Страница 11 из 52
—…Хочу вам ещё раз повторить то, что сказал американский президент — чтобы его слова навсегда отложились в вашей памяти, — подвёл я к заключению своё десятиминутное выступление. — Цитирую его дословно: «Мои соотечественники американцы, я рад сообщить вам сегодня, что подписал указ об объявлении России вне закона на вечные времена. Бомбардировка начнётся через пять минут». Сказал он это, готовясь к запланированному радиообращению из своего загородного дома в Калифорнии — это в Соединённых Штатах Америки. Перед якобы выключенным микрофоном он озвучил свои истинные мысли. Товарищи! Я хочу, чтобы вы запомнили эти слова. И вспоминали их каждый раз, когда наш идеологический противник улыбнётся вам в лицо и станет заверять вас в своей любви и вечной дружбе. Вот и всё, что я хотел вам сегодня рассказать.
Первый сеанс политинформации я признал успешным. Эту догадку подтвердили и громкие аплодисменты: пример подала Зоя Каховская — её тут же поддержала классная. Голос, укреплённый двухмесячным чтением вслух, не подвёл. Я уверен, что во время своего выступления уже не выглядел прежним Припадочным. На перемене несколько парней одобрительно похлопали по моему плечу (осторожно, будто боялись меня испугать), а сидевшие на второй парте девочки буквально засыпали вопросами «по теме» (на которые мне помогла ответить Зоя). Эти факты обнадёжили: позволили предположить, что мой авторитет в классе после столь пламенной речи всё же поднялся чуть выше плинтуса.
На втором уроке (первым уроком сегодня считался классный час) я убедился, что учёба в четвёртом классе не станет для меня лёгкой прогулкой. Потому что знания взрослого человека в школе помогали не во всём. Навыки письма у Мишиного тела остались на уровне десятилетнего ребёнка. Жалкие семь строк из школьного учебника я всё же переписал в тетрадь, но дался мне этот подвиг нелегко. А это значило, что как минимум один предмет заставит меня в этом учебном году если не страдать, то уж точно — напрягать силы. Я не улыбнулся, взглянув на домашнее задание по русскому языку (как сделал бы это ещё вчера, когда не догадывался о своих нынешних способностях), а тоскливо вздохнул.
На первом занятии по математике, ожидаемо, никаких трудностей не возникло. С самостоятельной работой по темам третьего класса я справился без проблем (особой гордости от этого не почувствовал), исправил пару ошибок в примерах своей соседки по парте. Учебник за авторством Н. Я. Виленкина просмотрел ещё в субботу. «Натуральные и дробные числа» меня не испугали. Они обнадёжили, что в этом учебном году на изучение математики много времени не потрачу. Как и на зубрёжку прочих наук (повезло, что попал в группу, изучавших английский язык, а не к «немцам»). Но не торопился со сдачей работы, решил не выделяться: задачу отправиться на городскую олимпиаду перед собой не ставил.
Четвёртым уроком сегодня была литература. Где мы приступили к изучению «устного народного творчества». Учительница прочла нам из учебника наставления Самуила Яковлевича Маршака: «…Вам, ребята, выпало на долю счастье родиться и жить в замечательной стране, которая строит коммунизм…» Потом (так же по учебнику) озвучила нам, что такое «произведения устного народного творчества». А вот пример этого самого «творчества» зачитывали уже ученики — по очереди, начиная с первой парты у окна. Пока Зоя растеряно шарила взглядом по учебнику (соображая, с чего начать), я перехватил у неё пальму первенства. Торжественно провозгласил: «Иван — крестьянский сын и Чудо-юдо».
— В некотором царстве, в некотором государстве жили старик и старуха…
Своё умение читать я на уроке не скрывал. Всё же десять лет — это уже приличный возраст. Пусть пока не все мои одноклассники складывали буквы в слова столь же ловко, но многие делали это вполне прилично. Беглое и безошибочное чтение простого текста учеником четвёртого класса советской школы — это не такое уж удивительное действо, как если бы я в полтора года зачитывал (сидя на горшке) передовицу газеты «Правда». Но всё же оно озадачило учительницу. Та заслушалась и прервала меня, лишь когда я перевернул страницу учебника. Учительница поинтересовалась у меня, как часто я читаю и много ли прочёл книг. С ответом меня опередила Зоя. Она заявила, что читаю я ежедневно, и прочёл «очень много всего».
— Ты видел, как она на тебя смотрела? — шёпотом спросила у меня Каховская (после урока литературы, когда я прятал в сумку учебник).
Я взглянул на немолодую учительницу — та что-то помечала в классном журнале.
Зоя толкнула меня локтем в бок.
— Да не она! — сказала Каховская. — Светка Зотова на тебя весь урок пялилась!
Я повертел головой — Зотову в классе не увидел: многие ученики уже покинули кабинет литературы. Зоя при мне о своей «злейшей подруге» сегодня не говорила. Поэтому я о блондинистой «королеве красоты» четвёртого «А» класса ни разу не вспомнил.
Несколько раз передо мной мелькал её курносый нос (выудил из памяти этот факт только сейчас). Но где именно и когда такое происходило (на какой из перемен) — этого не припомнил: мысли о Зотовой пока посещали мою голову лишь с Зоиной подачи.
— Ну, ничего, — сказала Зоя. — Дождётся она у меня. Я уже сегодня начну учить самбистские приёмчики.
Каховская сжала кулаки, махнула ими, будто сразу двумя молотками забивала гвозди.
— Ведь ты же не передумал, Миша? Нет? — спросила она. — Вот и хорошо. Сегодня идём на борьбу. Скоро я объясню этой гадине… что такое партер!
У выхода из школы нас поджидал Вовчик. Октябрёнок в старшем корпусе (среди множества детей в красных галстуках) выглядел чужаком. Старшие школьники, проходившие мимо рыжего мальчишки, посматривали на октябрятский значок с удивлением (будто не понимали, откуда тот взялся здесь, вдали от младшего корпуса). Но с самим Вовчиком многие здоровались за руку (даже некоторые комсомольцы-десятиклассники). Конопатый октябрёнок стоял около дверей, словно волнорез: поток школьников обтекал его с двух сторон. Вовчик заметил меня и Зою — замахал нам рукой, поспешил навстречу, расталкивая плечами и локтями пионеров.
— Идите за мной, — велел нам мальчик.
Зоя попыталась рыжему возразить. Но тот схватил девочку за руку и потащил по школьному коридору. Со стороны они смотрелись забавно: рыжий изображал маленький тягач, а Каховская неуверенно упиралась, но следовала за конопатым октябрёнком, будто автомобильный прицеп. Я последовал за приятелями, соображая на ходу, что именно понадобилось от нас Вовчику (и почему тот ещё не дома: ведь у него в понедельник только три урока). Рыжий привёл нас к актовому залу, остановился. Огляделся по сторонам, будто проверял, не увязался ли за нами «хвост». Ухватился за ручку двери.
— Заходите, — тихо сказал он.
Приоткрыл дверь — затолкнул в зал Каховскую (та едва не свалилась, задев туфлями металлический порог).
— Давай, Миха.
Третьеклассник поманил меня рукой. Я отметил, что Вовчик за учебный день испачкался чернилами (пятна я увидел и на его руках, и на щеке) и раскрасил в синий цвет лучи октябрятской звезды. От ровного пробора, что утром белел в рыжих волосах, не осталось и следа: причёска конопатого мальчишки за три учебных часа обрела стиль «хаос» (эдакий «взрыв на макаронной фабрике»). Я не сообразил, какую аферу затеял рыжий, но послушно шагнул через узкую щель (в полумрак) между дверью и стеной — вслед за Зоей. Увидел свет (впереди, где находилась сцена). Толчок в спину заставил меня пройти ещё два шага. Я остановился. И услышал звуки музыки.
— Когда уйдем со школьного двора, — запел приятный мужской голос, — под звуки нестареющего вальса…
— Репетируют, — шепнул мне на ухо Вовчик. — Готовят концерт ко дню учителя.