Страница 25 из 31
– Ааа, нет, я не бражник, – улыбнулся Виктор. – Я же на земле не валяюсь.
– Эй, бражник, дурак, получаешь плети так!
Головы раз нет своей, получи-ка ты плетей!
Если сразу не поймёшь, сотню точно отгребёшь.
Если пить не перестанешь, то сидеть в порубе станешь.
Заорали вновь неподалёку мальчишки, и Виктор посмотрел в ту сторону.
– Чего это они орут у вас?
– Бражника по улице ведут, – презрительно хмыкнула девчушка и подошла к плетню. – Посмотри.
Подойдя к плетню, Виктор посмотрел, куда смотрела девочка и невольно усмехнулся. По деревенской улице ехала телега. К её задку был привязан за руки какой–то мужик. Идущий с ним рядом другой через каждые три шага стегал привязанного кнутом. Вот телега поравнялась с Виктором и тот, увидев спину избиваемого, поморщился.
– И за что его так? – Виктор повернулся к девочке.
– Так бражник же, – пожала та плечами. – Вино пьёт, не работает. Целовальнику задолжал уже три урожая. Дети по миру пошли. Жена при смерти лежит.
– Мдаа, ситуация, – скривил губы мальчик. – И много у вас таких?
– Есть, – нахмурилась девочка. – Бабка сказывала, что кабак у нас появился три года назад. Сначала туда никто не ходил. Потом пристрастились многие. А теперь вот вообще беда.
– Что, и битьё не помогает?
– Так бьют тех, кто уже слишком упивается, валяется, не работает.
– Понятно. А где кабак?
– На выезде из деревни, – девочка махнула рукой.
– Пойду, посмотрю, что у вас тут за рассадник, – Виктор вышел за ограду.
– Смотри тоже не напейся, – усмехнулась девочка.
На околице кабак, ему каждый дурак рад.
Пей, гуляй, забот не знай. Не паши и не сажай!
Можешь пьяным помечтать, как прекрасна жизнь опять.
Только после голова ни туда и ни сюда.
Вспомнил Виктор слышанную где–то частушку. Навстречу шла пара: мужик и женщина. Женщина держала мужика из последних сил, стараясь, чтобы он не свалился в канаву. А тот, что-то мыча, глядел перед собой бессмысленными глазами.
– Ещё одна жертва, – поморщился мальчик, проходя мимо и ловя беспомощно затравленный взгляд женщины. Мелькнула мысль помочь, но отогнав её, Виктор ускорил шаг.
Кабак стоял на отшибе, на въезде в деревню. Была это крепкая, приземистая изба, без палисадника и огорода. Рядом даже кусты не росли. Лишь корявая берёза скрипела засохшими ветками.
– Словно зачумлена, – усмехнулся Виктор, вглядываясь в строение. Вот дверь распахнулась, и на свет вывалились два расхристанных мужика. Поддерживая друг друга, они направились по улице.
А я милую любил, до тех пор вино не пил.
Как попробовал вина, милка стала не мила!
Заорал вдруг один визгливым голосом. Второй оскалясь подхватил.
Милка пить мне не даёт, закрывает ручкой рот.
Я за ручку укусил, а потом вином запил.
– Чтоб вас разнесло окаянных, – донеслось из-за плетня соседней избы. Там стояла худая старуха. – Всё пьёте и горланите, горланите и пьёте. Креста на вас нет.
– Что креста нет, это точно, – хмыкнул Виктор, – вас бы, бражники, как в Древнем Риме, на кресты вдоль деревни развешать, вот тогда, может, задумались бы, идиоты.
Толкнув дверь кабака, Виктор вошёл. Низкий потолок. Сумрак, застоявшийся сивушный дух. Два длинных стола стояли пустыми. На углу третьего примостились трое. Перед ними стоял кувшин и три глиняные кружки, и никакой закуски.
– Ну, правильно, сюда пить приходят, не есть. Какая тебе закуска?
– Кхм, – кашлянул кто–то сбоку, и Виктор обернулся. За широкой стойкой стоял крупный, упитанный мужик и небрежно лениво смотрел на него. – Что будете пить? – буркнул он, сметая со стойки полотенцем невидимые крошки.
– А что, есть и выбор? – удивился мальчик и подошёл к стойке.
– Ну, мы, конечно, не город, но и у нас есть выбор. Самогон местный, самогон княжеский. Водка на берёзовых почках, – стал загибать пальцы мужик, и Виктор внутренне поморщился.
– Спасибо, мне квасу, если есть, – сдерживая себя, улыбнулся он кабатчику. Тот поморщился, но вынул из-под прилавка кувшин и кружку. Поставив кружку налил из кувшина какой-то напиток.
– Это квас? – Виктор понюхал и усмехнулся. – Коктейль, как бы у нас сказали. Здесь минимум пятнадцать процентов самогона, – он уставился на мужика. Глаза мужика забегали.
– Вы кто? – наконец промямлил он, бледнея.
– Инспектор, – Виктор отодвинул от себя стакан. – Покажи-ка мне, любезный, свою долговую книгу. Ну? – мальчик добавил в глаза льда.
– Да, да, сейчас, – засуетился мужик и, нагнувшись, шлёпнул о стойку толстым гроссбухом. – Вот, здесь всё. За последние три года. Что было раньше, я не знаю. Я тут три года всего.
– Три года, говоришь? А на тебя голубчик уже жалуются, – усмехнулся мальчик, пододвигая книгу к себе и открывая первый лист. – Видно, очень ударно трудишься.
На жёлтых листах плели прыгающие линии корявые буквы кириллицы.
– Вся судьба деревни тут, – усмехнулся мальчик про себя, вчитываясь в каракули кабатчика. – А долг, он имеет свойство долго не кончаться. Что мы и имеем. Прошка Косой, три пуда ржи. Три пуда, это почти пятьдесят килограмм. Считай, мешок. Где мужику взять? Гришка Щербатый, пять пудов пшена. Этот вообще не вылезет. Петро Гнутый, молотилка. А молотилку он где взял?
– Ты что, милый, и инвентарём торгуешь? – Виктор поднял глаза на мнущегося кабатчика.
– Нет, это просто так записана сумма долга, – криво улыбнулся мужик.
– Всё правильно, для постороннего. Придёт, к примеру, царский приказчик, а кабатчик ему – вот, пожалуйте, Петро Гнутый молотилку у меня, типа, купил в долг, а денег до сей поры не отдаёт.
– В каталажку Петра, – радуется приказчик и поднимает стаканчик за здоровье кабатчика. – Вон рожу какую наел, мироед, – Виктор закрыл книгу и посмотрел на кабатчика.
– Ну что, милок, как с долгами будем рассчитываться?
– Может, их в Крым продать всех, и семьи тоже, татарам? – жалобно улыбнулся мужик. – Сами долги не вернут ведь. И другим наука будет, а?
– В Крым говоришь? – Виктор почесал нос. – Не плохая идея. Но везти далеко. Другие варианты есть? Поближе чтобы?
– Тогда только сечь остаётся, – мужик пожал плечами. – Но помогает плохо.
– Сечь? Ну, давай высечем. Пошли кого, собрать всех должников. Сможешь?
– Это я мигом, – обрадовался мужик, – мигом я это. – Он выскочил из-за стойки и подбежал к сидящим за столом мужикам. Наклонившись, стал что–то им быстро шептать.
– Не врёшь, Косопузый? – вскинул осоловевшие глаза на него один.
– Ей Богу, братцы, ей Богу, – стал креститься кабатчик, – вон и человек приехал специально для этого. Бежите скорей, соберите всех. А я вам потом ещё кувшин поставлю.
– Ну, смотри, Косопузый, – погрозил кулаком мужик, – если что, ты меня знаешь.
– Знаю, Харитон, знаю, – захихикал кабатчик, – бежите скорей, пока видно ещё.
Мужики заторопились вон, оставив кружки и кувшин на столе. Кабатчик вернулся за стойку.
– Что ты им сказал, что они так быстро побежали? – усмехнулся Виктор.
– Сказал, что указ государев новый пришёл. Что, мол, пить разрешено теперь сколько угодно и наказывать больше не будут.
– И чему они обрадовались? – удивился мальчик.
– Так у них у всех спины полосатые, – хихикнул кабатчик. – Каждый по нескольку раз прошёл уже через кнут.
– И всё равно пьют?
– Пьют родимые, пьют, – закивал кабатчик. – А куда деваться, долги? Или пей, или работай.
– Мдаа, диалема, – хмыкнул мальчик.
Вскоре на улице послышались голоса и в кабак стали заглядывать, но входить почему-то не входили.
– У тебя гвозди большие есть? – взглянул Виктор на протиравшего кружки кабатчика.
– Есть, – кивнул тот. – Много надо?