Страница 8 из 16
Когда Шуше и Айбала вернулись домой, они не сразу отправились спать, а вначале совершили омовение и намаз, вознеся благодарственную молитву Всевышнему, как делали всегда после благополучного исхода родов.
Но даже после молитвы на душе у Айбалы осталась тяжесть, словно через страдания Фазилат она заглянула в собственное будущее и ужаснулась тому, что увидела.
Когда в сени, отряхиваясь от снега и притоптывая замерзшими ногами, вошла пожилая Зури Абдулхалимова, Айбала была дома одна. Шуше отправилась проведать Джамилю Джабарову, которая должна была родить через неделю или две. Джавад ушел помочь соседу починить крышу хлева, обвалившуюся под весом снега. Меседу обучала Корану девочек-дошкольниц, которых она собирала дважды в неделю в школьном классе, отведенном для подготовительных занятий.
Айбала пекла чуду с соленой черемшой и не сразу увидела Зури, а только когда та поздоровалась с ней от входной двери. Вздрогнув от неожиданности, а еще больше от удивления, Айбала поздоровалась в ответ и пригласила гостью располагаться.
– А ты, я смотрю, неплохо по хозяйству управляешься, – одобрительно произнесла Зури, сняв теплое пальто с меховым воротником и усевшись на продавленный диван, покрытый ковром. – Шуше и невесток не надо с такой дочерью.
– Хотите чуду, Зури Замировна? Только из печи, еще горячие.
– Не откажусь. И чаю, пожалуй, налей. Что, Шуше дома нет?
– Ушла к Джамиле Джабаровой.
– Рожает Джамиля уже?
– Нет еще. Мама просто посмотрит ее. Скоро вернется.
– Я подожду. Разговор есть.
Айбала опять удивилась, но промолчала. Положив на тарелку два чуду и налив в стакан чаю, она подала гостье угощение и вернулась к печи, где готовилась последняя партия лепешек.
Что понадобилось Зури Абдулхалимовой от Шуше? Они не то что не были подругами, а даже и не общались совсем, несмотря на то, что когда-то учились в одном классе.
На то имелось несколько причин.
Во-первых, Зури была бездетная, поэтому Шуше ни разу не ходила к ней как повитуха. Во-вторых, умерший в позапрошлый Рамадан[15] муж Зури, самый обеспеченный человек в ауле, оставил ей большой дом и много денег, поэтому одевалась Зури с иголочки и поведение имела соответствующее. Она смотрела свысока на менее обеспеченных односельчанок, хотя, если ее звали на свадьбу даже в бедные семьи, никогда не отказывалась и всегда приходила с хорошим подарком. Она уважала традиции и никогда не уклонялась от саадака[16].
Во многом это объяснялось тем, что Зури приходилась родной сестрой местному мулле, Садулле-хазрату[17]. Именно поэтому, как утверждали злые языки, она не продала дом и не переехала в Цуриб[18], ближайший к аулу районный центр, где ей, с таким поведением и достатком, было бы самое место.
Прихлебывая из блюдца горячий чай, Зури наблюдала за Айбалой. Та чувствовала спиной ее взгляд и от этого становилась все более неловкой, задевая руками то одно, то другое и молясь про себя, чтобы поскорее вернулась мать. Наконец Айбала сдалась и присела на корточки у печи, делая вид, будто наблюдает за чуду, которые уже пора было вытаскивать. Но она медлила, боялась их уронить, ей не хотелось давать гостье повод для сплетен, до которых та была весьма охоча.
– А где Меседу? – неожиданно спросила Зури.
– Девочек Корану в школе обучает.
– Дай мне еще чуду. С черемшой – мои любимые. Нежная какая черемша, небось совсем раннюю собирали?
Айбала поставила на столик у дивана блюдо, прикрытое чистой тряпицей. Она терпеливо ждала, пока гостья расскажет о цели своего визита. Очевидно, что она пришла к Шуше, но зачем тогда спрашивать про Меседу?
В этот момент вошла Шуше. Она начала что-то говорить Айбале, но увидела гостью и замолчала. Однако, похоже, ничуть не удивилась приходу Зури.
– Сходи, дочка, скотину накорми.
Айбала молча оделась и спустилась в хлев, где Галаевы держали корову, коз, баранов, кур и старого упрямого ишака, который, несмотря на слепоту и ввалившиеся бока, никак не собирался умирать. Раскладывая по кормушкам сено, она ощущала растущее беспокойство. Наверху велся разговор, явно не предназначенный для ее ушей, поэтому мать и отправила ее сюда.
Поднявшись из хлева по шаткой приставной лесенке, Айбала не пошла в дом, а осталась во дворе, поутру расчищенном отцом от снега.
Снегопад не прекращался, хотя мороз отступил, и ветер, почти три недели дувший с севера, наконец-то поменял направление. Стоял конец января, и Айбала истосковалась по солнцу и молодой зелени, которую мать щедро добавляла во все блюда. Весной пробуждалось все живое, краски становились ярче, от свежевскопанной земли исходил особый дух, а горный воздух был таким свежим и прозрачным, что его хотелось пить вместо воды. Но весна для Айбалы означала еще и неприятное. Она родилась в апреле, и после того, как ей минуло восемнадцать, каждая новая весна приближала ее к неминуемой старости – старости одинокой, без мужа, детей и внуков.
Скрипнула калитка. Вошла Меседу в черном никабе, открывавшем только глаза и кусочек лба. Поверх пальто она надевала просторную черную накидку, скрывавшую изгибы стройного тела.
– Ты что тут мерзнешь, Айбала? – удивилась она. – Почему в дом не идешь?
– К маме Зури Замировна пришла.
– И о чем они говорят? – спросила Меседу странно изменившимся голосом.
– Не знаю. Я сразу ушла.
Меседу направилась к дому, но на полпути остановилась и нерешительно сказала:
– Мне нельзя сейчас туда… Иди, скажи маме – я вернулась.
– Ты думаешь, Зури Замировна из-за тебя пришла? Она спрашивала, дома ли ты…
– Иди! – нетерпеливо перебила Меседу. – Я тут подожду.
Айбала не понимала, что происходит, и поведение Меседу, обычно сдержанной и почтительной с Айбалой как со старшей сестрой, добавляло еще больше неясности. Она намеренно громко протопала по крыльцу, хлопнула входной дверью, помедлила немного перед тем, как войти в дом.
Женщины пили чай с бахухом[19]. Это лакомство Шуше держала в жестяной коробке на верхней полке буфета и доставала только по особым поводам. Бахух остался с того раза, когда Шуше пекла его на рождение младшего сына Зайнаб в ноябре и угощала всех, кто приходил поздравить ее с очередным внуком.
В душе Айбалы шевельнулся страх. Она попыталась связать неожиданный визит Зури, странное поведение матери и бахух на столе. Внезапная догадка пронзила ее словно молния.
Зури могла прийти к Шуше только по одной причине: чтобы засватать одну из ее дочерей.
Значит, вот почему она спрашивала про Меседу… Ну конечно, разве кто-то мог посвататься к Айбале. Но кто жених? Зури была бездетна и в близких родственниках имела только муллу, но он был совсем старик, а его взрослые сыновья и внуки жили не то в Буйнакске, не то в Махачкале. Может, кто из соседей обратился к ней с просьбой выступить в роли свахи? Такое вполне могло быть, если мать парня умерла, а теток или сестер у него не было.
Айбала посмотрела на довольное лицо Зури, выражение которого могло означать только одно: дело слажено.
– Покормила скотину? – необычно ласково обратилась к Айбале мать.
– Да. – Айбала помедлила. – Меседу вернулась. Спрашивает, можно ей войти?
Зури тут же поднялась и стала надевать пальто.
– Спасибо за угощение, Шуше. Теперь к брату пойду с радостной вестью. Храни Аллах тебя и всю твою семью. Пусть наше дело сладится.
– Иншааллах[20]!
Айбала, не дожидаясь ухода гостьи, быстро прошла в спальню и в оцепенении остановилась посреди комнаты, не веря тому, что услышала.
Бедная Меседу! Неужели ее отдадут за Садуллу-хазрата?
15
Рамадан (или Рамазан) – месяц обязательного для всех мусульман ежегодного поста, один из пяти столпов ислама.
16
Садак – в исламе добровольная милостыня нуждающимся, а также любое благое дело ради довольства Аллаха.
17
Хазрат – исламский религиозный статус и уважительное обращение к человеку с таким статусом.
18
Цуриб – районный центр Чародинского района Дагестана, расположен в 182 км к юго-западу от Махачкалы и 141 км к юго-западу от Буйнакска.
19
Бахух – мучная халва, которую в Дагестане готовят по особым поводам: свадьба, сватовство, обручение, рождение ребенка.
20
Иншааллах – дословно: «если на то есть воля Божья», ритуальное восклицание как знак смирения мусульманина перед волей Аллаха. Произносится после высказывания верующего о его планах или о том, что должно произойти в будущем. Выражение восходит к Корану. В одной из сур сказано: «И никогда не говори: „Я сделаю это завтра“, без того, чтобы сказать: „Если только этого не пожелает Аллах!“»