Страница 12 из 15
Непонятно откуда взявшийся ремонт, изменил квартиру полностью, но несмотря на это, всё воспринималось настолько привычно, что вконец обалдевший Аристарх, почти на автомате принял душ и, зайдя на кухню, налил в маленький термос кофе. Безусловно, то, что он увидел после того, как проснулся, ввело в лёгкий ступор, поэтому срочно требовалась прогулка, так как без приятного уху городского шума и свежего воздуха не хотелось предпринимать никаких попыток столь необходимого осмысления. Молодой человек нуждался в чём-то знакомом, но нейтральном, чтобы, зацепившись за это, попробовать понять, что же, всё-таки, произошло.
На улице действительно бушевало лето, жара чуть затормаживала течение привычной городской суеты, подсознание, то тут, то там отмечало изменения в хорошо знакомом пространстве, а Аристарх, с сомнением посмотрев на термос, удивлённо подумал о том, что никогда не имел привычки прогуливаться и пить домашний кофе. «Охренеть», – тихо произнёс обескураженный поэт и поплёлся к набережной Москва-реки, надеясь отыскать хоть какую-то ясность и прохладу.
Пока поэт шёл к набережной, с ним дважды поздоровались совершенно незнакомые люди. Аристарх удивился, даже кивнул в ответ, но не придал приветствиям особого значения. Мир, в котором он проснулся, поставил столько куда более серьёзных вопросов, что думать о том, с чего это с ним вдруг здороваются незнакомцы, вовсе не мечталось. Почему-то безумно захотелось кофе, а тот, что был с собой, показался самым вкусным, который он когда-либо пробовал. «Отлично, теперь мне хоть понятно, почему я гуляю с этим дурацким термосом», – подумал Аристарх и удовлетворённо улыбнулся, ведь был найден первый ответ в свалившемся на него фантасмагорическом квесте.
Состояние, захватившее поэта, можно охарактеризовать короткой фразой: и привычно, и не привычно. С одной стороны, всё до боли знакомое, с другой, масса того, чего, казалось, не видел никогда. Майозубов снова отхлебнул кофе и обратил внимание на то, какие на нём вещи. Одеваться пришлось второпях, по привычке, всё идеально село на фигуру, но, чтобы у него была такая одежда Аристарх не помнил. Наблюдение поначалу сильно смутило и даже создалось впечатление, что шмотки чужие, однако, внутренний голос подсказал, что всё совсем не так. Одежда в стиле кэжуал выглядела дорого и немного выпендрёжно, но полностью соответствовала врождённому вкусу и стилю. Сомнение в происхождении вещей ушло так же быстро, как и появилось, оставив лишь лёгкое послевкусие недосказанности, в которой, очевидно, скрывалось нечто самое важное. Но думать об этом Аристарх уже не мог, так как, подняв глаза, оторопел, увидев лоснящиеся небоскрёбы «Москва-сити», выпорхнувшие неведомым миражом на противоположной стороне реки.
Сказать, что увиденное поразило – значит, ничего не сказать. Поэт понял, что ремонт в квартире, шмотки и даже неожиданно наступившее лето объяснить ещё можно, а вот торчащие стеклянные громадины необъяснимы никак. Чтобы хоть немного прийти в себя, Майозубов допил кофе, потом вздохнул и замер в оцепенении.
– Здравствуйте, Аристарх, – неожиданно раздалось за спиной.
– Здравствуйте, – чуть отстранённо отреагировал удивлённый поэт и развернулся, чтобы посмотреть на того, кто его поприветствовал. Перед ним стояла стройная, довольно высокая девушка лет двадцати пяти, её красивые чёрные локоны падали на оголённые худые плечи, а большие карие глаза светились неподдельным восторгом.
– Мы с вами знакомы? – с непонятной надеждой в голосе, спросил Аристарх.
– Нет, но я ваша поклонница.
– Поклонница? Ничего не понимаю.
– Не скромничайте, ведь вы же поэт Аристарх Майозубов?
– Вроде, да…
– А, я вас понимаю, вы сейчас в состоянии поиска вдохновения или, как вы говорите: вселенского потеряшки.
– Очень может быть, – озадачено ответил поэт, удивившись насколько точно девушка описала его нынешнее состояние. Впрочем, скорее всего, он зацепился за слово потеряшка.
– Значит, я угадала? Вы даже написали по этому поводу несколько строк:
Заблудившись в пространствах
Вселенских чертогов,
Глядя прямо в глаза самого Сатаны,
Постараюсь молчать, в мире из монологов
Только Вечность, Надежда и чувство вины…
– Вероятно, это не лучшие мои стихи, – почему-то застеснялся Майозубов, понимая, что сейчас, больше всего на свете, ему нужен разговор с этой потрясающе привлекательной девушкой.
– Но вы же сами говорили, что не бывает ни лучших ни худших стихов, а есть только путь поэзии.
– Думаю, что так и есть – существует только путь поэзии, по крайней мере для меня точно, – утвердительно кивнул Аристарх и спросил: «А почему вы так и не представились»?
– Меня зовут Эвелина Шиманская…
– Эвелина? Странное имя. Оно настоящее? – непонятно почему вырвалось из уст поэта.
– Да, настоящее…
– Звучит как псевдоним проститутки, – забыв о вежливости и такте, неуместно произнёс Аристарх.
– Но меня так назвали в честь бабушки…
– Твою бабушку звали Эвелина? – смутившись, от осознания собственной бестактности, переспросил поэт.
– Нет, её звали Анна…
– Совсем ничего не понимаю и даже кажется, что схожу с ума…
– Не сходите, так получилось, что моя бабушка реально была валютной проституткой и одновременно работала на КГБ, Эвелина, как вы выразились – её псевдоним. Тут всё нормально, как есть и ничего с этим не поделать, просто история семьи. Маму она родила довольно рано, сразу после школы, а когда той исполнилось одиннадцать лет, неожиданно исчезла и с тех пор мы о ней ничего не слышали. Впрочем, есть и продолжение той истории, – словно бы сдав сложный экзамен, выдохнула Шиманская, неожиданно замолчав.
– Эвелина, пожалуйста, продолжайте свою историю, я сильно заинтригован, – в восхищении глядя на новую знакомую, попросил Аристарх.
– Хорошо. Буквально через день после моего рождения, к маме подошёл неизвестный и сказал, что бабушка жива и немного рассказал о её непростой судьбе. Он не стал говорить, где та сейчас, но попросил моё фото. В общем, поэтому и Эвелина.
– Удивительная история, – сочувственно вздохнул Аристарх и ещё раз с интересом посмотрел на новую знакомую. Ему понравилось, что та не обиделась на непреднамеренное хамство и была удивительно откровенна. Искренняя открытость собеседницы сделала поэта чуть неуверенным, он что-то долго мямлил, но в итоге, собравшись с силами, пригласил девушку в гости, а та, как ни странно, согласилась.
Они неторопливо шли по набережной, привлекая удивлённые взгляды прохожих. Восхитительная Эвелина волшебным образом отвлекла от неожиданных проблем и вопросов, однако вездесущие мелочи, типа диковинной плитки под ногами, новых зданий и чуть футуристичных машин, понемногу возвращали к осознанию резко изменившейся реальности. Непонятного накопилось так много, что получать ответы уже не хотелось, шло вынужденное привыкание, перемешанное с некоторым удивлением и апатией.
– Может быть перейдём на ты? – неожиданно спросил спутницу Аристарх.
– Давай, – улыбнувшись согласилась та.
– Тогда скажи какой сейчас год?
– Две тысячи двадцатый.
– Двадцатый? – чуть слышно переспросил Майозубов, будто бы не расслышал сказанного.
– А число?
– Двадцатое июня, – смеясь ответила девушка. И тут поэту стало по-настоящему страшно. Ещё вчера, в начале двухтысячного, он пил с ушлым Бориской, а сегодня вот это безобразие – практически двадцать лет жизни улетели в тартарары.
Открыв дверь квартиры, Аристарх немного успокоился, ведь, как не крути, а всё-таки, дома. Собственные стены – что-то надёжное, даже несмотря на неузнаваемую из-за ремонта обстановку. С одной стороны, изменилось абсолютно всё, причём дизайн характеризовался лишь одним словом – шикарно. С другой, сердце учащённо застучало от ощущения чего-то до боли знакомого. Впрочем, определять благостный источник успокоения пока не хотелось, так как внимание прагматично переключилось на поиск зеркала. Ведь, если судить по дате, названной Эвелиной, он не видел себя около двадцати лет, то есть, ему сейчас сорок два и, естественно, волновало то, как реально выглядишь.