна. А зачем тебе всегда ко мне ходить, ноги бить? Ты тут, около солонки, и живи. А твою комнату мы заколотим.
Исмаил. И то.
Федор. Соль еще есть бертолетова, английская и в коленках. Я ее добывал.
Исмаил. Из коленок?!
«Федор. Из недр земли. Добывал, когда наказание отбывал.
Входит Фалалей.
Фалалей. У вас случайно не сдается помещения для уволенного в запас из рядов Советской Армии?
Калгановна. Живи. Ты молодой человек. Тебе жить надо.
Фалалей. У меня есть начатые консервы и гражданская профессия — оконченное парикмахерское училище.
Федор. У нас бы тебе цены не было.
Калгановна. Рейгана мне к лету подкоротишь. Потеет животное.
Федор. Отвернитесь, мужики.
Фалалей и Исмаил. Зачем?
Федор. Калгановну хочу убить. Обещала помереть, а сама все существует.
Фалалей. Во! А я на ней, неживой, на прическах потренируюсь!
Калгановна. Правильно. Мертвый волос хорошо растет. (Федору). Ты чем меня порешишь?
Федор. Да никак не решу.
Исмаил. Если соли человеку долго не давать, человек сам окончится. Человек без соли не может.
Калгановна. Вот я утюжок в полотенчико завернула. До свиданьица всем.
Все. Будь здорова, бабушка!
Федор убивает ее.
Фалалей. Волосяной покров не испортил?
Федор. Все аккуратно.
Исмаил. Рейган ожеребился! Раз-два-три… Двенадцать щенков.
Фалалей. Вот бы Калгановна обрадовалась. Ну ничего, я ее зато красиво уложу.
Исмаил. В гроб?
Фалалей. Не. Голову ей уложу.
Федор. Надо нам теперь жить дружно. На нас большая ответственность — двенадцать живых существ.
Исмаил. Зачем двенадцать? Тринадцать! Рейган-то!
Федор. Его тоже надо убить.
Фалалей. Для ча?
Федор. Чтобы котят труднее растить было. Ступай за водой, Фалалей, кота утопить, а котят с Калгановной обмыть.
Исмаил. Правильно.
Федор. Трудно. Страшно. Да только в трудностях и очищается и осознает себя человек.
Фалалей и Исмаил (опуская Рейгана в ведро). Только в трудностях!
Конец
Калгановна (коту). Родить-то я его родила, в каком месте — помню, а каким — не упомню. А кушать в те поры мужчинам и женщинам нечего было — было раскулачивание. И тебя бы раскулачили. Пришел бы активист, глянул на твоих котеняток: «Хто такие?» А ты ему: «Это мои котеняточки, ношеные-береженые». А он тебе: 476
«Врешь, кулек кулацкий! Это твои работники!» Дернул бы с-под тебя подстилку для нужд народного хозяйства, а тебя в Сибирь отправил. Был бы ты сибирский кот. Пей молоко, Рейган, пей не вороти личико. А у меня молочка не было. Корой детеныша моего кормила. Вот пошла я за корьем, а там заяц деревце дерет. Я его за живот поймала: «Отдай пропитание, белая голова!» Он недобрыми глазами посмотрел и отдал. И где теперь тот заяц, где сынок мой роженый — не ведаю.
Входит Федор.
Федор. Буду у тебя тут жить.
Калгановна. А живи. Строение прочное.
Федор. Денег тебе платить не стану.
Калгановна. Да и на што? У меня пенсия шестнадцать рублей и бутылка молочная не сдадена.
Федор. А может, ты старая старуха, умрешь, освободишь помещение?