Страница 2 из 8
– У вас давно уже не видно никаких пацифистских символов, которые были в 1980-х годах.
– А у меня никогда их особо-то и не было, я никогда пацифистом не был.
– То есть, пацифизм как мировоззрение в современном понимании вам чужд?
– Абсолютно. Разумеется, да. И никогда мне это близко не было, и никогда пацифистом я не был вообще, и никогда не буду.
– А панк-рок – это единственная форма передачи вашей энергии публике, которая воспринимает ваше творчество?
– Я же поэт, собственно говоря. То есть, я пишу стихи, я делаю много всяких вещей всевозможных, разных. В частности, я политикой собираюсь заняться конкретно.
– Если не секрет, какие политики нынешние вам близки?
– Лукашенко.
– А дома вы часто концерты даёте? Чаще, чем в Москве?
– Дома – в Омске? Вообще никогда.
– Почему?
– Потому что я там живу. Я вот не хочу, чтобы у меня вот такое было каждый день (прим.:[2] показывает на толпу поклонников за окном). Я стараюсь максимально, я распускаю миф, что я в Омске не живу, что живу где-то там в Москве или где-то за городом.
– Не нравится?
– Что не нравится, вот это? (Прим.: показывает на окно).
– Ну да.
– А как оно может нравиться? Я там работаю.
– Студийная работа?
– И студийная, и вообще. То есть, это место, где я могу максимально расслабиться, сосредоточиться и сочинять, писать, что-нибудь делать, вот и всё.
– Очень хорошо и очень давно знаю вашего брата. Зная его со времён «ДК», я имею все основания предполагать, что «ДК» повлияла как-то на то, что вы стали тем, чем вы стали.
– «ДК» хорошая группа. Не знаю, «ДК» я услышал очень поздно, совершенно неожиданно, году в 1988-м. Причем совершенно случайно. Потому что я советский рок вообще не слушал, там слушать, собственно говоря, нечего, позорное дело. Нечаянно совершенно попал… Тем более московский рок – он себя всегда зарекомендовывал как вообще что-то ужасное такое. То есть, какие-то сукачёвы, ну что-то совсем…
– Так он же и есть ужасный, конечно.
– Ну вообще. Просто курьёз. Если, допустим, ленинградский рок – его еще можно роком назвать, потому что это такие очень плохие перепевки… Не то что плохие, но с очень грамотных оригиналов. От Дилана и кончая «String Driven Thing», которых Гребенщиков дерёт, «Fairport Convention» – то есть, группы, которые сейчас скажи – никто не вспомнит, что это такое. Потому что там была определенная подпольная культура, они слушали пластинки и сдирали их, текста и так далее, потому что по-английски умели хорошо лопотать. Так как я английский тоже хорошо понимаю, я когда услышал, у меня сразу, честно говоря, дрожь по спине пошла. Думаю – это как же такое возможно, что там прямые просто «съёмки». А в Москве старались делать своё, в отличие от Ленинграда, но оно, из того, что было своё… Я не знаю, «Звуки Му» можно назвать своим или нет, потому что… Я вот ни разу «Captain Beefheart» на сцене не видел, как он себя ведёт, но говорят, что это один к одному, что Мамонов снимает. А Мамонов мне лично говорил, что это у него любимая видеокассета, например, которую он ставит и смотрит.
Возвращаясь к «ДК». Когда я их услышал первый раз – ну как оно могло повлиять, когда мы начали с 1983 года играть? А собственно говоря, весь цикл песен, большинство даже, что были сегодня на концерте – они написаны в 1986–1987 году. А мы услышали «ДК» впервые в 1988 году, где-то в начале. Нам страшно понравилось! Понравилось до такой степени, что вообще. Нам нечаянно попали два альбома – «Десятый молодёжный» и «Киселёв». Мы с Кузьмой просто… Я ушам не поверил, думаю: «Вот это да! Наконец-то группа возникла, которая ни на что не похожа, играет типа нас».
– Не обидно ли вам, что вы существуете в некоем информационном вакууме? Если журналисты и пишут о вас, даже публикуют какие-то интервью, то это непременно сопровождается какой-то рецензией – как правило, неодобрительной. И о музыке, которую делает Егор Летов, о музыке «Гражданской Обороны», никто никогда ничего не пишет.
– Ой, ну слава тебе, господи. А чего о ней писать, собственно говоря? О музыке никогда писать не надо, музыку слушать надо.
Что за вакуум? Какой вакуум? Никакого вакуума нет. Мы вообще живём ужасно полнокровной жизнью! Относительно того, что пишут про нас, не пишут – беда в том, что у нас очень мало в стране изданий, печатных или каких-то ещё, которые можно принимать всерьёз. Это очень, причём, мягко выражаясь, я бы жёстче сказал, но тут женщины. Причём, как оппозиционные, так и наши. Люди, которые там обычно работают, к сожалению, есть хорошие, есть не очень хорошие. Кто их читает? Никто. Никто ничего не читает. Поймите, что никто ничего не читает, никто ничего не смотрит. То есть, нельзя, допустим, по телевизору говорить, что, Кира Муратова – говно, и все будут думать, что это говно. Нет. Или что вот этот, так сказать, плохой. Нет. То есть, средства массовой информации очень сильно преувеличивают свою роль. Причем до такой степени в последнее время, особенно в нашей стране, что им очень грозят большие неприятности, я думаю, в ближайшее время. Потому что народ просто от них отказывается. Никто ничего не выписывает, никто не читает, телевизор никто не смотрит. Вот, собственно говоря, чего добились. Как говорить о том, какие средства массовой информации? Мы стараемся печататься в таких газетах, как «Завтра», «Советская Россия».
– О вашей музыке нигде никто ничего не пишет.
– Почему всё же разговор о музыке? Мы не занимаемся музыкой.
– Вы играли коряво, то есть не стремились сделать что-то сугубо профессиональное? Или вообще не могли?
– Ну не то, что коряво, мы могли и хорошо сыграть. Да нет, конечно, могли, мы хорошие музыканты. Мы двенадцать лет играем, четырнадцать. Когда я с Кузьмой познакомился – он вообще был профессиональный музыкант к тому времени. Это был определенный подход. То есть, на каждый этап, период времени, существует…
– Сейчас такой же подход?
– Нет, сейчас другой подход. Существуют определенные ответные эпатажные ходы. Вот то, что не вписывается в ту систему, которая главенствует – эстетическая или духовная, музыкальная, что угодно. То есть это обычная система взглядов. Для того времени работало – мат, определенная такая корявость демонстративная. Этим «ДК» мне, честно говоря, сразу понравились – все эти нестроевичи гитарные и прочее. Но это ж не работает всегда. Потом это надо изменять. Мы вот меняем, меняем, меняем, меняем каждый раз. На самом деле эти вопросы нам постоянно задают. Почему мы были антикоммунисты, были раньше такие хорошие, или какие-нибудь плохие, а теперь стали вот такие – хорошие или, наоборот, плохие. На самом деле мы какие были, такие и остались. То есть всё, что мы делаем, я постоянно объясняю – это, собственно говоря, из области демонстрации, как нужно действовать в определенных ситуациях, которые меняются постоянно. Это демонстрация опыта определенного. Понимаете? Это очень важно.
– Традиционалисты вам не претят, народники?
– Какие народники?
– Та же Джоан Баэз, Дилан. Или для вас это всё – массовая культура?
– В принципе, конечно, это массовая культура, но вообще мы слушаем очень много чего. То есть, мы слушаем от классики, причем от Букстехуде (прим.: Дитрих Букстехуде, композитор эпохи барокко), средневековой, и от народной музыки, архаической, традиционной. Ну и кончая всем последним, «Любэ», например. «Любэ» очень любим.
То, что мы делаем, – это всегда, это самое главное доказательство того, что что-то у нас происходит, что мы концерты даём, сочиняем – то, что есть огромное такое «За», такое вот с большой буквы, кирпичное такое, понимаете? Поэтому мы поем песни, «Против», и так далее. Дело в том, что у нас очень много песен действительно дурно понятых. Например, «Всё Идёт По Плану». Народ до сих пор не может понять, думают, что это всерьёз поётся. Это поётся от имени человека спившегося, усталого человека, совершенно опустившегося, который пришёл домой, от него жена ушла, он включил телевизор, пьёт, и всё, что он видит по телевизору, и вообще, что у него в голове взбредает – идёт такой поток сознания. Сначала я написал двадцать с чем-то куплетов, когда ее сочинял. Я сидел и описывал всё, что по телевизору происходит. То есть я вошёл в это состояние, я актёр немножко, и всё это описывал. А после этого вычленил определённую часть и записал так, издевательски. Это подчёркивалось тем, что в конце идёт наворот в альбоме, все эти крики «Коммунизм!». Одновременно четыре человека читают четыре книжки – Платонова, что-то еще, идёт огромная гамазня такая. Народ до сих пор думает, что это всё серьёзно, что вот, один лишь дедушка Ленин… А там очень утрированы эти фразы дурацкие-то были, понимаете? Хороший был вождь…
2
Примечания автора-составителя.