Страница 44 из 46
– Смывайтесь, – сказал я с досадой в голосе. – Что вы, не видите, что машина завязла в грязи?
– А мы поможем вытащить. Есть канат?
– Вот за это спасибо!
Я выкинул из броневика канат. Красные зацепили его за передние крюки машины и дружно вытащили ее на дорогу. Я еще раз поблагодарил большевиков.
– А теперь, товарищи, бросайте ружья и сдавайтесь.
– Да ты что? Да почему?
– Да потому, что мы самые кадеты и есть.
Красные никак не хотели верить. Тогда я сбросил кожаную куртку и показал им свои золотые погоны. Это, а еще больше пулеметная очередь над их головами убедили красных, что я не говорю неправду. Они положили оружие. Вскоре подошла корниловская цепь.
Генерал Боровский ночью продолжал движение, и на рассвете 29 июня авангард 3-й дивизии – улагаевский пластунский батальон и броневик «Верный» – уже по высохшей дороге подошел к станице Успенской.
Большевики окопались на буграх в версте от станицы. Пластуны развернулись и залегли. Броневик остался стоять на дороге. Невидимая за горой красная батарея стала назойливо обстреливать нас шрапнелью. Разрывы ложились близко, а в открытой степи укрыться было негде.
– Долго ли мы будем изображать собою неподвижную мишень? – сказал я командиру пластунского батальона. – Давайте пойдем в атаку.
– Приказано ждать подхода Партизанского полка, а впрочем, если вы пойдете вперед, то и я – за вами.
Броневик был встречен сильным ружейным огнем, но дорога была свободна и не перекопана; едва броневик «Верный» поравнялся с окопами, часть красных подняла руки и закричала:
– Мы – мобилизованные кубанцы…
– Идите навстречу вашим станичникам, – ответил я, указывая им на быстро приближающиеся цепи пластунов.
Влево, в полутора верстах от станицы, на выгоне стояли два орудия – красная батарея. «Верный» повернул на нее. Батарея переменила шрапнель на гранату, и снаряды стали ложиться все ближе и ближе. Атаковать батарею в лоб было бессмысленно, и я уже думал повернуть в станицу, чтобы обойти батарею с другой стороны.
Однако снаряды красных начали вдруг делать все больший и больший перелет. Очевидно, большевики от волнения забыли уменьшить прицел. «Верный» пошел прямо на батарею. Когда он был шагах в трехстах, красные артиллеристы подали передки. Было жаль, но пришлось открыть огонь по передним уносам. Запряжки тотчас остановились, а номера и ездовые бросились бежать.
Мы – я и со мною два пулеметчика – выскочили из броневика, повернули орудие на 180 градусов и быстро заложили снаряд. Я стал за наводчика и дернул за шнур. Граната разорвалась в версте от орудия. Я посмотрел на прицел – 27. Предположение оказалось верным: у большевиков не хватило пороху – вместо того чтобы поставить прицел 10 и спокойно подпустить броневик на 400—500 шагов и наверняка его подбить, они открыли беглый огонь больше чем за версту.
Я переменил прицел и открыл огонь по убегающим большевикам шрапнелью. Но в это самое время над нами разорвалась батарейная очередь, за ней вторая и третья. Как потом оказалось, стреляла корниловская батарея, и надо отдать справедливость, стреляла очень умело. Пришлось спешно прятаться кому под зарядный ящик, кому под машину. Шофер схватил трехцветный флаг и стал им махать с крыши броневика. Стрельба прекратилась.
Через несколько минут на легковом автомобиле, невзирая на отходящие цепи красных, примчался генерал Боровский. Он поблагодарил за взятые пушки, упрекнул за подбитых артиллерийских лошадей и сказал:
– Раз в тылу красных стоит и стреляет батарея, значит, это батарея противника и ее нужно привести к молчанию. Вам обижаться не приходится…
Я и не обижался.
Рассвет 1 июля. На степном кургане стоит начальник 2-й пехотной дивизии генерал Боровский и указывает мне на юг, где в утреннем тумане смутно вырисовываются высокие тополя.
– Видите там – станица Терновская?
– Вижу, ваше превосходительство.
– Займите ее.
Через час мой броневик, разогнав два эскадрона красных, проходит станицу и несется к станции Порошинская. Самодельный бронепоезд красных, который стоит на этой станции, старается повернуть свои пушки против «Верного» и не может. Он пыхтит и начинает отходить к Тихорецкой. Броневик и бронепоезд, постепенно сближаясь, мчатся рядом на юг, осыпая друг друга пулеметным огнем.
В это время к станции Порошинская с севера подходит другой, новейшей конструкции, бронепоезд большевиков, вооруженный трехбашенной установкой 120-мм пушек Канэ. Внезапное его появление отрезывает «Верному» путь к отступлению. Бронеавтомобиль поворачивается и полным ходом мчится назад навстречу бронепоезду, стараясь пробиться. Башни бронепоезда поворачиваются, и три пушки открывают частый огонь по «Верному». По мере сближения пушки поворачиваются и, когда бронеавтомобиль встречается с бронепоездом, становятся перпендикулярно ему.
Окутанный дымом разрывов, мчится «Верный», и кажется – не миновать ему гибели… Чувствую это я, чувствует это и команда машины. Нам кажется, что длинные стволы морских пушек тянутся почти до броневика, выстрелы сотрясают броню. Но еще несколько мгновений – и «Верному» удается проскочить.
Чем объяснить эту удачу? Броневик шел навстречу бронепоезду со скоростью около 50 километров в час, то есть приблизительно 15 метров в секунду. Орудия стреляли по «Верному» прямой наводкой. Если считать, что нужна была одна секунда, чтобы дернуть за шнур и снаряд долетел до «Верного», то за это время он будет уже в 15 метрах впереди. А на эту дистанцию – меньше полкилометра – одно деление угломера, будет полметра. Значит, нужно было скомандовать – левее 0,30. Но красные артиллеристы этого не сделали, так как их снаряды ложились приблизительно на 15 метров позади «Верного». Другими словами, они не взяли поправку на ход цели.
У крайней хаты станицы стоит в автомобиле генерал Деникин с генералом Романовским и следит внимательно в бинокль за неравной борьбой «Верного» с бронепоездом. Главнокомандующий неодобрительно качает головой.
«Верный» подходит к станице и останавливается около штабного автомобиля.
– Когда это кончится? – гневно набрасывается на меня генерал Деникин.
– Что кончится, ваше превосходительство?
– Когда вы перестанете сумасшествовать? Вчера вы атаковали в лоб батарею, сегодня лезете на бронепоезд. У меня слишком мало броневиков в армии, чтобы ими так рисковать. Для нас будет большой потерей, если такая прекрасная машина, как «Верный», окажется разбитой.
– Не особенно прекрасная, ваше превосходительство. Броня пробивается, и в окна залетают пули…
– Да я не про автомобиль говорю, а про команду. Таких людей вы больше не найдете, берегите их. Спасибо вам за вашу работу, за вашу лихость! – обращается Главнокомандующий к команде броневика. – Я слежу за вами и горжусь вашим «Верным».
Генерал Деникин подает мне руку и уже без прежней строгости в голосе говорит:
– Так послушайте моего совета – берегите себя и вашу команду!
Прорвав фронт красных, 1-я пехотная дивизия атакует с северо-востока железнодорожную станцию и хутор Тихорецкий. Большевики скопили значительные силы и оказывают упорное сопротивление. Их пулеметный огонь – ужасен. Два раза кидаются броневики «Верный» и «Корниловец» на окопы красных и два раза отходят, неся потери. Я ранен в лицо, ранены и мои пулеметчики. Команда «Корниловца» тоже переранена. Слева от леса бросается в атаку первый эскадрон 2-го конного полка и почти целиком гибнет.
Наступают сумерки. Полковник Кутепов поднимает в атаку кубанских стрелков.
– Прорвитесь на хутор Тихорецкий, – говорит он мне.
«Верный» проносится сквозь цепи большевиков и подходит к хутору. Оттуда летят пули. Посреди улицы лежит цепь, и пулеметы броневика осыпают ее. Я соскакиваю, чтобы подобрать оставленный пулемет. Возле пулемета лежат три фигуры…
У меня подымаются дыбом волосы. Боже мой! Черно-красные погоны! Я кричу: