Страница 24 из 83
Медленное движение пальцев вдоль пояса – останавливается у пуговицы.
- Пожалуй, слишком свободно. Погоди-ка…
Снимает с собственной талии алый шарф и повязывает на меня – затягивает концы резко и плотно, так что я подскакиваю. Тёплый – всё ещё хранит раскалённый жар его тела. А я-то, глупая, думала, что больше чем есть, смутить меня уже не удастся.
- Так… с этим справились. Что у нас дальше?
Это он мне мстит. Точно-точно мстит за то, что так медленно переодевалась! Иначе как ещё объяснить неторопливую прогулку рук вдоль скромного ряда белых пуговиц на рубашке - вверх…
- Ты перепутала пуговицы, Птенчик. Странно, учитывая, сколько времени ты возилась. Чем же таким посторонним была занята твоя голова?
Судя по коварному тону, прекрасно знает, чем.
- Дай-ка помогу. Ты сегодня совершенно беспомощный Птенец.
Бросаю взгляд вниз… кажется, я и правда перепутала петли и теперь одна из верхних пуговиц вдета не в свою. Но он же не собирается?!..
Собирается.
Пуговку аккуратно расстегнули… помедлили, так что я уж было думала скончаться от нехватки дыхания… и так же аккуратно застегнули на правильное место.
Наверное, мне уже можно пробоваться на профессию ныряльщика за жемчугом. Чемпионкой по задержке дыхания точно стану.
- Ну что ж… кажется, мы тебя экипировали. И попробуй сказать, что так не лучше, - улыбается моё сумасшедшее сокровище у меня над макушкой.
- Так точно лучше, - говорю, наконец, непослушными губами, а потом не выдерживаю – прислоняюсь лбом к его груди, доверчиво складываю ладони.
Генрих осторожно, словно боясь спугнуть, сводит руки у меня за спиной, прижимает крепче. И мы просто стоим молча пару минут.
Между нами – доверие.
А потом меня вдруг резко отстраняют на вытянутых. Вскидываю удивлённый взгляд и едва не теряюсь в его потемневшем сером.
- Так, Птенчик. Официально подтверждаю – я самонадеянный идиот!
- С чего это ты вдруг?..
- Я самонадеянно переоценил железность своей железной выдержки. Так что пойдём-ка отсюда на свежий воздух. Покажу тебе корабль.
- Пойдём, - покладисто соглашаюсь я. – И должна тебе признаться, я свою тоже переоценила. Так что, раз между нами теперь такое доверие… покажи мне, пожалуйста, для начала уборную.
Глава 21. Гафель-гардель-что-то-там
После того, как я ознакомилась с первым пунктом программы и заплела-таки плотную косу, почувствовала себя полной сил и энергии для более основательного знакомства с «Изгнанником».
На выходе из каюты Генрих учтиво пропустил меня вперёд. Я шла и удивлялась – неужели хотя бы прогулка с Уж-жасным Принцем будет без подвоха?
Удивлялась я до тех пор, пока не почувствовала горящий взгляд спиной… вернее, тем, что пониже. Мда. Определённо в мужской одежде тоже есть свои недостатки.
Я немедленно притормозила.
- А давай я лучше рядышком пойду! Я… э-э-э… боюсь упасть. Палуба слишком качается.
- Лишаешь меня половины удовольствия от экскурсии, - сокрушённо вздохнул Генрих.
В последующий час меня провели по всем закоулкам корабля. В какой-то момент, даже затрудняюсь сказать, когда именно, я обнаружила свою руку доверчиво пристроившейся в ладони Ужасного Принца – и поняла, что ей там самое место.
Сначала он пытался делать солидный вид и степенно, с достоинством описывал мне строение парусника – но постепенно оживлялся, распалялся, жестикулировал всё больше, становился похож на мальчишку, что хвастается коробкой оловянных солдатиков… но я поневоле заражалась его энтузиазмом.
Всё-таки я как-никак Леди Доктор, и тяга к новым знаниям всегда мне была присуща. Но то количество информации, которое обрушивалось мне на голову за единицу времени… это было что-то.
Нет, сначала всё было ещё куда ни шло. Я узнала, что на «Изгнаннике» три мачты, которые называются – от носа к корме – «фок-мачта», «грот-мачта» и «бизань-мачта». Выяснила, что вон та здоровенная палка, которая смотрит вперёд – это бушприт, а ещё на носу специально делают возвышение-бак, чтобы встречные волны не заливали палубу. Там же, в носовой части под баком, был и камбуз – это место я посетила с особым удовольствием, так приятно в нём пахло булькающей похлёбкой, которую помешивал в большом чане над очагом улыбчивый коротышка-кок.
На верхушке самой высокой грот-мачты был флагшток, и на нём развевался стяг Принца-в-Изгнании – пикирующий ястреб над морем на фоне солнца. Внизу на палубе, у подножия этой самой мачты располагалось еще одно возвышение, которое считалось чем-то вроде лобного места – там был штурвал и капитанский мостик, с него матросам делали важные объявления.
Самое высокое место на корме судна называлось ютом, именно там была капитанская каюта, которую я уже успела изучить основательнее всего.
Меня провели по нижним палубам, где в гамаках спали матросы, которым не полагалось собственных кают, а на откидных столиках, что подвешивались прямо к потолку, расставлена была нехитрая деревянная посуда и разложены игральные карты и кости. Завели даже в трюмы, пахнущие тиной и уставленные бочками с пресной водой и заваленные мешками с балластом. Особенно меня порадовали загоны с живыми козами, овцами и курами – я представляла, какое это богатство для моряков, месяцами живущих на скудной и однообразной корабельной пище.
В конце концов, я даже уловила разницу между мачтой и стеньгами, а ещё между мачтой и реей. Запомнила, что всё, что на палубе торчит и не шевелится – это рангоут, а все, что надо завязывать и натягивать – такелаж. Что паруса бывают косыми и трапециевидными, а вон та площадка высоко-высоко в небе, где стоит матрос и пялится куда-то за горизонт, а когда думает, что мы не замечаем, то и на нас с Генрихом – это марс…
Я честно пыталась следить за рассказом. Но, ободрённый моим вниманием, капитан постепенно вошёл в увлечённый раж. Мой мозг сломался примерно на моменте, когда он принялся запальчиво объяснять мне, что «гафель – это наклонная балка, к которой крепят верхнюю шкаторину триселя. Вертлюжное соединение пятки гафеля с бейфутом на мачте позволяет разворачивать гафель в горизонтальной плоскости и перемещать его вдоль мачты. Подъем гафеля за пятку осуществляется гафель-гарделью. Нок гафеля поднимается и удерживается в вертикальной плоскости дирик-фалом. Разворот гафеля в горизонтальной плоскости и удержание его в нужном положении обеспечивается эрнс-бакштагами…».
Видимо, что-то такое отразилось у меня на лице, потому что Генрих осекся и остановился.
- Ты хоть что-нибудь поняла? – со вздохом спросил он, когда мы проходили мимо спасательных шлюпок, рядами уложенных на верхней палубе вдоль правого борта.
- Из всего, что ты только что сказал, я поняла только слово «пятка», - честно призналась я. – Но мне правда интересно.
Поколебавшись немного, я обняла его за рукав обеими руками и устало прислонилось щекой. Заработала косой довольный взгляд.
- Пойдём в кают-кампанию, передохнёшь. Команда у меня небольшая, много народу там не будет в это время дня…
- Кстати, давно хотела спросить, - вспомнила я. – Эдвард Винтерстоун… он ведь тоже у тебя в команде? Что-то я его не видела.
- Заперся у себя в каюте с самого начала плавания и носу не кажет, - слегка нахмурился Генрих. – Возможно, не хочет сталкиваться с тобой. Всё думаю, как бы повежливее намекнуть, что пора ему уже в свободное плавание. Цепляется за любую возможность быть полезным, так что язык не поворачивается сказать в открытую.
- Понятно. Он просто мне не очень нравится, - пояснила я в ответ на вопросительный взгляд Генриха.
Кают-кампания оказалась просторным и светлым помещением под верхней палубой, пахнущим ромом и терпким табаком. У неё были большие квадратные окна с решётками, через которые проникало довольно света, бордовые бархатные портьеры, богатая деревянная обшивка и добротная, не лишённая изящества мебель. На стенах – морские карты и лоции, секстант, компас, барометр и много других приборов, при виде которых моё сердечко заныло, вспоминая предательски забытый в Университете звездоскоп.